Предательство Риты Хейворт

— Бедная ее мать, встала бы она из могилы.

— Виолета заметила, что мы ее отцу больше не носим туфли.

— Я всякий раз, как шла забрать туфли, возвращалась ни с чем. Нельзя же так: обещает ко вторнику, а во вторник они не готовы, даже если надо только набойку набить. Так он растерял всех клиентов, потому что не о том думал.

— Они больше не репетируют по вечерам в итальянском клубе, бесполезно, опера ведь дело сложное, если нет настоящих голосов, то получается курам на смех.

— Сегодня один его угощает, завтра другой. Твой отец сам иногда ему рюмочку подносит, он не рассказывает, но я в этом уверена.

— Мите и Софии Кабалус пришлось уйти с репетиции — до того их смех разобрал.

— Что бы сегодня на ужин сделать?

— На грядке у забора пора бы обрывать салат, а то кончики уже лиловеют.

— Пожалуй, нажарю бифштексов и сделаю побольше салата. Отец может суп от обеда доесть, если ему не хватит. С какой стати он подарил цыпленка этому сапожнику?

— Отцу Виолеты пишут из Италии чаще, чем нам.

— Мне пора домой; сделаю на ужин биточки, дети их любят, а Тито съест, если поставить на стол и ничего не сказать.

— Не знаю, чего он не сходит к врачу.

— Пап, ты бы мне зарезал цыпленка к воскресенью.

— Я всегда все подряд ел и никогда ничего не бью.

— Ну что за бестолковый человек, думаешь, раз ты ешь как слон, значит, все такие, ну что за бестолочь.

— У Тито желудок никудышный, хочешь не хочешь, а надо беречься.

— И брат у него такой же, сразу видно, что желудок больной, это у них семейное.

— Не семейное, это золовка испортила Тито желудок, он мне еще женихом жаловался на несварение, как ни спрошу, что он ел, вечно одно и то же — тяжелая пища.

— Когда Тито у брата жил, он уже тогда на желудок жаловался.

— Я гляжу, золовка кое-как готовит, а для вкуса везде кладет перец, только и думает, как бы побольше наперчить.

— Она же без конца на улице пропадает, когда ей возиться на кухне?

— Для хорошего жаркого время нужно и хозяйский глаз. Ты, мам, не представляешь, как это кстати, что у тебя дома огород, а то ведь и не упомнишь всего, что надо купить, разную зелень и приправы неострые. У тебя вдоволь и базилика, и розмарина, и петрушки полно. А у нее вечно кладовка пустая, вот она в последний момент и бросает в кастрюлю перец, и любая еда тяжелая выходит, сколько бы она ни тратила денег на нежирное мясо.

— Не знаю, как там Мита выкручивается, у Берто ведь тоже очень капризный желудок.

— Берто, если ест спокойно, что угодно переварит. Мита говорит, это все от нервов, а на деле желудок у Берто не такой капризный, как у Тито.

— Дедушка понес цыпленка отцу Виолеты. Мама, можно я тоже пойду?

— Опять пошел в сером фартуке. Видела бы Мита, как он ходит на улицу в этом сером фартуке, вот бы рассердилась.

— Клара, твой отец без этого фартука жить не может.

— Мита перестала бы защищать Виолету, если бы слышала, что та про нее говорит.

— Мам, дедушка уже перешел улицу, я его не догнал.

— Но Адела не смогла бы учиться с таким слабым зрением. Ты вспомни, как ее головные боли донимали.

— С утра до вечера на работе и все время со светом.

— А может, вернулась бы Мита в Ла-Плату, и ей снова бы захотелось в университет. Отец Софии мог бы устроить ее к кому-нибудь ассистенткой.

— Так хочется поглядеть на малыша Миты.

— Нет, ведь Берто решил, что Мита бросит работу, как только дела его немного поправятся.

— Умираю от усталости.

— Виолета думала, ты работаешь с девяти до шести, и пошла готовить отцу ужин. Передавала тебе привет.

— Она что-то хотела мне сказать?

— Принялась рассказывать Кларе про одного мужчину с работы.

— Мне очень надо поговорить с Виолетой. Бедняжка. Ее отец сам готовит себе ужин, теперь поди знай, куда она пошла.

— Сказала, что должна готовить отцу ужин, ушла — еще семи не было.

