Несчастье на поводке

Во время расследования мать Кэти подтвердила полицейским, что в тот день, она его хорошо помнит, ее дочь была в ясном уме. Она перевернула страницу. С Тони было абсолютно покончено.

— Вот именно, — сказала судья, — «покончено» — смотря как это понимать!

А Джефф, в свою очередь, поведал, что это была самая счастливая неделя в его жизни. Убежденность, прямо, как в тот день, когда он только приехал в Марсель, что он выплыл и теперь парит в воздухе. Только если Марсель — это всего лишь очередной этап, то дом Кэти — это уже цель. Ему больше не нужно в Израиль. Он обрел свой Иерусалим. Он был тронут ее теплотой и смиренностью. Она соглашалась со всем, что он предлагал. Например, говоря о хижине в саду, он захотел там завести кур. Она согласилась, не то что раньше во время ремонта электричества: «Куры, и кролика. Потому что раньше тут держали кролика».

— Вы только представьте себе, — с упоением рассказывал он судье, — я угадал ее тайное желание. Я сказал ей: «С лысой шеей». Она ответила: «С лысой шеей». И добавила: «Нужен еще большой рыжий петух». Он ответил: «Я только собирался тебе это предложить».

— Она вам дала адрес их дома? Номер машины Тони? Адрес фирмы по кондиционерам?

— Что вы себе думаете, — возмутился Джефф, — Зачем мне, чтобы она мне их давала? Я давно все знал!

— А фотографию? — спросила судья. — Вы же не были знакомы с Тони, вы его никогда не видели, вы не знали, как он выглядит. Откуда фотография в бардачке машины?

Она из семейного альбома. Этой фотографией Тони особенно гордился, в Сенегале он поймал огромного марлина. Кадр мог стоить ему жизни!

— Вы сами выбрали фотографию, допустим. Но она должна была вам ее показать?

— Нет, — ответил Джефф. — Ее показал Оливье.

— На прошлом заседании вы говорили, что это — Кэти.

— Может быть.

24

— «А с этого момента поподробнее, — сказала судья адвокату Кэти, который поглядывал на часы. — Этот день меня крайне интересует. Впрочем, как и вся последующая неделя. Ровно через семь дней произойдет убийство». И, обращаясь прямо к Кэти: «Так вы говорите, что выражение „уже не сможет вас обидеть“ вас не обеспокоило, но именно с этого дня вы начинаете звонить Тони на мобильный по тридцать раз в день. Вам так не терпелось увидеть вашего мужа не могущим вас обидеть или вы боялись, что Джефф не начнет действовать, что не совершит зверский поступок, который всему положит конец? Как бы там ни было, вы волнуетесь? Беспокоитесь? Нервничаете? Его слова не оставили вас равнодушной. Но вам этого было мало — вы возобновляете общение с матерью и снова начинаете созваниваться с Лили. Зачем?»

— Чтобы узнать, нет ли там Джеффа.

— Продолжайте.

— Джефф не всегда отвечал. Он выключал свой телефон. Он больше не приходил домой. Я звонила Лили. Я пыталась узнать, где он.

— На той же неделе вы меняете няню для ребенка.

Джефф куда-то исчез. Мать уехала в Египет. За Камилем-Анжело согласилась присмотреть консьержка с работы. Он находился в ее каморке. Не очень законно… Выбора не было.

— Вы заверили консьержку, вы ей обещали, что это «не надолго».

— Пока мать не вернется. Она должна была приехать к праздникам.

— Ваша мать уезжает в круиз, сын в спортивном лагере, играет в теннис, вы сами его туда отправили, а консьержка присматривает за ребенком. Не плохо организовано, вы развязали себе руки на всю неделю. И что, кстати, вы рассказали Лили, чтобы оправдать ваше молчание в течение двух месяцев?

— Ничего. Лили ничего не надо рассказывать. Она сама извинилась за то, что так долго не интересовалась, как там малыш. Она была очень завязана со свалкой, а Джефф занят в городе на подработках и т. д.

Судья сделала едва заметный знак секретарше, чтобы та это не записывала. Не обращая внимания на адвоката, который складывал папки в портфель, как будто заседание подошло к концу, она вытянула шею прямо к Кэти и, глядя ей в глаза, спросила:

— Вы можете мне объяснить, что такое жизнь для вас?

— Моя жизнь до зла?

— Да.

Жизнь — это значит любить родителей, мужа, детей, хорошо делать свою работу… хорошо делать все, что положено делать.

— Вы много путешествовали, Кэти?

