Хуан Круготвор

— Явился хозяин этой земли без хозяина! — хором воскликнули авгуры.

— Ты, Хуан Круготвор, — говорила Сиу, — громом и ливнем трижды объял этот город, теперь он твой, и скоро о том возвестят с вершин гор мои глашатаи…

— Явился хозяин этой земли без хозяина!..

— Все твое, что находится в городе, но ты не сказал, поразило ли волшебство твоих трех кругов Сиу, ту, что с тобой говорит… Если это так, если здесь воцарились Чудесная Сила, Чудесное Видение, Чудесное Присутствие, то Сиу, та, что с тобой говорит, ждет, чтобы ты ранил ее своим подсолнухом, ибо до сих пор те, кто ее ранил, были мужчины-игрушки, мужчины-чучела!

— Явился хозяин этой земли без хозяина!..

— Возьми, господин круговращения, твою пленницу, твой сладостный дурман, возьми ту, что в твоих объятиях высекает искры жгучей воды, когда закрывает глаза, а когда открывает, то чувствует лишь укусы змеи! Пусть твои брови, клубящиеся над твоими сосновыми глазами, твои зубы из точеных маисовых зерен, все твои волосы, склоняющиеся над твоими мыслями, сделают так, чтобы я стала той женщиной, что ждет тебя во всех городах, во всех местах, во всех постелях, и пусть исчезнет мое неплодие вместе с сухостью моих земель!

Сиу, супруга Хуана Круготвора, ждала чуда от семени подсолнуха. Оно должно прорасти. Ее живот округлится, как древесная крона, ее грудь нальется лилейным молоком. Но дни пробегали как кролики, недели падали как скошенный тростник, и снова вернулся красный попугай и замарал ее стройные смуглые ноги. Ни ее лунный срок, ни ее рок не были побеждены. Но все, и живое и мертвое, стало бурно расти и цвести возле Хуана Круготвора. Сиу обернулась женщиной-горой, далекой, голубоватой. Ее огромные руки, лишенные перстней, с тяжкой и грустной безнадежностью лежали на ее коленях, горных утесах. Как сгубить этого человека, который завладел вся и всем? Вши и блохи сделались с него ростом, так разрослось все вокруг. Циклопические дворцы и башни, преогромные мужчины и женщины. Даже крохотные головастики, те, что кружатся в лужах, стали ему по плечо и потому возомнили себя Круготворами вод. В этом чудовищном мире было легко расправиться с ним, он выглядел таким маленьким. И вот его кожей, раскромсанной на куски, обвязали подсолнух, в котором под цветными шелками был спрятан пупок его отца.

Авгуры, узнав от колдуна с руками цвета красной земли о произведенной расправе, закружились волчком.

— Сиу! — сказали они, приветствуя ее. — Властительница связок и связываний Круготворов, и отца и сына, связи трех кругов, а также круговращений колдунов осиных кружений и хитросплетений, положи этот подсолнух себе на живот, под пупок, промеж своих ног-утесов!

Так и сделала могущественная госпожа Читутуля, и ее бесплодное чрево под знаком полной луны, этого колеса, что кружит по тучам, родило мальчика, который явился на солнца свет вместе с близнецом-братом, тенью своего тела.

Сын, рожденный Сиу, и его брат-близнец, тень его тела, Кружисвет и Кружимрак, прослышали, что сотворены они из кожи своего отца — ныне узника собственного скелета, звезды из белых костей, — и никакая сила не могла убить мысль, затаившуюся под их нахмуренными бровями — брови из мрака были у юноши во плоти, и брови из света были у юноши-тени, — мысль искать и найти скелет Хуана Круготвора, самого славного из Круготворов.

Сиу, огромная и далекая Сиу, с материнской нежностью глядела на своих сыновей, один — во плоти, другой — тень, оба произведенные на свет связкой из полос кожи и тени их отца и их деда.

— Ты, юноша во плоти, и твой брат, твоя тень, — говорила им Сиу, — вы обучены умываться благовонной водой, купаться в алой заре, разрисовывать себя цветной глиной в дни ритуалов; вы обучены — не забывайте об этом — носить белую одежду, посылать стрелы из лука и сербатаны [2], читать календарь, понимать толк в индюке с пряностями, управлять пирогой, почитать древний обычай соблюдать тишину и почивать в гамаке. Всему этому вы обучены, а также умеете петь, рисовать, ваять, строить, и мне осталось лишь передать вам узел Круготворов, кудесников трех кружений.

И Сиу передала им их зачин, их заслон, узел, их породивший, пупок их деда, обвязанный полосками кожи отца, которые Кружисвет начал было развязывать. Из кожи родителя, разрезанной на полосы, образуются дороги сына, и потому Кружисвет, юноша во плоти, стал развязывать священный узел.

