Сталинка (СИ)

В толчее перрона сыскарей - пруд пруди, выловят. Её ищут как одинокую женщину, одинокую... так, осмотрелась: вот мужчина тащит здоровенный тюк на плече, в руках - какой-то узел. Догнала: "А вы, на какой поезд? Не разберусь я тут". Мужик зло огрызнулся, не до объяснений. Она обрадовалась, со стороны вроде муж жену ругает. Это понятно всем. И опять пристала к нему с Бог знает какими вопросами, лишь бы идти рядом и переговариваться. Наконец у мужика кончилось терпение:

-Да отстанешь от меня, смола чёртова, али нет?!

-Вы мне только скажите, как мне на поезд до Канска попасть?

-А энто что тебе - хрен собачий? Вон через платформу стоит. Чем языком чесать, ногами шевели, - он отдышался от тяжелой ноши, - вот же прилипла! - Опять закинул тюк на спину и отправился дальше.

Она подбежала к последнему вагону состава, слава Богу - общий. Пожилая проводница притопывала на морозе.

-Женщина, милая, помоги. Приезжала салом торговать, и распродала все, а обокрали меня подчистую. Вот только кусочек сала остался. Пусти в вагон, до Канска мне надо? - проводница посмотрела, потёрла замерзающий нос:

-Много вас таких, на дармовщинку желающих, а вдруг проверка?

Ольга протянула завернутое в тряпицу сало.

-Так может я из соседнего вагона перебралась. Ты меня и не пускала.

-Ладно. Полезай. Но знать тебя не знаю! - и сунула свёрток к себе в карман.

Расслабляющее тепло вагона, мерный перестук колёс и пара съёденных картошек, разморили так, что Ольга не заметила, как задремала. Вот уже и рассвет наметился. Ночь подходила к концу. Скоро Канск. Она спала, а из-под прикрытых век одна за другой катились и катились слёзы.

Сироты? При живых родителях... теперь дочери её сироты! Муж её Павел Резенов ушел на фронт в первые же дни войны. Осталась с двумя дочерьми, совсем крошки. Всю войну прожила в ожидании. Подросли девочки. Учить их надо. Думала, вот вернётся муж с фронта, а он писал, что до подполковника дослужился, тогда уж и решат, как жить дальше. Ждала, ждала... и дождалась. Принёс почтальон письмо, где аккуратным подчерком было написано, что даёт он ей полную свободу, что долее ждать его не стОит. Нашёл он своё счастье на берегах Балтийского моря. Теперь у него новая семья, так что просит его не беспокоить, к прошлому возврата не будет. Любила его, ох! как любила! Неделю ходила сама не своя. По ночам письмо из-под подушки доставала, любовалась на знакомый подчерк, казалось, его запах ощущала, а потом - сожгла письмо, девчонкам сказала, что пропал их отец без вести. Решила, пусть лучше не знают, что бросил их. А немного погодя уехала из Корсакова в Красноярск. В городе работы много, дома строят, значит, жильё дадут. Дочерей пока оставила с матерью. В Красноярске сразу устроилась на стройку, чтобы быстрее комнату получить, да детей к себе забрать. Господи, как же теперь они?

Ольга спала, и снились ей дочери:

- Что ж это, мама, отец с войны не вернулся, а теперь и ты уходишь? Мама! Мама! - Ольга вздрогнула и открыла глаза.

- Эй, мамзель! Ма-а-мзель! Будет дрыхнуть, вставай! Вставай, сказала! Проверка в соседнем вагоне. На Клюквенной зашли. Кого-то ищут.

Ольга огляделась по сторонам: куда же, куда деться?

-Вагон наш последний, - шептала проводница, - шагай веселее, а то и меня под монастырь подведешь! Открою, выпущу. Там площадка, пересидишь.

Ветер кинул в лицо снежной крупой. Ольга прижала к груди остатки картошки и хлеба, свернулась в плотный клубок, чтобы хоть как-то сохранять тепло и прижалась к стенке вагона. Быстрее бы прошли проверяющие, мороз пробирал до костей. Но дверь заскрипела и приоткрылась. Она поднялась, спрятала за пазуху сверток с картошкой и хлебом... из-за двери высунулась голова в милицейской шапке:

-А это кто такая? Иди-ка сюда, голубушка!

Ольга схватилась голой рукой за обжигающий холодом металл поручня, перед глазами замелькала заснеженная насыпь.

-Не дури, разобьёшься!

Захлебнулась потоком ледяного воздуха, но глянув на шапку со звездой, кошкой оттолкнулась от подножки и скатилась по заснеженной насыпи. Лежала, боясь шевельнуться. Не дай Бог сломала руку или хуже того, ногу - смерть! Приподняла голову - жёлтый фонарь на площадке последнего вагона медленно уплывал в снежную круговерть. Пошевелила руками, ногами - ничего, вроде не больно, пощупала на груди ли узелок - нет! Выпал. Но руки ноги целы. А узелок надо найти. И уходить, уходить в сторону от железнодорожных путей. Здесь недалеко лесовозная дорога. Ей туда. Недалеко? В её-то одёжке, да по снежным сугробам? А выбор? Выбор такой: либо замёрзнуть насмерть тут, либо попытаться дойти до дороги и выжить. И она пошла.

Уже рассвело. Ей казалось, что слышит гул проходящих машин, но сил идти больше не было. Она подтянулась на руках, хватаясь за колючие тонкие ветви молодой ёлки, и упала. "Отдохну, немного отдохну, отдохну и встану", - убеждала себя, а в затуманенном сознании рисовались странные картины.

Константин, окончив в Красноярске курсы буровых мастеров, возвращался в таёжную глухомань. Геологоразведочная партия, в которой он работал, стояла тогда в затерянном среди тайги посёлке Бурный. Договорился с шофёром лесовоза, чтобы тот взял его попутчиком. А там от лесовозной трассы недалече по Сибирским меркам, километров тридцать не более. Дождётся трактора с волокушей*, который запасные части на буровую вышку возит, вот, считай, и доберётся.

Студебекер, гружёный кругляком, выл всеми тремя мостами, преодолевая сибирские километры Московского тракта.

Константин смотрел на убегающую лесную обочину и слушал, как водила, ещё молодой мужик, рассказывал, что сам не знает за что десять лет мыл золото на Калыме.

-Ладно, думаю, молодой. Выйду, ещё все успею. По началу-то дали пять лет, а потом не отпустили, вроде срок закончился, но жить разрешили только на Калыме. Вот и вышло, что десять лет оттрубил. И что в результате имеем? - повернулся к Константину, - ни кола, ни двора, ни семьи. Завести не успел. Вот и зовёт дорога в дальнюю даль, - усмехнулся, - вдруг, да и правда, до счастья осталось немного, всего лишь один поворот? - шофёр что-то ещё хотел добавить, да Костя его перебил:

- Стой, стой, тормозни, тебе говорят! Похоже человек на обочине в кустах.

Остановились, вышли:

- Откуда? Тут поблизости и жилья-то никакого нет.

- Вроде, вон возле той ёлки... - Константин зашагал назад вдоль дороги. Водитель привалился к дверке, прячась от ветра, закурил.

- Ну, что там? - выпустил клуб дыма.

- Давай-ка быстрее сюда. Подсоби!

Оказалась - женщина. Усадили в кабину. На пол кабины упал узелок. В нём пара замёрзших варёных картошин и окаменевший от мороза кусок чёрного хлеба.