Несчастье на поводке

— И что? — спросила судья.

— А то, что это и есть условия, в которых легко развивается мифомания. Семь лет разрыва с реальностью, замещенной ежесекундной фикцией, семь лет погружения в чужую жизнь, так совсем не сложно забыть собственную.

Как раз не следовало так много думать о том, что он сотворил. Возможно, тогда было бы проще дистанцироваться от преступления. Однако, его заточение может быть причиной сегодняшней мифомании, но никак не объясняет того, что было совершено ранее.

— То, что произошло ранее — совсем другая история. Он за нее уже понес наказание. Не допустимо, чтобы на настоящем процессе тот прошлый как-то довлел. Он расплатился сполна.

— Раз уж вы сами об этом заговорили, второе преступление надстраивается над первым. Одно влечет за собой другое.

— Тогда в этой надстройке не хватает еще одного преступления, которое даже не рассматривалось в суде. Разрушенное детство, которое и привело к жестокому обращению со своими собственными детьми. Разрушенное детство разрушает детей.

— Вы окончательно запутались в том, кто же жертва, я могу зачитать отчет о вскрытии?

Он сразу же остановил ее, они оба все читали, зачем это надо?

Но она уже начала. Держа папку в руке и даже не глядя в текст, она размахивала листом бумаги как живым доказательством: «Первый выстрел в спину, второй выстрел в упор, жертве оторвало голову, — на эту подробность она обратила особое внимание, подняв один палец вверх, самый красивый, и заговорила еще громче: — … и когда тело на земле — третий выстрел. Зачем было стрелять в третий раз?». Она пытала его, как обвиняемого.

— Он вам сам говорил, он чувствовал угрозу.

— Угрозу? От кого? От трупа без головы?

Адвокат глубокого вздохнул, его плечи поднялись.

— Что я могу вам еще сказать, он настаивает, что испугался растерзанного тела, крови и кусков плоти.

Она испытывала к нему жалость, почти нежность. Забившись в кресло, он казался ей таким потерянным в ожидании хоть какой-нибудь зацепки, которую она ему даст. Она думала, может, попросить принести кофе, чтобы разговор принял более доверительный оборот. У нее это прекрасно получалось с такого рода мужчинами, он бы открылся ей слегка, и стал намного увереннее в себе. Она бы сказала ему, что каким бы запутанным ни было дело, не стоит его принимать так близко к сердцу, и что еще тяжелее, не стоит переносить рассматриваемое в суде на собственную жизнь. Таких Джеффов он увидит еще столько, сколько она уже видала. Быть кофе или не быть? Она размышляла. А если он увидит в таком повороте больше, чем она имеет в виду. А что если после кофе он станет не то, чтобы более уязвимым, но — не исключено — слабаком и слюнтяем.

Когда они представлялись друг другу, он сразу отметил, что его мать — армянка. «Моя тоже», — улыбнулась она. «Я знаю», — сказал он, намекая на что-то общее между ними. И добавил, глядя на ее глазами вымокшей собаки: «Я молод и наивен», хотел подчеркнуть свое преимущество. Ее реакция последовала незамедлительно: «Ну, не так уж и молод, и вряд ли наивен». Он попытался парировать: «Не совсем молод, вы правы». Она решила не давать спуску.

— Так что там у вас с сериалами… и сантиментами по отношению к другим… Он — дикий зверь…

Адвокат прервал ее, как будто уже перешел к прениям:

— Дикий зверь, который никогда бы не напал, если бы его не спровоцировали.

Она решила, кофе отменяется.

23

— Решение окончательно бросить Лили и переехать к Кэти вы приняли в тот же день?

Джефф кивнул. Но он собирался уходить от нее постепенно, каждый день понемногу приучать к его отсутствию. Он помнит, как тогда, после затяжной бессонницы, прерываемой громким сопением Лили, уверенность в том, что здесь он больше не может оставаться, овладела им. Срочно. Он открыл дверь фургона. Свобода! Он отвязал по привычке пса, который завыл от счастья. Здесь его больше ничто и никто не держало, кроме собаки, и уж никак не толстая женщина в кровати, толстая и бездетная, которая пахала, как мужик. Ему не терпелось уйти, и вот он уже ждет, пока проснется Кэти.

