футбольное поле в лесу (СИ)

С тех пор я часто возвращаюсь душой к этому человеку, вспоминаю повествование о снежных людях, но и поныне сомневаюсь в реальности происшедшего, хотя сладкие думы посещают меня и чудесный образ NN встает передо мной.

Мистер Оскар Уайльд, по свидетельству мсье Андре Жида, сказал, чтобы тот не писал никогда слова Я, и пояснил:

-- Видите ли, в искусстве нет места для первого лица.

Этот разговор происходил в самом-самом конце прошлого

столетия.

Умные люди, как видите, давно уже постигли эту истину.

Я и есть истинный герой, думал он в электричке, и мою трагедию следует положить в основу книги - лентяй, мечтатель, пустой человек, пишущий чепуху, чтобы немного заработать...

Следует ли жить?

Однако на чем мы там остановились? А вот на чем: дверь медленно раскрылась, и я увидел Мисс Мир.

Поехали дальше.

На первый взгляд она мне показалась чернявенькой, не-взрачной, даже корявенькой. И такая мысль меня пронзила: "Я знал, все это чушь с Мисс Мир. Чудес не бывает. Кира -- вот настоящая Мисс Мир!" Хочу сказать, для меня все было неясно и многое неизвестно. Например, подробности отношений между Катюшей и Кирюшей. Но утром, когда я, по обыкновению, завтракаю свежим огурцом, разрезанным вдоль, без соли, Кира сказала:

-- Вы -- знаменитый профессор. Посмотрите мою подругу, она в клинике уже третий год сидит.

-- А что с ней приключилось?

Кира покрутила пальцем возле виска.

-- И нс ест, отказывается. Через зонд кормят.

-- Кто она?

-- Никто. Просто молодая женщина. Мисс Мир.

-- Мисс Мир? Нс понимаю.

-- Самая красивая мисс в мире.

-- Кто же так решил?

-- Как то есть кто! Она победительница всемирного кон- курса на звание Мисс Мир!

-- Да?

-- Ну конечно! Есть Мисс Европа, Мисс Куба, а она -- Мисс Мир.

-- Никогда нс слышал, интересно.

-- Посмотрите се, может быть, удастся вылечить.

Я обещал, даже не предполагая, что именно в этот день попаду к Мисс Мир, уже не по частной просьбе Киры, а по официальному распоряжению президиума нашей большой акаде-мии. Уже одетый, в пиджаке и при галстуке, я сидел за своим полированным румынским письменным столом и резал на тарелке огурец. Кира стояла в дверях и кушала холодную котлетку. Утреннее солнце насквозь пробивало маленькую двухкомнатную квартиру. Кира тоже была уже одета, даже сумочка висела через руку, возле локтя.

-- Странный у вас завтрак -- огурец...

-- Да, странный. Привычка.

Внешне я был спокоен, безучастен, но изнутри распирался от радости и гордости, что провел ночь с такой женщиной. Я чувствовал, что нравлюсь Кире, - но взглядам, которые она на меня бросала. Я отложил вилку, ножик, раздавил зубами огуречное семечко.

- Пройди сюда, садись!

Она сунула в рот остатки котлеты, облизала быстро все де-сять своих пальчиков по очереди, вытерла о платьице и с готовностью плюхнулась на меня, зажав шею запястьями. Кисти рук она оставила в воздухе, чтобы мой блестящий пиджак (в физическом смысле блестящий, сшитый из блестящего материала) не замусолить сальными пальцами. Тут мы с ней о Кате и разговорились.

- Чепуха, родная! - воскликнул я. - Ты моя Мисс Мир! Единственная достойная, если вообще такие конкурсы проводятся. Но я о них не слыхал!

- Неужели не слыхал? - Она даже дернулась на коленях, чуть на пол нс съехала. - Это ж всемирное дело!

- Мне об этом не докладывали.

Тут, правда, я что-то такое слал припоминать. В Лиссабоне в перерыве между заседаниями оглашался больничный бюлле-тень - температура, мол, тридцать шесть ровно, давление верх- нее такое-то, нижнее такое-то. И еще будто бы, мол, зонд принят. Я, помнится, удивился -- что за зонд? Хотел уяснить, да забыл!

- Объясни-ка подробнее, - потребовал я, но тут раздался неожиданный звонок в дверь, Киру словно ветром сдуло с мо-их колен в соседнюю комнату, где она и притаилась. Я поплелся открывать. В дверях стоял сравнительно молодой человек небольшого роста с приятным смуглым лицом. Кожа на щеках и возле глаз была как бы пергаментная, глаза сухо блестели, веки припухли.

