а, так вот и текём тут себе, да (СИ)

– Ах, осторожней, я фарфоровый! Разобьёте!

И наутро фермер выводит его в поле с разнокалиберными представителями от других сервизов – хрустальные фужеры, там, солонки без крышечки; бижутерия тоже попадается – и аккуратно запрягает всё компанию в плуг.

А затем, разумеется, пашет поле.

К вечеру дня 88% стеклотары вспоминали о своём происхождении и делали ему замечания, что с человеком нельзя так обращаться.

> Самые упорные скороварки на второй день начинали прикидываться людьми и фермер возвращал семье и обществу вполне восстановленных членов.

За плату, конечно; плюс бонус – поле вспаханное надурня́к …)

Ира не верила в трудотерапию на свежем воздухе, она больше полагалась на народные средства.

В ту зиму она повезла меня в ичнянский район черниговской области к колдуну.

В село мы приехали вечером – зимой быстро темнеет. До отправления автобуса обратно оставалось полчаса и местные дети на улице, с какой-то даже гордостью, указали нам дом колдуна.

Дверь в добротную хату открыла обычная сельская баба.

На кухне оказалась ещё пара посетителей, но не из автобуса; я бы их запомнил. Следовательно, откуда-то неподалёку.

Молодая пара, с виду супруги.

Сидят, он борщ ест, а она, типа, присматривает.

Время малость не совсем для борща, но я не вмешиваюсь – может это так колдун прописал.

Баба провела Иру в следующую комнату и через две минуты оттуда вышел колдун.

Черноволосый, лет под пятьдесят в рубахе хаки от общевойсковой парадки.

Мы с ним посмотрели друг на друга и он вернулся к Ире. Вскоре она вышла вся взволнованная и мы пошли на автобус.

По пути в Нежин Ира поделилась, что я такой из-за того, что мне давали «дання» и случилась передозировка, но сегодня меня лечить бесполезно, потому что не та «кватера» – то есть луна находится не в той, как надо фазе.

Больше мне у колдуна делать нечего – меня должен подменить какой-нибудь единокровный родственник.

Так что потом вместо меня с Ирой пару раз ездила моя сестра Наташа.

( … всем известно: что «дання» это приворотное зелье; применяется женским полом, чтоб в них влюблялись.

Избранной жертве предлагают угоститься чем-то съестным, куда подмешана кровь от менструации приворачивающей.

Всё-таки, эксперименты на людях они первыми начали ставить …)

У меня нет веры во всякие там суеверия, но когда звякаешь кельмой о кирпич, или раствор лопатишь, то голова остаётся, в основном, свободной и в ней чего только не переворачивается.

( … если, чисто гипотетически, допустить, что дання имело, таки, место, тогда – кто, где, когда?

Не помню на котором году работы в СМП, в голове всплыли два предположения:

1) кефир, который принесла мне Мария, когда я принципиально лежал в нежинской городской больнице;

2) варёная колбаса, которую мне скормила однокурсница Валя со сросшимися на переносице чёрными бровями, по ходу нашей совместной школьной практики на станции Носовка, хоть мне не очень-то и есть хотелось.

Однако, поскольку я ни на одну из них не запал, гипотеза с треском проваливается, а ичнянский колдун остаётся с носом и уходит на скамейку шарлатанов …)

Когда Гаина Михайловна, потупя взгляд, осторожно спросила как ко мне относятся в бригаде, я прекрасно видел куда она клонит – как, в смысле, меня там терпят с моей подмоченной репутацией?

Вобщем-то, да, не каждый коллектив потерпит в своих рядах кого-то с высшим образованием на должности не соответствующей диплому.

Именно этим объясняется крик души крепильщика Васи на шахте «Дофиновка» :

– Ты своим дипломом позоришь нашу шахту!

То есть, делаешь из неё какой-то непонятный сброд.

В СМП-615 репутацию мне подмочила кассирша Комос. Она знала, что я учился в Нежине и знала даже на кого.

