Открыто сердце (СИ)

Адонис фотографировал на ломокамеру и прислал конверт с 33 фотографиями. И всего одна фраза – найди закономерность. Задача была не из простых. Аня возилась с письмом несколько часов, но никак не могла понять, в чем же дело.

Фотографии можно было поделить на три группы по одиннадцать – пальцы, книги и фигурки из сыра. Аня решила для начала разобраться с группой пальцев – на каждом фото на ладонной поверхности пальцев были нарисованы человечки с разным выражением лица и разных цветов, но трижды встречалось такое положение среднего и указательного пальца, что получалась V, и на всех этих фото человечки были, скорее, веселые, а на остальных точно – грустные.

На фотографиях сыра – каждый кусочек сыра был подписан, прямо на сыре фиолетовой ручкой было выведено порядковое число – один, два, три и т. д, фотографии были абсолютно идентичными, но сыр отличался по кол-ву дырочек.

Если посчитать количество дырок и записать числа в таком порядке, как они были указаны, получалось:

790 58 163 52 49

С этим Аня разобралась быстро и перешла к группе страниц.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что это были страницы из сборника Есенина. Одиннадцать стихов. Вверху, на каждой из страниц, название было обведено красным карандашом. В одном из стихов было обведено слово «первый». Да, он любил Есенина – это Аня знала, хотя любви этой не разделяла. Ничего душевного в нем не видела. Она вообще не любила стихи – бессмысленные словоформы, где форма зачастую важней сути. «Пф…» – думала она…

Итого, внимательно прочитав все, пытаясь вникнуть в смысл – может, они взаимосвязаны по сюжету – но, не обнаружив схожести, Аня выписала все названия стихов на листик, но получалаь белиберда, и никакой закономерностью и не пахло! «”Первый”? Что же значит “первый”?» – думала она. Попробовала прочитать первое слово в каждом стихе – опять-таки, бессмыслица. Аня уже почти готова была оставить в покое загадку, но внезапно воодушевилась и попробовала переписать первые буквы из всех названий – получилось «цясемещеидж».

«Жди еще месяц!» – поняла она. Поняла так быстро, потому что порой, убежденная в том, что не использует свой мозг и на десятую долю от возможного, тренировалась в письме задом наперед и двумя рукам одновременно, прогресса достигала крайне медленно, но приятное щекотливое изнеможение после 10 минут усиленной мозговой деятельности доставляло ей удовольствие.

Итак, жди еще месяц, непонятный номер и три vvv. И ни единой возможности это обсудить – прекрасно!...

Аня слово сдержала, и, подавив свое любопытство, никак не давала понять, что получила письмо. А сама отослала ему свой «яойный» рассказ. Почему-то Ане нравился именно «яой».

Героев она обычно заимствовала в чьих-то вселенных, но иногда выдумывала сама. Этот рассказ она посвятила Адонису. Это было очень… рискованно. Он мог бы не понять. У них были странные отношения, достаточно двусмысленные, но в такой степени, в которой позволяют приличия между двумя неопределившимися юношами, чья витиеватость и склонность к самокопанию – скорее бремя, чем повод для гордости.

Аня не знала, как Адонис относится к подобному. Напрямик они никогда не касались таких тем, конечно, было очевидно, что это – не просто дружба. Да и дружбой не назовешь… Но готов ли был Адонис это признать? Воспринимал ли он это так же, как и она? Или, может быть, это просто было для него интеллектуальной отдушиной? Если было, Аня не могла понять. Но она любила риск. В конце концов, она знала, что в силах прекратить любую игру, даже крайне интересную, и идти дальше. Она сильная девочка.

И все рано или поздно заканчивается... Аня прислала ему рассказ с типичным сюжетом – мальчик сирота, который знакомится с самураем, он старше его на 10 лет и просит быть его наставником. Самурай ищет медальон, потерянный им когда-то давно, и мальчик отправляется в путь с ним. Им приходится многое преодолеть вместе, а главное – преодолеть самих себя, ведь не так-то просто признаться себе в том, что ты чувствуешь нечто… не совсем подобающее и ничего не можешь сделать с этим.

