Белая сирень

Разлетаются над площадью нотные листы.

Рахманинов беспомощно смотрит вверх на бумажных голубей, грозит маленькому газетчику кулаком и начинает подбирать свои рассыпавшиеся пожитки: папку, нотные листы, дневник…

Рахманинов стоит на площадке лестницы типичного петербургского доходного дома. Дверь открывается, он заходит в квартиру.

В полутемной прихожей с вешалкой красного дерева Рахманинов разговаривает с унылым существом без возраста и пола — «прислугой за все».

Рахманинов. Маменька дома?

Прислуга. В город ушли. Папенька дома. Отдыхают в кабинете.

Повеселевший Рахманинов легкой поступью идет в свою комнату.

Рахманинов входит в свой мир, в обычный мальчишеский беспорядок с книжками, нотами, рисунками, деревянными мечами, карнавальными масками. Он останавливается, обводит взглядом свое хозяйство, задерживается взглядом на окне, где висит афиша: огромный нарядный цветной воздушный шар Монгольфье в синем небе… Только черный строгий рояль противостоит хаосу комнаты. Рахманинов садится за стол, достает из папки школьный дневник, подвигает чернильницу и макает перо. Раскрывает дневник, где длинный столбец сплошных единиц отмечает «успеваемость» нерадивого консерваторского ученика. Рахманинов снимает с пера волосок и старательно переделывает единицу по сольфеджио на четверку. Любуется своей работой. Макает перо в чернила и едва не сажает кляксу от сорвавшегося было с конца пера комочка. Все же край страницы испачкан. Он трет его ластиком и надрывает. «Так дело не пойдет!» — звучит над ухом голос, и мальчик в испуге оборачивается.

Над мальчиком возвышается импозантная фигура его отца — Василия Аркадьевича Рахманинова. Он высок, строен, пышная борода расчесана на две стороны, ухожены густые усы. На породистом носу — пенсне с черным шнурком. Повадка отдает военной молодцеватостью.

Василий Аркадьевич (строго). Это никуда не годится. Есть у тебя чистые чернила и новое перо?

Рахманинов достает из ящика стола просимое. Отец критически осматривает перышко и вставляет его в ручку.

Василий Аркадьевич. Я в четвертом классе был первым по чистописанию. Учитель говорил, что для дворянина у меня даже слишком хороший почерк. Вот, смотри…

Он обмакивает перо в чернила, стряхивает капельку и легким, изящным движением превращает единицу в четверку. И сразу исправляет вторую.

Василий Аркадьевич. Видишь разницу?.. Однако до чего же ты дурно учишься. Одни колы. Я тоже не слишком успевал в науках, но так не опускался. (Проницательно.) Скажи честно, тебе ничего не будет, ты прогуливал?

Сын кивает молча.

Василий Аркадьевич. Ресторан?.. Вино?.. Цыгане?.. (Напевает.) «Поговори-ка ты со мной, гитара семиструнная…»

Рахманинов. На каток ходил.

Василий Аркадьевич смеется и вдруг озабочивается.

Василий Аркадьевич. Знаешь, дружок, по поведению мы тебе поставим пятерку. Как-то нехорошо: Рахманиновы всегда были людьми долга и дисциплины. (Длинным ногтем соскабливает единицу и выводит элегантную пятерку.) Смотри, как славно!.. И давай не пожалеем пятерочки на закон Божий! Я веротерпим, не хочу давить на тебя, но дворянину манкировать религией, когда еще не выработано мировоззрение, — дурной тон. Черт возьми, вполне добротный аттестат!

Он вскакивает из-за стола, присаживается к роялю и начинает играть польку.

Рахманинов. О, эта полечка! Твой шедевр, папа!..

Василий Аркадьевич. Я сочинил новые вариации.

Играет. Рахманинов подсаживается к отцу, и они в четыре руки нажаривают полечку, заливаясь счастливым смехом.

В комнату входят две дамы. Одна — средних лет с благообразным, но преждевременно увядшим лицом — Любовь Петровна Рахманинова, мать Сережи. Во второй мы узнаем еще молодую Марию Аркадьевну Трубникову, тетушку Сережи, которую мы видели в первой сцене фильма.

Любовь Петровна. С чего это вы так разошлись?

Василий Аркадьевич. Жизнь прекрасна и удивительна, душа моя!..

Он выскакивает из-за рояля, оставляя сына играть в одиночку, подхватывает жену и ловко, с гусарским фасоном кружит ее по комнате. Мария Аркадьевна смеется.

Любовь Петровна Сумасшедший!.. Ты помнешь мантильку.

Василий Аркадьевич. Не беда! У нас отличный сын, конькобежец. К тому же усерден в вере. Принес в дневнике одни пятерки.

Любовь Петровна. Что с тобой?..

Она отстраняется от мужа, с тревогой и надеждой вглядывается в его смеющееся лицо.

Любовь Петровна. Боже мой, Аркадий! Неужели ты добился отсрочки уплаты по векселям?

Василий Аркадьевич (останавливается). Увы!.. Нет, душа моя.

Любовь Петровна. Ты шутишь? Я не хочу верить! Неужели наше последнее имение пошло с молотка?..

Василий Аркадьевич. Я сделал все, что мог.

Любовь Петровна. Да, воистину ты сделал все, что мог!

Мария Аркадьевна. Люба!..

Любовь Петровна Мария! Мы разорены. Твой брат промотал все мои имения.

Она в изнеможении садится в кресло, прикрывает глаза дрожащей рукой.

Любовь Петровна. Твой брат — ничтожный, пустой человек!

Василий Аркадьевич (с достоинством). Да, душа моя, из меня не получился ни Шопенгауэр, ни Достоевский, но как муж и семьянин…

Любовь Петровна (вскакивает). Замолчи! Жалкий мот, игрок, бабник!

Сережа изо всех сил, с отчаянным ожесточением барабанит на рояле польку.

Мария Аркадьевна. Люба!.. Здесь Сережа…

Любовь Петровна оборачивается к сыну.

Любовь Петровна. Прекрати барабанить!..

Мальчик стремительно кидается прочь из комнаты.

Рахманинов пробегает коридор, закопченную кухню, где у плиты возится «прислуга за все», выскакивает за дверь на черный ход.

Рахманинов сломя голову мчится по крутым обшарпанным ступеням на чердак.

Рахманинов пробирается в темноте среди стропил, по голубиному помету к слуховому окну. Вылезает на крышу.

Мальчик стоит на краю крыши, а под ним и вокруг расстилается озаренный уходящим солнцем Петербург. Горят купола Исаакиевского собора, шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства, кресты многочисленных храмов. Багрецом отливает широкая лента Невы… И вдруг большой, ярко разукрашенный воздушный шар Монгольфье повисает над слуховым окном. Из корзины аэронавта выкидывается веревочная лестница. Мальчик уверенно и ловко карабкается по ней и взбирается в корзину.

Шар плывет над городом, над крышами дворцов и домов, над куполами и крестами, над реками и набережными, над парками и садами. Звучит музыка, напоминающая «Литургию святого Иоанна Златоуста». Восторженное лицо мальчика плывет над городом.