— Мама, я умираю от усталости, ты что днем делала?

— Собиралась вычистить ковер на лестнице, но пришла Клара, и мы с ней сели немного пошить.

— Ты уговорила ее сделать Мите покрывало?

— Она пошлет ей все рисунки. Так хочется поглядеть на малыша Миты.

— Натертый мозаичный пол очень красиво смотрится; когда я стояла у дверей и ждала, пока ты откроешь, видела, как на свету все сверкает от парадной до края гостиной.

— Клара была права, но я больше не дам ей натирать пол, когда сойдет блеск, у нее довольно хлопот с домом, детьми и мужем. Муж любит биточки, а жареного ему нельзя, так у Клары хватает терпения варить мясо, проворачивать, а потом она добавляет розмарина и сыра и подрумянивает в духовке, чтобы биточки были как настоящие: на вид не отличишь, и для желудка не вредно.

— Если надо к следующей субботе, я тебе весь пол натру за вечер.

— Виолета не знала, что у тебя такой длинный рабочий день.

— Сегодня было очень много работы.

— Виолета жаловалась, что печатает за высоким столом и устает.

— У нее в конторе нет и половины той работы, что у меня.

— Глаза себе намазала, как цыганка. Наверное, пошла на свидание к этому мужчине.

— Если он женатый, то должен ужинать дома в такое время.

— Значит, к другому пошла.

— Что же ей, по-твоему, делать? Домой идти и на отца смотреть?

— Я иногда думаю: встали бы матери из могил.

— Сначала надо подмести, потом пройтись тряпкой, тогда пол будет чистый и впитает мастику. Потом обмакиваешь тряпку в мастику и наносишь ровным слоем по всему полу, и тут начинается самое муторное: растираешь суконкой, пока не заблестит.

— Будь ее мать жива, все вышло бы иначе.

— Летом двери во дворик будут открыты, и тогда станет видно, как натертая мозаика блестит и в парадной, и в гостиной, до конца крытого дворика.

— Мита пишет, что не любит наводить порядок в доме, который она снимает, уж очень он старый.

— Хуже, что в Вальехосе все растет с таким трудом.

— Хорошо, когда у тебя большой дом, но ведь чего стоит содержать его в чистоте.

— Бедная Мита так и не смогла пожить здесь.

— Дальше курятника никуда не смей ходить в этом фартуке.

— Пап, накрывай на стол, а то я очень устала.

— Сколько уже из Италии не пишут?

— Вчера было письмо от Миты, и все. Надо бы сфотографировать дом и послать им в Италию.

— Что это Клара в пакете унесла?

— Черствый хлеб на сухари.

— Ты не послала в Италию ни одного снимка с домом? Пошли, они всегда ждут от нас новостей.

— Я им напишу, хоть они и не писали.

— Вот скосят клевер и напишут.

— Мита пишет, что с ужасом ждет начала весны, тогда у них в Вальехосе самый ветер с пылью поднимается.

— Адела, напиши сестре, она всегда ждет писем, вы не знаете, каково жить вдали от родных.

— А что писать?

— Не пиши, что я ходил на улицу в сером фартуке. Скажи, чтобы приезжала скорее, а то нам не терпится поглядеть на малыша.

— И Берто большой привет.

— Напиши, что если они переберутся в Ла-Плату, то смогут жить у нас, дом большой, всем места хватит. Надо будет подыскать приличную службу для Берто.

— Не выдумывай, папа. Он же тебе сказал, что не собирается на службу.

— Напиши, что видела Софию Кабалус, скажи неправду.

— Я все думаю ей позвонить, а потом забываю. Позвоню завтра с работы.

— Напиши, будто София Кабалус тебе сказала, что отец может устроить Миту на факультете, ассистенткой у какого-нибудь профессора.

— Виолета не рассказывала новых сплетен?

— Нынче ей вздумалось про Миту говорить, мол, зачем она столько надрывалась и учила аптекарское дело, которое ей не нравится, если потом вышла замуж и не собирается больше этим заниматься.

— Напишу Мите, что если она приедет в Ла-Плату да еще устроится в университет, то сможет поступить на факультет филологии, как ей хотелось.

— Хватит учиться, сколько можно?

— Папа, не ешь больше, а то лопнешь.

— Ты не давай Кларе много черствого хлеба, а то не останется курам.