Депортация

Для Ника это было интересно. Студентом Ник вертелся на телевидении, подрабатывал. После универа периодически делал рекламные ролики, музыкальные клипы. На телестудии он однажды и познакомился с Мистером Твистером.

Разговаривая с Ильичом о его проекте, Ник параллельно выхватывал из памяти обрывки реалити-шоу, которые волей-неволей видел по телевизору. Их было море. И все с комфортом гнездились в эфире, принося прибыли продюсерам.

«Уж если и делать такое ТВ-шоу, – думал Ник, – то нужно делать его единственным и неповторимым. Что-то своё, а не купленный формат. Хотя, конечно, с точки зрения бизнеса, купленный формат надёжнее. Это не кот в мешке, которого ещё поди раскрути. Но с точки зрения творческой, конечно, своё интереснее. Ты же лепишь с нуля, и когда получается – вдвойне приятно. Хотя пробивать, утверждать, запускать, раскручивать – нервотрёпка и тяжелый труд. Если запустил – считай, стену головой продолбил. А чужой формат – это, конечно, денежно, надёжно, но уныло. В творческом смысле уныло. На песенных шоу выходят эти мальчики, девочки, поют, за них голосует публика от четырнадцати до восемнадцати, как правило, девочки – за мальчиков. Леди тем временем вылетают, остаются мачо. И петь им уже вовсе не обязательно, главное – торс, фас и профиль, желательно, без лишнего веса. Когда выходит гражданин лет четырнадцати и соловьиным голосом с надрывом начинает загибать залу о сложных поворотах фортуны, это выглядит глуповато. Ты ещё «Мой путь» Фрэнка Синатры спой за пару месяцев до ломки голоса. Таким бы про первую любовь петь, желательно, про несчастную… И все девочки у экранов сразу своими эсэмэсками засыплют!»

В своё время, когда частное телевидение только начиналось, в студийных полуподвалах царил дух творчества и эксперимента. Пионеры альтернативного телевидения ваяли свои программы на аналоговых магнитофонах и пультах, не выходя из аппаратных круглыми сутками, записывая, стирая и вновь записывая события окружающей жизни на завезённые из-за бугра супервэхаэсы и бэтакамы. Народ спал, ел, потреблял алкоголь, крутил романы, рождая мелодрамы собственной жизни прямо в студии рядом с жужжащей телевизионной техникой. Параллельно с транслирующимися в эфир бразильскими сериалами в студиях кипела реальная жизнь простых украинских ребят. От счастья и желания работать щекотало внизу живота. Программы порой получались полукустарными и сырыми, но при этом были живыми, от них веяло энергетикой искренней увлечённости. И Ник был рад, что прикоснулся к этому процессу в начальный период. Сейчас телекомпании давно уже располагались в современных отремонтированных офисах с кожаными диванами и просторными студиями, но атмосфера творчества из них безвозвратно испарилась.

– А формат купленный, Анатолий Ильич?

– Сейчас решается. Есть идея вложить некоторую сумму именно в проект реалити-шоу. А в какое – нужно ещё определиться. Есть и свой вариант, но хлопотно. Головняка много, всё с нуля соображать нужно. А забугорный формат – хлоп – купил и запускайся. Всё за тебя буржуи придумали. Только бабосы заплати – и вперёд за персиками.

– Что да, то да. Ну а как же национальный продукт, патриотизм?

– О чём ты шепчешь, рыбка золотая? Какой национальный продукт? Все только о своём кармане думают. И о том, как нагреть соседа, прохожего и ближнего. Каждый считает себя умником, а окружающих – придурками. Знаешь любимую поговорку на рынке: «Дела не так уж плохи, пока в стране есть лохи!»? Вот и получается замкнутый круг.

– Почему же – все? Я вот не думаю. Во всяком случае, думаю не только о кармане.

Никанор замолчал и задумался.

– Скажи, Никанор, а какую бы ты программу запустил, если бы тебе деньги на собственный телепродукт выделили?