Когда он вошел в дом, она уже была на кухне и кормила с бутылочки ребенка, она всегда какая-то напряженная и натянутая, но странно, что он напугал ее, она чуть стул не обернула. Она стояла, упершись ногой в стул, и покачивалась. Ребенок уже поел, и поэтому играл с бутылочкой, то отвлекаясь от соски, то снова хватая ее ртом. Кэти вовсе не злилась, что он не доел, а играла вместе с ним, дразня его соской. На дне кастрюли оставалось немного каши, которая, остывая, сморщилась.

— Ты привел собаку, — заметила она.

— Да, он будет охранять дом.

Собака была нужна, чтобы охранять вход от Тони. Он не сказал, что привел собаку, потому что дорожил ей больше всего. Собакой и старой машиной, предназначавшейся для Оливье. На дне бутылочки ничего не осталось. Раздался характерный звук, когда втягиваешь в себя воздух. «Ага», — сказала Кэти, ставя бутылочку на стол, не понятно, к чему относилось это «Ага» — к ребенку, который, наконец, все съел, или к Джеффу, который пытался всеми способами помешать Тони проникнуть в дом. Она смотрела на пса. Что-то не клеилось между головой и телом. Дело в пропорциях. Слишком короткий, слишком длинный, кривой.

— Собаки не достаточно, — сказала она.

Конечно, — подтвердил Джефф. Но это не единственный метод. Он служил в жандармерии, и более того, в десантно-диверсионной группе и спецслужбах. Он запасся всеми методиками защиты и атаки, виртуозно владел оружием, имел уникальный опыт охраны людей. Он сказал Кэти, что у него есть нужные люди, и что они все — члены мировой сети, которые постоянно обмениваются информацией и подставят плечо в трудный момент.

— Понимаешь, существует официальная полиция, а еще есть мы. Полиция работает по своему, а у нас есть разрешение № 4-40 — действовать без промедлений, не дожидаясь приказа, где угодно и когда угодно. Полиция нам всегда предоставит алиби. И я раньше тебе не говорил об этом, но свалка — это прикрытие. Мне поручено проследить за каналами незаконного сбыта краденых машин, это связано с террористической сетью в Северной Африке. Так что твоим Тони я займусь, я посажу ему на хвост моих ребят: 1) Наблюдение за каждым его шагом, каждым движением, прослушка и слежка. 2) Если он приблизится к тебе или мальчишкам, он уже не сможет тебя обидеть.

Судья спросила у Кэти, не насторожило ли ее выражение: «Уже не сможет ее обидеть», не оценила ли она его размах, не означает ли это, что та согласилась, чтобы Джефф начал действовать, что она толкнула его на это…

Чтобы Тони уже не смог ее обидеть — это единственное, чего она желала в то время, даже больше, чем просто защитить себя и своих детей. Она бы могла это отрицать сейчас перед судьей, но она искренне в этом призналась, чтобы не быть уличенной во лжи. Тони в невидимом капкане, под постоянным присмотром, под контролем, как предлагает Джефф — вот, на что она соблазнилась. Тони, попавший в гигантскую паутину, постепенно парализуемый, он же постоянно двигается и что-то делает, а еще лучше Тони, каждое движение которого будет производить вещество, уничтожающее его самого.

Тем утром она пошла на мировую к матери с Камилем-Анжело на руках, но мировая обернулась отнюдь не мирной. С размолвкой покончено. Бабушка только этого и ждала, прижав ребенка к сердцу: «Наконец!» Она слушала все хорошие новости от Кэти. Тони — на нем она ставит крест. Переворачивает страницу. Она разведется с ним, все прояснится по закону. Она не будет противиться его праву видеть ребенка, она не станет осложнять развод слишком завышенными требованиями по алиментам. Она даже не станет настаивать, хотя имеет на это полное право, на разводе по вине супруга. Она ускорит процесс, согласившись на развод по обоюдному согласию. «Ты абсолютно права, дорогая. Я же тебе говорила, что это не конец света. Ты молода, у тебя еще вся жизнь впереди. Посмотри, какой Камиль-Анжело красавчик». Но когда Кэти попросила ее побыть с ребенком несколько дней до праздников всех святых, она объявила, что едет в круиз в Египет. Повисла подозрительная тишина. Мать и дочь вернулись на линию фронта. Они упорно стояли на своих позициях.