— Нет, не надо, — сказала ему его тень на ухо, и так тихо, что только он один, юноша во плоти, мог расслышать слова. — Не развертывай эти дороги, не иди тем же самым путем по коже отца нашего и господина. Возьми узелок и повесь его себе на шею. И все намерения твои свершатся.

— Но по дорогам его кожи я попаду в то место, где находится белая звезда его скелета. Туда мне надо попасть, и нет у меня других дорог, кроме его собственных.

— Подумай, не ошибись, — настаивала тень. — Лучше повесь его себе на шею, на грудь…

— Сделаю, как ты советуешь… — И едва успел Кружисвет, юноша во плоти, повесить на грудь узелок с пупком и кожей своих предков, как тысячи мошек облепили его, словно то был не узел, а плод слаще меда.

Проворные руки его тени — быстрые пальцы, сделанные из тьмы, — привязывали нити к лапкам бесчисленных мошек. Красные нити — к лапкам зеленых мошек, белые нити — к лапкам черных мошек, желтые нити — к лапкам кровавых мошек.

Вскинулись спящие руки Кружисвета, и взвились мошки в небо.

— Идем вслед за ними! — кричал Кружимрак своему брату.

Мошкара улетала с ниточками на лапках, шурша, как шелк, сплетая пестроцветный занавес.

Мошки, летевшие впереди, закружились, а за ними завертелись, переливаясь цветами радуги, и остальные. Круг, еще круг, и радуга превратилась в радужный смерч, на вершине которого засверкала звезда, и был то — белый скелет.

Кто-то бродил поблизости. Хрусткие шаги. Кто-то не ногами ходил, а шелухой шелестел. Кто-то… Но кто это… кто? Его брат, мрак безглазый, близнец-тень, всегда бывший рядом, ветерком коснулся его ушей — мол, это травы так движутся, без тела, без ног.

Шаги то удалялись… то приближались…

— Это я… — послышался голос женщины, сделанной из засохшего тростника, — я, та, что жила с вашим отцом после того, как его погубили, если жить значит делить ложе с белым скелетом.

Она заморгала. Но моргала она словно бы не глазами, а губами и, запинаясь, прибавила:

— А теперь спи, сын далекого Ун Батса, усни, и пусть уснет в тебе твой брат бестелесный, мрак безглазый, я же полягу рядом с твоим отцом, Круготвором.

— Ты видишь сон? — спросил юноша во плота свою тень, спавшую в нем.

— Нет… — ответил брат, но на самом деле он видел сон, видел скелет отца, лежащий с женщиной добрых примет и светлых мечтаний под тучей кружащихся мошек, с лапок которых падают нити пестрым дождем.

Проснувшись, Кружисвет увидел скелет своего отца, а рядом — горбатую старуху.

— Женщины, которые живут с мертвецами, — сказал ему его брат, его тень, — стареют внезапно, и плод такого сожительства носят не в чреве, а на спине. Нас теперь будет трое братьев. Ты — плоть и кровь; я — твой близнец, твоя тень, и еще один, зачатый отцом с помощью звездного блеска и хоронящийся в горбе у старухи.

Кружисвет, юноша во плоти, не сводил глаз с косматой и горбатой колдуньи. Не может быть, невероятно, ведь с отцом была женщина такая прекрасная, какой в мире не сыщешь.

Колдунья поймала слезливую летучую мышь, распростерла ее крылья своими руками и, сама словно распятая на кресте, обрызгала слюной и словами ее крючконосую мордочку:

— Зверь с мягкой шерстью, ты сгоришь на медленном огне. Когда станешь пеплом, я посыплю им свое кушанье. Когда войдешь в мою кровь, проложишь дорогу к тому, кто сейчас — лишь капля звездной смолы, чтобы он мог спуститься из горба в мое чрево и превратиться в светило с живыми хрящами и фиолетовыми туманностями. Пусть он сойдет из горба в мое чрево ради всех летучих мышей, которые кружат надо мной в эту пору! Меня не страшит, если он в кровь раздерет мне нутро в поисках места во чреве. Меня ничего не пугает, лишь бы явился на свет истинный сын загубленного Круготвора, порожденный костями его серебряного скелета, а не кожей, разрезанной на куски, как те, которым дала жизнь Сиу. Сын мертвого, не в пример сынам от живых отцов, будет с годами не приближаться к смерти, а от нее удаляться. Он родится взрослым, я знаю, но потом станет юношей, мальчиком, ребенком и только тогда станет живым существом и начнет новый круг своей жизни, вернется к отрочеству, к юности, пойдет к старости и к смерти.