Аня перечитала свой любимый отрывок.

«Чувство, которое родилось между ними, крепло с каждым днем, и однажды мальчик, неожиданно для самого себя, поцеловал сен-сея прямо на рыночной площади. Этот необдуманный поступок стоил жизни }двум задирам, которые плюнули в их сторону и загыгыкали, и оскорбили тем самым их честь. Пришлось удирать оттуда и снова отправляться в путь. Они шли молча, а потом самурай вдруг сорвался и дал мальчику пощечину, голова мотнулась в сторону от сильного удара, вниз по подбородку медленно текла тоненькая струйка крови, а мальчик смотрел своими ясными огромными глазами на своего сен-сея, и в них совсем не было страха.

– Ударьте меня еще, мастер. Если Вам станет легче, – совершенно спокойно сказал он.

И мастер снова замахнулся, но не смог ударить. В бессильной ярости сжав кулаки, он зажмурил глаза. Мальчик подошел к нему и обнял.

– Я с Вами, мастер. И это – самое главное.

И, замешкавшись на долгое-долгое мгновение, мастер все же обнял его, и так они и стояли посреди поля, обнявшись и забывшись, и впервые за долгое время на лице у самурая появилось умиротворение».

На секунду, вспомнив конец истории, Аня даже пожалела, что отправила ему это. Но тут же одернула себя – нечего жалеть о том, что сделано.

И все же интересно – поймет ли он? Но, как тут не понять, если в конце, когда они находят медальон, оказывается, что внутри изображен горицвет весенний. Реакцию на рассказ она так и не узнала, так же, как и не узнала, было ли письмо прочитано вообще.

В следующем письме ответа на загадку не было, и Аня решила забыть об этом, потому что тешить самолюбие Адониса тем, что ее мысли заняты его забавами, она не желала, даже несмотря на то, что он об этом и не подозревал.

Шло время, Аня барахталась в этом болоте лжи, недомолвок и зарождающейся зависимости от Адониса и }при этом чувствовала себя превосходно.

Она жила одна уже несколько месяцев, как только ей исполнилось восемнадцать, и родители отдали ей одну из квартир, которую сдавали, предоставив полную свободу действий и себе, и ей, за что она была им очень благодарна.

Адонис прислал ей подарок. Удивительно, у нее нигде не была указана дата рождения. Как он мог узнать? Может, совпало? Но за день до ее дня рожденья пришла посылка, в которой был замечательный подарок – кожаный чехол в котором хранились цирюльные принадлежности: опасная бритва, камень для заточки и ремешок с абразивной пастой. На лезвии было выгравировано «Amantes amentes». Зачем он написал это? Почему?

Ответов не было, и вряд ли когда-нибудь Аня сможет их получить. И эта тягучая тоска, и радость неожиданности делали подарок еще более особенным.

В последнее время они часто ругались. Все началось с того, что Таня как-то сидела у Ани дома и заметила, что некий Адонис на первом месте в друзьях. Тогда эта маленькая подлая тупица решила его добавить в друзья. И, несмотря на то, что друзья Ани были скрыты, он все равно заметил, что они из одного города.

Таня в последнее время была невыносимой! Она все время канючила, как будто выпрашивала это долбаное общение, у Ани уже сил не было! Еще и гадила ей.

Какого черта нужно было писать Адонису? К тому же, никакой гарантии, что они не начнут общаться, и она не ляпнет что-нибудь. Она вроде обещала, но, черт его знает... Зависеть от настроения этой истерички Ане не хотелось. Хотя она понимала, что Таня не посмеет, но все равно ее это раздражало. И это нервное напряжение все время подогревалось нарастающей холодностью Адониса, он отвечал односложно и с большими перерывами, и не было у них уже того искрящегося пинг-понга в общении, и это было довольно досадно.

Вообще, была очень нервная неделька. Таня просто доканывала, каждый день, пытаясь выяснить отношения. Она больше не та, которой была. Когда они познакомились – Таня была чудесной, светлой и солнечной, Ане нравилась ее наивность, непосредственность и доброта, а потом оказалось, что это не доброта, а мягкотелость, и она вообще не понимает, что такое личное пространство другого человека.