- Можно?

Но он уже проник в прихожую, дверь захлопнул, заставив башмаком, так что когда я попытался ее приоткрыть, она не поддалась. Что за наглость, будто бы я уже и нс хозяин в собственном доме!

- В чем дело?

- По поручению газеты "Вечерняя Москва". Прошу пять минут на сеанс для дружеского шаржа.

Туг же в прихожей он распахнул большой альбом, сорвал с пера, укрепленного в складной железной трубочке смешной байковый колпачок, словно с головки охотничьего сокола, и принялся быстро чиркать по шершавому листу. После каждого штриха он совал ручкой за пазуху, точно в чернила макал. Впрочем, так оно и было. Когда он отвел полу помятого пиджака за спину, с привычной ловкостью прижав ее локтем к боку, я увидел пузырек с тушью, укрепленный в особом кармашке на клеенчатой, словно орденской ленте. Оригинальное приспособление, не правда ли! Тут пола пиджака выскользнула из-под локтя, выбила из зазевавшихся пальцев ручку. Художник завозился, и я оглянулся. Из комнаты на мгновение высунулась испуганная Кира, приложила палец к губам и тут же скрылась. "Что за чертовщина!" - подумал я.

- Гражданин, повторяю - я занят, меня ждут на ученом совете! Неужели нельзя было позвонить?

- Ничего, ничего, я уже.

Действительно, шарж был готов.

- Подпишитесь!

Как загипнотизированный, я подписал великолепный рисунок.

- Можно один вопрос?

- Один.

- Что это у вас за шум в глубине квартиры, а? Вы одинокий, лифтерша сказала...

- Гм... Это - женщина...

- Разрешите взглянуть?

Не зная, как себя вести, я попятился к двери, держа на всякий случай незнакомца на расстоянии вытянутой руки, и за-глянул в комнату. Из-за занавески высунулось искаженное лицо Кирюши и тут же скрылось.

- Гражданин! Это вопиющая наглость! Подите прочь!

- Иду-иду, простите. Пардон! Ночь не спал, ревную - од-на дрянь мучит. Привет! Вечером в полосе!

Он торопливо повернул взвод замка, распахнул дверь и вы- шел на лестничную площадку. Я даже дверь не закрыл за ним -- сразу же к Кире.

- Что это значит?

- А! Миша!

- Что за Миша?

- Ты не знаешь. Мы с ним живем.

- Что значит живем? Он твой муж?

- Вот еще, муж! Очень нужно.

Кира успокоилась, повеселела, но не успела снова устроиться у меня на коленях, как появился смуглый Миша и, размахивая альбомом, с воплем "Ах ты, сволочь!" бросился на неё. Кира шмыгнула за мою спину и завизжала. Нападавший замер от этого магического визга.

- Как ты смеешь, меня профессор смотрит! За большие деньги! Прочь! Он великий!

Миша сразу же обмяк, но нс сдался:

- Вы действительно ее смотрите?

- Ну, разумеется...

Машинально вынув из наружного кармана пиджака свой блестящий молоточек, я слегка тюкнул Киру по шее возле сонной артерии.

- Видите? Здорова, будьте уверены!

- Я ей тоже всегда твержу, что она здорова. Только уж очень мужиков любит!

- Нахал! - фыркнула из-за моей спины Кира. - Как тебе не ая-яй!

- Скажите, профессор, она давно пришла?

- Пять минут назад, - предваряя мой ответ, торопливо проговорила Кира.

- Цыц! Тебя не спрашивают! Это - так?

- Да...

- А где та женщина?

- Гм, гм... Не обязан отвечать!

- Простите, профессор! Тогда ты скажи: где ты ночевала в эту ночь, а?

- Я? У мамки. Где еще?

- Вруха! Тебя там не было!

- Ты что, проверял?

- Проверял.

- Врешь! Тебя моя мама на порог нс пускает.

- Она мне по телефону сказала.

- Что сказала?

- Что тебя нет дома.

- Так и сказала?

- Так и сказала.

- А ты что?

- А я до четырех часов утра звонил. Каждый час!

- Подумаешь...

- Но ты так и нс пришла.

- Не пришла?

- Вот именно, не пришла! А? Что скажешь?

"Как же она выкрутится?" - забеспокоился я, но тут даже я, психиатр, привычный к таким делам специалист, обомлел.