– Ну, например, «Миллионер-клошар» или «Миллионер на бюджете». Вырывал бы миллионеров и слуг народа из «золотых» особняков и лимузинов и, только по чесноку, задвигал бы их месяца на полтора в хрущёвку, с бюджетной зарплатой. Так, чтобы нужно было на работу обязательно на троллейбусе ездить и на тыщу двести без дополнительных доплат выживать. Килька в томатном соусе, дешёвые макароны, давка в общественном транспорте, районная поликлиника, вечера у телевизора на продавленном диване в двухкомнатной малогабаритке с двумя детьми без нянь и гувернанток, с обшарпанными обоями и хреновым отоплением. Такое бомбовое национальное реалити-шоу. Рейтинги были бы поднебесные. Представьте, если какого-нибудь водочного короля или газового магната в эти условия загнать, а в оцепление стаю озлобленных народных контролёров поставить, чтобы миллионеры правил программы не нарушали. Вот народ бы оттянулся.

Когда ему исполнилось двадцать восемь, он снял розовые очки и стал упаковывать чемодан. За много лет, прошедших после разрушения СССР, его страна, увы, так и не стала Европой, если брать во внимание не только географию. Времени для создания худо-бедно цивилизованного государства прошло достаточно, но на горизонте его признаки даже не появились. Никанор был патриотом, но не идиотом. Ему хотелось жить в своём городе и своей среде, ему нравился менталитет исторической общности людей, в которой он вырос, но он понимал, что страна идёт не вверх, а вниз. И «паровозом» управляют люди с хватательным рефлексом хомяков и полным отсутствием чувства меры.

За эти годы в стране изменился разве что архитектурный пейзаж крупных городов, включив в себя десять-пятнадцать претенциозных высоток и несметное количество ангароподобных монстров-супермаркетов, представляющих собой упрощённо модернизированные бывшие универмаги и универсамы. В некоторых городах построили никчемные стелы на площадях, кося под Европу, и, вымостив площади плиткой с вновь приобретённых, но уже сверхприбыльных плиточных производств жён или близких родственников мэров и губернаторов, решили, что построили европейскую державу. Удивляешься, однако, мощи и богатству бывшей империи: ведь воруют-воруют уже сколько лет, а разворовать так до конца ещё и не смогли. Это с нашими-то умениями!

В стране исчез как вид мудрый чиновник. А поскольку крайне трудно рассчитывать на абсолютную чиновничью честность и беззаветное служение народу, хотелось бы надеяться хотя бы на их особый чиновничий талант, который состоит, наверное, в том, чтобы и себе взять, и другим хоть какую-то пользу принести. Бывали же такие. И все, в общем, были довольны. Но полезная популяция мудрых чиновников «и себе, и людям» исчезла из страны, как остатки сумчатых волков с планеты Земля.

Из года в год, уже лет двадцать, переключая телеканалы, зритель натыкается на неизменно холёных, ухмыляющихся, самодовольных и самоуверенных капитанов страны, по очереди уверенно вещающих о «стабильности, повышении доходов граждан, неуклонном развитии производства». Дивный диссонанс с реальностью! Страна похожа на шхуну, с которой доворовывают снасти и уже начали пилить мачты на дрова. Но капитаны-то знают, что невидимая запасная шлюпка плещется где-нибудь во Флориде.

Все эти факторы не добавляли энтузиазма гражданам и перспектив для страны. Хотя, возможно, если бы в стране было больше радикалов, правительство было бы в большем тонусе.

Пошлявшись по Европе, но так и не приспособившись к менталитету французов, немцев и швейцарцев, Никанор через годок вернулся на родные чернозёмы. Немецкий педантизм и швейцарская холодность к нему не приклеились.

Ник услышал вопрос и отвлёкся от своих мыслей:

– Ник, а вот представь гипотетически, что тебя выбрали в президенты, – вдруг сказал Ильич.

– Что я вам плохого сделал? – забеспокоился Никанор и показательно отшатнулся.

– Ну а всё-таки? – прилип Твистер. – И допустим, что ты президент с реальной властью, не марионеточный. Что бы ты попытался сделать для страны в первую очередь?

– Вы как зарядите вопросик, Анатолий Ильич, хоть в библиотеку иди. Не люблю ни политику, ни политиков. А вопрос-то к чему?

– Нет, серьёзно, Ник. Вот ты толковый парень, продвинутый, образованный, молодой, и я хочу узнать, что думают такие люди, как ты, о возможностях и перспективах правильной власти, если такая возможна в принципе.