Три мушкетера

Портос скакал по-кроличьи и лаял по-собачьи. Но Атос, с багровым лицом солдафона, недвижно лежал в траве и твердил, что надо обезвредить Миледи. Катона Старшего напоминал он нам.

Наконец мы выставили стражу у ее дома. Она жила в большом доме с большим садом, за которым тянулось поле; мы вырыли в этом поле яму и по очереди стерегли Миледи. «Эм!»-торжественно восклицали мы, заступив на стражу и отчеканивая рапорт. А рапортовать о чем только не приходилось: «Эм» каталась на велосипеде, потом вернулась назад. К дому ее подъезжал автомобиль. Почтальон принес письмо в большом желтом конверте. «Эм» вдвоем с подругой выходила в сад. «Эм» зажгла у себя в комнате свет и задернула занавески. Из ямы в соседнем поле за всем следила пара горящих мушкетерских глаз, любое происшествие заносилось в записные книжки, которые мы прятали в нашей пещере, в ящике из-под сигар. Временами случались важные события: однажды вечером видели, как «Эм» помахала кому-то из окна шелковым белым платочком – может, любовнику, прячущемуся в саду. В другой раз, прокравшись к самому дому, мы нашли клочок бумаги, на котором что-то было нацарапано карандашом. Дождь смыл почти все слова, но записка вдохновила нас на многие затеи.

Как-то раз в воскресенье мушкетеры держали совет. Мы извлекли из ящика с сигарами наши записи и принялись разгадывать их тайный смысл. Атос растолковал нам скрытую подоплеку событий:

– Итак, вот мои доводы, господа! А каковы ваши?

И мы начали судить и рядить, пока от споров и толков не стала раскалываться голова и буйство и ярость совсем не захлестнули нас.

– По коням, друзья! – вскричал я, д'Артаньян, и, вскочив на наших чистокровных рысаков, мы помчались в лес.

Стоял апрель, ветреный и переменчивый; мы взобрались на самое высокое дерево, и буря бушевала вокруг и, казалось, уносила нас в небо. И с верхушки дерева юный герой д'Артаньян намеренно выронил из кармана белую визитную карточку, которая упорхнула вниз, кружась между стволами деревьев, и застряла в ветках куста.

– Проклятье! – оглушительно крикнул я и ринулся вниз – поймать бумажный клочок, но Атос первым схватил его. Изящным косым шрифтом было выведено на нем имя Мюссе Мортенсен – я выкрал визитную карточку из ее велосипедной сумки. На обороте красными чернилами читались слова: «В семь часов вечера у большого дуба. М.».

– Несчастный д'Артаньян! – воскликнул Атос, словно читая вслух из какой-то книги. – Я давно уже подозревал, что вы угодили в сети этой женщины!

– Милостивый государь, – отвечал юный герой д'Артаньян, напрашиваясь на ссору, – вы не имели права читать мое письмо! Извольте немедленно вернуть его мне – не то нам придется скрестить шпаги!

– Портос, ко мне! Разоружим его! – вскричал благородный Атос. -Эта чертовка уже вскружила ему голову, он не в своем уме!

Долго и яростно топтали жухлую траву три пары ног под треск сухих ветвей, и в конце концов юный герой д'Артаньян остался без шпаги.

– Сударь, – сказал ему благородный Атос, – я вынужден объявить вас нашим пленником. А теперь марш к большому дубу!

Здесь самые худшие подозрения благородного Атоса подтвердились: на стволе большого дуба было вырезано сердце, пронзенное стрелой, а внутри сердца он увидел инициалы Миледи и д'Артаньяна.

Тут же состоялось судилище; скрестив на груди руки, Атос шагал под деревом взад-вперед.

– Обстоятельства вынуждают нас действовать быстро, – сказал он, как всегда выражаясь по-книжному. – Но у женщины этой слишком могущественные покровители, и вряд ли удастся исполнить наш замысел и заклеймить ее позорным клеймом, как она того заслужила. Посему предлагаю ограничиться вот чем: давайте отрежем ей локоны! Хоть на какое-то время это помешает ей обольщать достойных мужей и тем обрекать их на гибель. А вы что думаете, господа?

Портос думал то же, что и Атос, а я был пленник и к тому же не в своем уме от страсти, и, стало быть, мое мнение в расчет не шло.