Её дочь Алла когда-то имела затяжные серьёзные отношения с моим братом Сашей, и я однажды приходил к ним в гости; но потом Алла постригла свои дивные длинные волосы, а Саша пошёл в приймы к Люде.

Кассирша Комос выдавала нам зарплату.

Для этого автобус привозил нас со стройки на базу, в СМП-615, и в вестибюле на первом этаже административного корпуса мы получали деньги из квадратного окошечка в стене.

Но сначала надо было стоять во взволнованной очереди, а потом сгибаться и засовывать голову в проём окошечка, чтобы там расписаться в ведомости.

Вот эта заключительная поза мне как раз и не нравилась. Голова твоя где-то там, непонятно где, а зад торчит снаружи на милость и усмотрение взволнованной очереди.

Когда я дошёл до окошка, то не стал сгибаться, а просто придвинул ведомость к себе – на край подоконничка – и расписался.

Тем более, что Комос видела, что это я уже на подходе.

Тут-то она и закричала из-за стекла:

– Серёжа! А где голова?

– Меня гильотинировали.

– Чего?! Да что ты из себя строишь? Думаешь диплом получил, так и – всё? Ты ведь с Ольгой к нам в гости приходил. Мы вместе самогон пили!

Вот чего я не люблю, так это панибратства, поэтому так прямо и сказал кассирше Комос:

– Вы ошибаетесь. У вас в гостях мы пили спирт и берёзовый сок, а самогона не было.

Вобщем, поставил её на место; но зарплату она мне выдала и даже хватило вернуть Тоне те 25 руб., которые она мне одолжила на цветы, когда вы в роддоме были.

До этого всё никак не получалось.

Вобщем, из-за болтливой развязности кассирши мне так и не удалось скрыть от бригады свою дипломированность.

Но особой дискриминации ко мне не применяли, а года через четыре я даже привинтил на спецовку значок-«поплавок», который выдаётся вместе с дипломом.

Думаю: а чего он валяется в серванте? Взял и привинтил.

Летом, конечно.

Очень даже неплохо смотрелось – нежно-голубая эмаль значка с золотистой книжечкой на чёрной выгоревшей спецовке х/б.

Месяца полтора так и ходил, а потом утром открываю шкафчик – спецовка на месте, а от значка только дырочка осталась.

Но это не наши, тогда на объект много кого нагнали.

Так что тёще, в следующий свой приезд, я дал вполне предсказуемый ответ:

– Гаина Михайловна, в нашей бригаде десять человек ко мне относятся хорошо, а один положительно.

– Откуда ты знаешь?

– Анкетирование провёл. Устное, по отдельности.

– Так прямо и спрашивал «как вы ко мне относитесь?»

( … интересно, а откуда бы я эти цифры взял? Кстати, некоторые потом тоже спрашивали:

– А ты ко мне как?..)

Да, жизнь перевернулась: прежде я на выходные ездил из Нежина в Конотоп, а теперь из Конотопа в Нежин.

В пятницу, после работы, электричкой в Нежин; в понедельник утренней, шестичасовой – обратно.

Три раза утреннюю я проспал и начал возвращаться вечером по воскресеньям – опасался, что опоздания повлияют на моё место в очереди на квартиру.

( … когда в Америке существовало рабство негров, некоторые их семьи оказались разделёнными.

Допустим, муж на плантации у одного хозяина, а жена за несколько миль у другого. По праздникам муж её навещал.

Такая жена называлась «broad wife».

Я когда узнал, то пожалел, что английский знаю, очень меня это, почему-то, расстроило …)

Из-за того, что в Нежине нет трамваев, автобусы, пользуясь своей незаменимостью, совершенно распоясались.

На столбах возле их остановок висят жестяные таблички с указанием точного времени, когда автобус номер имярек должен тут появиться. Так на эти таблички лучше не смотреть – одно расстройство. По расписанию на жестянке уже три пятых номера должны были пройти, а ты ещё и одного не дождался.