Дорога в рай

Три тысячи раз?

Пожалуй, больше. Наверняка больше. Да и кто считал?

Предположим, однако, подсчета ради, что точное число (а точное число обязательно должно быть) составляет три тысячи шестьсот восемьдесят раз…

…и памятуя о том, что каждый раз, когда это происходило, это было актом чистой, страстной, настоящей любви одного и того же мужчины и одной и той же женщины…

…то как же, скажите на милость, совершенно новый мужчина, с которым она не была прежде близка, может ни с того ни с сего рассчитывать на три тысячи шестьсот восемьдесят первый раз, да и вообще думать об этом?

Он вторгнется в чужие владения.

И воспоминания нахлынут на нее. Она будет лежать, и воспоминания будут душить ее.

Несколько месяцев назад, во время одного из долгих разговоров с доктором Джекобсом, она затронула эту самую тему, и старый Джекобс тогда сказал:

— К тому времени вас не будут тревожить воспоминания, моя дорогая миссис Купер. Выбросьте-ка вы из головы всю эту чепуху. Для вас будет существовать только настоящее.

— Но как я решусь на это? — говорила она. — Как я смогу найти в себе силы подняться в спальню и хладнокровно раздеться перед другим мужчиной, незнакомцем?..

— Хладнокровно? — воскликнул он. — Да у вас кровь будет кипеть!

А позднее он ей сказал:

— Поверьте мне, миссис Купер, постарайтесь поверить, когда я говорю вам, что любая женщина, лишившаяся полового общения после более чем двадцатилетнего опыта, — а в вашем случае, если я вас правильно понимаю, частота такого общения была необычайна, — любая женщина, оказавшаяся в таких обстоятельствах, непременно будет продолжительное время испытывать серьезный психологический дискомфорт, покуда заведенный режим не будет восстановлен. Знаю, вы чувствуете себя гораздо лучше, но мой долг предупредить вас, что ваше состояние далеко не то, что было прежде…

Конраду Анна сказала:

— Это случайно не терапевтическое предложение?

— Что?

— Терапевтическое предложение.

— Что это значит?

— Очень уж оно напоминает заговор, подготовленный моим доктором Джекобсом.

— Послушай, — сказал он и, перегнувшись через стол, коснулся кончиком пальца ее левой руки. — Когда я знал тебя раньше, я был слишком молод и не решался сделать такое предложение, хотя мне этого очень хотелось. Я тогда думал, что не нужно спешить. Мне казалось, что впереди у нас целая жизнь. Я ведь не знал, что ты собираешься бросить меня.

Ей принесли еще один мартини. Анна взяла бокал и стала быстро пить. Она точно знала, что с ней теперь будет. Сейчас она поплывет. Такое всегда с ней бывало после третьего бокала. Дайте ей третий бокал мартини, и в какие-то секунды тело ее станет невесомым и она поплывет по комнате, точно струйка дыма.

Она сжимала бокал обеими руками, будто причастие. Потом отпила из него еще немного. Бокал был уже почти пуст. Краешком глаза она видела, что Конрад неодобрительно смотрит на нее, когда она подносит бокал к губам. Она лучезарно улыбнулась ему.

— Ты ведь не против анестезии, когда оперируешь? — спросила она.

— Анна, прошу тебя, не говори так.

— Я поплыла, — сказала она.

— Вижу, — ответил он. — Почему бы тебе в таком случае не остановиться?

— Что ты сказал?

— Я говорю, почему бы тебе не остановиться?

— Сказать тебе почему?

— Не надо, — произнес он.

Он сделал быстрое движение рукой, будто с намерением выхватить у нее мартини, поэтому она тотчас же поднесла бокал к губам и опрокинула его, и подержала вверх дном несколько секунд, пока из него не вытекла последняя капля. Снова взглянув на Конрада, она увидела, как он положил десятидолларовую банкноту на поднос официанту, и тот сказал: «Благодарю вас, сэр. Большое вам спасибо», и следующее, что она запомнила, это как она выплывает из бара и плывет по гостиничному вестибюлю, а Конрад при этом бережно поддерживает ее под локоть, направляя к лифту. Они приплыли на двадцать второй этаж, потом проплыли по коридору к двери ее номера. Она выудила из сумочки ключ, открыла дверь и вплыла в комнату. Конрад последовал за ней, закрыв за собой дверь. И тут, совершенно неожиданно, он схватил ее, обнял своими огромными руками и принялся с жаром целовать.

