Дон Жуан в аду

дешевой водки без закуски — для дезинфекции, так сказать.

Через полчаса они оказались в темном парке, находящемся рядом с «Рыбкой моей». Перешли по узкому мостику через какой-то загробный ручей, прошлепали по грязи до укромной лавки, стоявшей около куртины голых кустов. Сели рядышком.

Григорьев с чисто испанским благородством вручил даме сердца три червонца вперед. Повозившись с брючной «молнией», по-донжуански напористо пригнул голову женщины вниз и приготовился вкушать райское блаженство. В этот момент кусты позади страшно затрещали, и Григорьева обескуражили чем-то весомым по башке. Этого оказалось достаточно, чтобы всё для него погрузилось во мрак.

Очнулся Григорьев на той же скамейке примерно через час. Вокруг никого не было. Как не было при нем бумажника с приличной суммой, часов «Ракета» в золоченом корпусе, ондатровой шапки. Последним благодеянием, оказанным ондатрой бывшему владельцу, стало смягчение удара.

Григорьев еле добрел до дому, и вся последующая ночь была для него сущим адом: раскалывалась от перенесенного удара голова, мучила изжога от выпитой дряни, жгла утрата денег, часов и любимой шапки. В милицию он решил не обращаться — во-первых, пришлось бы объяснять ментам, зачем поперся в одиннадцать вечера в пустынный парк, а во-вторых, все равно никого и ничего они не найдут.

Лишь с рассветом Григорьев взял себя в руки, умылся, подмигнул своему отражению в зеркале и как можно бодрее сказал:

— В следующий раз — только Казанова. Во всяком случае, сведений о том, что он парится в аду, нету