Казнить нельзя помиловать

… И чего, спрашивается, приперся?

И, главное, удивляться не получается – как будто так и надо. Точно оно так всегда бывает… точно к Шолохову тоже его Григорий Мелехов приходил, а к Толстому – Наташа Ростова, на рюмку чаю, за жизнь поговорить…

– Чего пришел? – повторяю, а самому неуютно стало.

У меня персонажи вообще-то послушные, скажешь им – будет так, они выполняют. Попробовали бы возмущаться; я в конце концов автор или кто? Ни разу не бывало, чтоб как у Пушкина Татьяна – «взяла и выскочила замуж». Ну, мы ж не классики, рылом не вышли. Да, по ночам снились, бывало – особенно если текст не складывается. Но чтобы вот так, вживую приходить…

А может, и этот снится?

Может, я спятил уже?

Я себя за ногу ущипнул – нет, больно. И этот не пропадает, сидит. И я спокойный, как танк, не ору и не боюсь даже. Ладно, до конца играть будем.

Я думал, он, как в нормальном фильме ужасов, начнет приставать: зачем, мол, убил ты меня и все такое? В эту нечисть я давно уже не верю, у меня от таких вещей святая вода есть, из церкви, специально заговоренная. Не первый год пишу, знаю всех чертей, как облупленных.

А этот тип говорит:

– Просить пришел.

– Ну, – вздыхаю, – давай. О чем?

Он помолчал. Макушку погладил, тронул синяк на скуле.

– Смерть мне поправь…

Эк, какой быстрый. Мне б еще вспомнить, что я там писал про него. Все вроде чин чином, умер сразу – приложили его хорошо, насмерть, драка там была на дороге. Это я потом научился смерть описывать – красочно, почти как по-настоящему, и пытки – куда ж без этого в фантастике. А этому повезло, можно сказать, – все было просто и скромно.

– У тебя ж, – говорю, – все красиво было. Быстро и без боли. Чего тебе еще?

А он усмехнулся хмуро.

– Потому и прошу. Поправь.

– Зачем?

– Чтоб помучился…

Тут я, признаться, онемел. Первый раз вижу, чтобы персонаж о такомпросил. Конечно, бывало, кому внешность не нравится, кому характер не подходит. Но чтобы вот так…

– А тебе как надо-то? – спрашиваю.

Он опять помолчал, вздохнул едва слышно.

– Хоть на две секундочки – но подольше.

– Да зачем?!

Этот охламон посмотрел на меня… ну, как на дите малое. А потом улыбнулся – мягко так, точно и вправду ребенку.

– Я, конечно, разбойник и сволочь последняя, – говорит, а самому вроде и неловко. – Но у меня тоже душа есть…

– У тебя? – удивился я. – Душа? – И смешно мне от этого стало так, что захохотал – остановиться не могу. – Ты же неживой! Да по тебе веревка плакала, вспомни, что там за тобой числилось…

Он качнул головой.

– Помню все. – Помолчал. – Но я… в общем, раскаяться хочу. В совершенном, понимаешь?

– Ну и кайся, – мне все это надоело. – Я при чем?

– Ты при том как раз. Мне бы перед смертью хоть минутку – чтоб вспомнить все, ужаснуться и прощение вымолить. А это только в смертный час можно. Раньше… никак, не получается.

И вправду не получается. Сюжет написан давно, утвержден, текст напечатан, почти десять лет прошло. Чего ему теперь надо?

– Где же ты был, – спрашиваю я, а сам вроде как и виноватым себя чувствую. – Почему раньше не пришел?

– Не мог я, – объяснил он виновато. – Не прорваться к тебе было… не знал, как.

– А сейчас – смог?

– Объяснили. Если текст живой, можно – от нас к вам. Только ненадолго, и на один раз. А у тебя – живой… тот – точно живой, это не я говорил, это ТАМ решили, – он говорил сбивчиво, умоляюще. – Вот я и тороплюсь… Поправь, а? Ну что тебе стоит? – и он шумно вздохнул, почти всхлипнул.

Я помотал головой. Нашарил на столе сигареты, закурил.

– Допился, – констатировал сам себе. – Собственные смертники являться начали. Завязывать пора.

– Не веришь… – грустно проговорил он – и осекся, отвел глаза. Поднялся. – Что ж, жалко... Ну, прости, что потревожил. Пойду… пора мне.

– Эй, погоди, – дернулся я. – Как же я теперь поправлю? Рассказ напечатан давно, как я его менять буду – на бумаге-то?

– А ты не на бумаге, ты у себя исправь. У себя, понимаешь? Хочешь – в мигалке своей, – он кивнул на экран компьютера, – а хочешь – в сердце. Там сразу увидят… поймут. Может, и мне облегчение выйдет… Устал я. Десять лет – это у вас, а у нас, там… вся сотня свистнула. Болтаюсь между небом и землей… не живой и не мертвый. Пока ты не простишь, нет мне хода дальше. Понимаешь?

– Понимаю, – сказал я тихо и почувствовал, как мурашки побежали по коже – таким пронзительно-тоскливым стал вдруг его взгляд. И стало вдруг неважно – смогу, не смогу, осталось одно – надо. Потому что если они, придуманные, просят – значит, и вправду есть что-то на этом свете… или на том – кто теперь разберет?

Но как я могу – простить, если он для меня – пешка, тьфу, неживой? Так, штрих для создания колорита…

А он живой, выходит…

Я отвел глаза и прошептал:

– Ты… знаешь, я попробую. Постараюсь.

Он кивнул.

– Я даже спасибо говорить не стану. Чтобы не сглазить, ладно? Постарайся…

Я думал, он в окно вылетит или растворится в воздухе, как уважающий себя призрак. А он просто вышел – и аккуратно прикрыл за собой дверь.

7.06.2009 г.

Содержание

Об авторе

Здравствуйте, господин писатель

Воскресенье

Старая новая мама

Компенсация

Казнить нельзя помиловать

Легкой Дороги!

Обыкновенная история

Свобода выбора

Рыжая

Цикл рассказов «Про сына»

Про Бога

Трусы

Признание

Телячьи нежности

Неуловимый папа

Моя любовь

Самое заветное желание

Подарок от Деда Мороза

Пешка

Гармонии таинственная власть

(выпуск 3)

Чинючина Алина

Казнить нельзя помиловать

(рассказы)

Оформление обложки

Э.А.Медер

Корректор

Е.В.Павелина

Верстка М.А.Прокопенко

Формат 60*64 1/16. Бумага тип.№1. Печать офсетная.

Усл.печ.л.7,56. Тираж 300 экз. Заказ №50285.

Цена свободная.

Отпечатано в типографии ООО «МиниТип»,

455007, Магнитогорск, ул.Менжинского, 13.

Тел.: 8(3519) 24-88-09, 24-88-10.

[email protected]