Она не сопротивлялась. Он целовал ее в рот, щеки и шею, делая глубокие вдохи между поцелуями. Она не закрывала глаза, глядя на него как-то безучастно, и то, что она видела, смутно напоминало ей лицо зубного врача, обрабатывающего верхний задний зуб.

Затем Конрад вдруг просунул ей в ухо язык. Ее точно пронзило электрическим током. Будто вилку вставили в розетку, ярко вспыхнул свет, она обмякла, и горячая кровь побежала по жилам; ею овладело безумие. Это было то прекрасное, безудержное, отчаянное, пылающее безумие, которое так часто возбуждал в ней когда-то Эд, едва коснувшись ее рукой. Она обвила шею Конрада руками и принялась целовать его с гораздо большим жаром, чем он, и хотя поначалу у него был такой вид, будто он опасается, как бы она не проглотила его живьем, ему удалось восстановить душевное равновесие.

Анна не имела ни малейшего представления, как долго они обнимались и целовались с такой страстью, но, должно быть, довольно долго. Наконец-то она снова испытала такое счастье, неожиданно обрела такую… такую уверенность, такую безграничную уверенность в себе, что ей захотелось сорвать с себя одежду и станцевать посреди комнаты какой-нибудь дикий танец для Конрада. Но подобной глупости она не совершила. Вместо этого она просто поплыла к кровати и уселась на краю, чтобы перевести дух. Конрад быстро сел рядом с ней. Она склонила голову ему на грудь и сидела, вся пылая, пока Конрад гладил ее волосы. Затем она расстегнула одну пуговицу на его рубашке, просунула руку и положила ее ему на грудь. Она чувствовала, как сквозь ребра бьется его сердце.

— Что я здесь вижу? — спросил Конрад.

— Что ты видишь, где, мой дорогой?

— У тебя на голове. Тебе нужно последить за этим, Анна.

— Последи за этим сам, дорогой.

— Я серьезно говорю, — сказал он. — Знаешь, на что это похоже? Это похоже на первый признак облысения.

— Хорошо.

— Нет, это нехорошо. У тебя же воспаление волосяных мешочков, а это является причиной облысения. Такое часто встречается среди женщин зрелого возраста.

— О, заткнись, Конрад, — сказала она, целуя его в шею. — У меня просто роскошные волосы.

Она приподнялась и сняла с него пиджак. Затем развязала галстук и швырнула его через комнату.

— У меня сзади на платье есть маленький крючок, — сказала она. Расстегни его, пожалуйста.

Конрад расстегнул крючок, потом молнию и помог ей выбраться из платья. На ней была довольно красивая бледно-голубая комбинация. Конрад был в обыкновенной белой рубашке, какие носят врачи, но ворот ее уже был расстегнут, и это его устраивало. По обеим сторонам его шеи прямо вверх тянулись две жилки, и, когда он поворачивал голову, жилки шевелились под кожей. Это была самая красивая шея, которую Анна когда-либо видела.

— Давай все делать очень медленно, — сказала она. — Давай сводить друг друга с ума от нетерпения.

Его взгляд задержался на мгновение на ее лице, потом скользнул вдоль ее тела, и она увидела, что он улыбнулся.

— А не заказать ли нам бутылку шампанского, Конрад? Это было бы очень кстати. Я попрошу, чтобы нам принесли ее в номер, а ты спрячешься в ванной, когда ее принесут.

— Нет, — сказал он. — Ты уже достаточно выпила. Встань, пожалуйста.

Тон, каким он это произнес, заставил ее тотчас же подняться.

— Иди сюда, — сказал он.

Она приблизилась к нему. Он по-прежнему сидел на кровати; не вставая, он протянул руки и начал снимать с нее все, что на ней оставалось. Он делал это медленно и осторожно. Лицо его неожиданно сделалось бледным.

— Боже мой, дорогой, — воскликнула она, — это же замечательно! У тебя из каждого уха торчит по пучку волос! Ты знаешь, что это значит? Это верный признак огромной потенции!

Она наклонилась и поцеловала его в ухо. Он продолжал раздевать ее лифчик, туфли, пояс, трусики и наконец чулки; все это он бросал грудой на пол. Сняв второй чулок и бросив его, он отвернулся от нее, словно ее и не существовало, и стал раздеваться сам.