– Приговор утвержден, – торжественно объявил Атос. – А раз так – пора перейти к делу. Пункт первый: кто приведет в исполнение приговор? Пункт второй: где, когда и каким образом должен он быть исполнен?

По первому пункту Атос с Портосом бросили жребий. Самая длинная соломинка досталась Портосу, а вместе с ней – и честь собственноручно отрезать локоны у Миледи. По крайней мере так истолковал итог жеребьевки Атос. Правда, Портос уверял, будто длинная соломинка, наоборот, освобождает его от тягостного поручения, но Атос был неумолим.

– Жребий пал на вас, – сказал он. – Законы мушкетеров непререкаемы.

Экзекуцию назначили на среду вечером – в этот час Миледи обычно одна возвращалась на велосипеде домой с урока танцев в школе, и, уступив нажиму, я согласился взять на себя роль предателя: на последнем безлюдном отрезке пути к дому Миледи я должен был догнать ее на моем скакуне и завести с ней разговор. Когда мы подъедем к ее калитке, из засады выскочит в маске Портос и ножницами отхватит у нее кудри. А я для виду должен ее защищать.

Сам же Атос станет втайне наблюдать за ходом дела из канавы напротив и вмешается лишь в случае острой надобности. Под конец я не меньше других увлекся этой затеей, и мне возвратили мое оружие; мы встали, скрестили шпаги и громко прокричали: «Эм!» – и еще: «Один за всех, и

все за одного!»

В среду вечером, неподалеку от дома жестокой «Эм», я сидел на своем велосипеде, дожидаясь ее. Одинокий, всеми покинутый, торчал я у тротуара, и от страха лихорадочно билась в жилах кровь. Атос с Порто-сом засели каждый в назначенном месте. «Эм» вынырнула из-за поворота вдвоем с подругой, они расстались на углу и вдогонку прокричали друг другу: «До завтра!» И вот уже она едет сюда. Кровь, казалось, теперь стучала у меня в глазах, и с каждым новым толчком их словно застилала пляшущая пленка, усеянная белыми пятнышками; она едет, это едет она! И вот уже она проносится мимо, я вижу ее неприступный профиль, на меня она не взглянула, не узнала меня. Да мне и перемолвиться с ней ни разу не доводилось! Все-то я сочинил, и надпись на визитной карточке, и свидания у дуба, и даже юного героя д'Артаньяна! Я съежился на велосипеде в жалкий комочек. И все же я как-то заставил себя тронуть с места и скоро поравнялся с жарким облаком, из которого сверкали эти испепеляющие глаза. Я выдавил из себя:

– Привет, Мюссе!

– Привет! – равнодушно отвечала она.

Молчание. Два звонких велосипедных колеса и неприступный профиль.

– Ты была на танцах?

– Да.

У меня судорога в пальцах ног.

– А сейчас едешь домой?

Этот последний вопрос она не сочла достойным ответа, потому что уже была дома.

Соскочив с велосипеда, она отперла калитку. В голове у меня словно открылась воронка, все завертелось вихрем и унеслось в нее: рябь штакетника – Мюссе-Миледи-Атос-Портос-д'Артаньян – и ножницы. Я уцепился за соломинку:

– Послушай, Мюссе, Йохана Бертельсена знаешь?

Придерживая велосипед, Миледи взглянула на меня с холодным удивлением.

– Нет, – сказала она. – Не знаю.

– Да знаешь ты его! – отчаянно настаивал я. – Знаешь, длинный такой, рыжий, из нашей школы?

– Нет, – повторила Миледи. – Не знаю.

– Так слушай: он не в своем уме. Он знаешь кто? Женоненавистник!

– Да ладно уж…

– Нет, правда, он совсем спятил, разгуливает повсюду с ножницами в руках и всех девчонок норовит остричь. Я просто предупредить тебя хотел.

– Да ладно уж, – сказала Миледи, – мне пора домой, всего.

И тут же скрылась во тьме; лишь кружок света от велосипедного фонарика вспыхнул раз-другой на усыпанной гравием дорожке и пропал. Мертвая тишина опустилась на землю. Тут Атос выбрался из канавы и грозно зашагал через дорогу ко мне на своих кривых, негнущихся ногах, затянутых в красные гольфы.

– Так-так, милостивый государь! – сказал он. – Так-то сдержали вы свою клятву! Что ж, теперь все пропало! Выходи, мой добрый Портос, смелей! – добавил он, обернувшись к высоким кустам, черневшим позади штакетника. – Все пропало!