Она ездила в Сенегал с Тони, и еще раз в Турцию парами с Малу и Франком, несколько раз — в отпуск в дома отдыха. Всегда так, думаешь, что там будет лучше, а в итоге все как всегда. Слитком много народу, отпуск слишком короткий, уже через два дня болит живот, и ничего не получается на аквааэробике… А в море плавают целлофановые мешки!

— Я не об этих путешествиях, Кэти. Вы ездили хотя бы в Марсель? Бывали в северных его районах? Включаете хоть иногда телевизор? Там новости, знаете, что это, когда войны показывают, циклоны, крушения самолетов, как женщины плачут, потому что их мужья погибли в море, или матери, чьих детей взяли в заложники террористы, вдовы в Чечне. Вам это о чем-нибудь говорит?

Кэти ответила, что не смотрит телевизор, и не читает газет.

— А что тогда вы делаете, если не смотрите телевизор, не читаете газет, не слушаете радио и, как сами мне поведали, не читаете книг? Чем вы заняты тогда?

— Я глажу белье, — сказала Кэти, — глажу и смотрю на море.

Она захлопнула дверь у зла перед носом, жить — значит быть все время на страже, чтобы оно никогда не проникло и не испугало ее. Жить — значит выключить все приемники, кроме схемы течения воды по трубам, она текла у нее на компьютере, контролируемая пятьюдесятью красными клапанами, чтобы при малейшей проблеме можно было переключить поток на запасной маршрут, закрыть один резервуар, открыть другой. Она всегда делала прививки детям, скупала все страховки, которые гарантировали ей защиту от любых несчастных случаев. Она даже подписала себя и Тони на страховку «от беспомощности»! Она считала, что одной только подписью в чековой книжке она защищает семью от всего, чего опасается, и даже того, чего и предположить нельзя.

Жить — значит, все остальное оставить на откуп злу. Прикормить его, как можно дальше отсюда. Несколько почерневших от бомбового удара вдов, пожертвовать парой-тройкой самолетов, принять как должное, что где-то на краю света социальный переворот поглотит пару тысяч костлявых человек. Жить — в конце концов, значит допустить, чтобы смерть склевала крошки на пороге ее дома, не расстроиться по поводу аварии, в которую попала дальняя знакомая, по поводу кончины старого соседа. Нужно отдать должное судьбе, которая пожирала мир вокруг, чтобы сберечь ее. Жить — значит сохранить мирное пространство между платанами, посаженными ее предками и ничего не испортить в этой части вселенной, которую она унаследовала, чтобы передать нетронутой следующему поколению в качестве образца подлинной чистоты и красоты. Жить — значит еле дышать, чтобы не испортить воздух. Жить — значит замолчать, не двигаться, и, сидя на берегу счастья, наблюдать за ним постоянно, чтобы оно вдруг не убежало.

— А зло само вломилось к вам в сад, — заметила судья, — Разрушило ваш дом, разбило семью, и ваши фотографии появились на первых полосах газет, которые вы не читаете, вас показали по телевизору, который вы не смотрите. Все вокруг в прямом эфире наблюдали, как вы ехали прямиком в тюрьму. Вы сами восстановили горе в правах, хотя гнали подальше от себя. Вы стали частью мирового зла, и где-нибудь на том конце света обязательно найдется женщина, которая делает все, чтобы защититься от вас, и искренне убеждена, что ваша история ее не касается.

25

Адвокату не давало покоя, что допрос принял слишком личный оборот. Судья могла прямо показать, что враждебно настроена по отношению к Кэти? Кому понравится, когда убийцы — из одного с нами мира, и что еще хуже, одного пола: выставляя себя на показ, они выставляют наши скрытые раны. С женщинами адвокат всегда опасался такого рода столкновений, как будто они в один прекрасный момент обязательно начнут копаться в застарелой личной обиде, не доведенное до конца дело с матерью, сестрами, дочерьми. Что в Кэти такого, что так выводило из себя судью? Почему она так презирала эту обычную женщину с порядочной судьбой? «Если бы еще из-за любовника, я бы поняла, — бросила она в порыве, — но из-за мужа…». Что такого могла она ей противопоставить из своей собственной судьбы в потоке зла, с которым они все боролись, адвокаты, судья, психиатры, в лавине лжи, несчастья, мнимых страхов? Чтобы подняться в глазах судьи, нужно отказаться от брака по плану и жизни по распорядку, и посвятить себя правому делу, как певцы, которые выходят на сцену только во имя борьбы со СПИДом, голодом, войной? Что такого сделала эта женщина, стремясь спрятаться от мирового зла?