а, так вот и текём тут себе, да (СИ)

В сторожке днём сидит Свайциха и у той язык тоже кошками не обволóчен, но суд мне не внял и вынес приговор снять Трепетилиху на три месяца с должности бригадира; а это срезáло ей зарплату по десятке в месяц.

Она ещё дёшево отделалась, поскольку её правонарушение могло иметь политический резонанс.

Судебное разбирательство выяснило, что дело было так:

Трепетилиха высунулась из окна 110-квартирного, где уже шли отделочные работы и увидела, что работница бухгалтерии СМП-615 идёт домой.

Ну, а почему не идти? Живёт она На Семи Ветрах – идти не далеко, а время уже полпятого.

Её ошибка в том, что она ответила на вопрос торчащей из окна Трепетилихи:

– А шо ты там ото несёшь?

– Рыбу.

Слово «рыба» послужило детонатором.

Трепетилиха всколонтырилась, собрала баб своей бригады и, с протяжными интонациями, оповестила их о несправедливом распределении жизненных благ, несмотря на эпоху развитóго социализма.

– Они в конторе там сидят! В добре, в тепле! У каждой сучки нагреватель под сракой! А мы тут на холоде загибаемся! А рыбу – им?!! Всё, бабоньки, собирайте мастерки и тёрки! Да ещё нагло так: «рыбу я несу!» А у нас семей нет?!

Дело в том, что наш автобус-«чаечка» иногда привозил продукты от ОРСа.

Один раз свежие булочки на 110-квартирный, а на 100-квартирный минеральную воду в бутылках по 0,5 литра.

Что и когда возилось в административно-бытовой корпус СМП-615 мне неизвестно, но бабы бригады Трепетилихи на следующее утро тоже не работали, а это, как ни крути – забастовка.

Не знаю рыбу им подвезли, или другой эквивалент, но отделочные работы продолжились, а Трепетилиха пошла под суд.

Наш, товарищеский.

Не отреагировать на факт простоя с политическим оттенком руководство не могло, тем более, что заместитель главного технолога носил галстук с изображением серпа и молота.

А это о многом говорит.

Да, на моём шарфике тоже красовался Кремль поверх пяти олимпийских колец и надпись «Москва-80», но мне выбирать было не из чего; тогда как расцветки галстуков в Универмаге дефицитом не страдали – имелись там и в клеточку, и в полоску, и даже в горошек.

По зрелому размышлению, мне кажется, что отклонив моё предложение о переводе Трепетилихи на базу, народный суд принял мудрое решение.

Держать её там равносильно игре с огнём на пороховой бочке. Не приведи, господи, чего-то там бы завезли, а ей не досталось – она и базу разнесла б.

Есть женщины в русских селеньях…

Без ложной скромности отмечу, что в сёлах конотопского района есть бабы и покруче, чей потенциал возможно измерить только в мегатоннах, а то и по шкале Рихтера.

– Шо за народ пошёл! Навалились всем селом! Еле-еле одгавкалась.

Сварщика Володю Шевцова я вообще хотел в ссылку отправить.

Очень профессиональный сварщик, двадцать лет проработал на заводе КЭМЗ, и в нём чувствовалась какая-то наследственная интеллигентность.

Может оттого он и спивался.

При взгляде на его тронутые сединой кудри, у меня, почему-то, всплывали ассоциации с городом на Неве. Такой вот какой-то флёр интеллигентный у Володи… что-то от белых ночей… петергофских фонтанов…

Но чемергéсил он по чёрному, особенно с получки.

На заседании суда председатель так и заявил:

– На вокзале после работы сходим, так Володя, пока до первого светофора дойдёт – уже готовый.

Ну, это он снаивничал: от вокзала до светофора на Переезде – два гастронома, не считая павильона «Встреча».

Тогда-то я и предложил отправить Володю в ссылку. В какую-нибудь сельскую местность, где светофоры не висят, с их сатанинским подмигиванием, и у Володи не останется повода пить до упаду.

Суд отклонил подобную бесчеловечность, а сам Володя на меня обиделся, хотя виду не подавал.

А жаль, он так интеллигентно матерился:

– Идите Вас на хуй, пожалуйста.

Так и веет набережными культурной столицы.

СМП-615 базировался в Конотопе, но имел свои филиалы и в других местах: пару грузчиков в Киеве; стройбригаду с автокраном в Бахмаче; бригаду с трактором «Беларусь» в Ворожбе…

По третьему делу проходил мастер-прораб бахмацкой бригады.

Там закончили какой-то строительный объект и одолженный в других организациях бульдозер делал зачистку – равнял прилегающую площадь.

Прораб заметил, что груда земли скапливается на бракованной панели перекрытия, которая осталась после строительства. Вот он и перебросил эту панель во двор какого-то знакомого, или родственника для перекрытия погреба вырытого в земле.

Объект благополучно завершили, а прораба кто-то заложил: расхищение социалистической собственности.

На заседании суда у меня к преступнику был всего один вопрос:

– Что стало бы с треснувшей панелью, если бы ею не перекрыли погреб?

Он недовольно пожал плечами и ответил:

– А что может стать? Осталась бы под грунтом.

Я потребовал объявить прорабу благодарность за вклад в повышение общего благосостояния советского народа.

Неважно, кто кому родственник, но мы – единая семья.

И этот мой вердикт не прокатил.

На следующем отчётно-выборном профсоюзном собрании никто и не заикнулся выбирать меня в товарищеский суд.

Как будто у меня того диплома в жизни не было.

Когда тебе исполнился один год, ты приезжала в Конотоп. На неделю, или две – не надолго.

В то лето шли частые грозы. После одной из них я повёз тебя в коляске на прогулку.

Моя мать и Ира долго были против, а мне не хотелось сидеть в доме и ждать следующего ливня.

Наконец, Ира позволила и они легли спать дальше – в дождь на сон тянет.

На дороге встречалось множество больших луж, но мы с тобой всё равно дали круг чуть ли не по всему Посёлку – от конечной трамвая до Богдана Хмельницкого и обратно по Профессийной.

Ты была тепло одета и спала под поднятым верхом и застёгнутым фартуком коляски.

Только уже в конце Профессийной, когда с обода переднего колеса соскочило кольцо резины, ты проснулась, села и схватила кольцо, которое я положил поверх застёгнутого фартука.

Ты схватила его обеими руками, как рулевое колесо, но я отобрал эту мокрую резину.

Ты чуть захныкала, однако, не надолго.

До Декабристов оставалось уже недалеко и мы доехали на одной паре колёс коляски.

Кстати, твой дед Коля так и не научился выговаривать слово «коляска». Он называл её тележкой.

Наверное, это стереотип впечатанный в гены рязанских крестьян. На колясках ездили одни лишь баре, а наши обходились телегами.

Через пару дней погода разгулялась и я вывез тебя на поле рядом с конечной трамвая.

Я достал тебя из средства передвижения и поставил на зелёную траву. Стояла ты не слишком твёрдо и опиралась рукой на коляску.

Я лёг рядом в траву.

Зелёное поле уходило вверх, в синее небо, и над ним пели жаворонки. Громко. Звонко.

Ты так и стояла. Пока на красных колготках не проступило тёмное пятно влаги.

Пришлось увозить тебя на переодевание.

В другой раз я взял запасные колготки и повёз тебя на пруд Шаповаловки, куда мы с Кубой гоняли на великах. Недалеко, километров пять.

Ты спала всё дорогу.

Шаповаловский пруд большой. Я поставил коляску на низком песчаном берегу – посмотреть как ты среагируешь на незнакомый мир. Ведь прудов ты ещё не видала.