Скорпионы в собственном соку

Он приготовил два морских тартара [67] высочайшей свежести: из северной макрели и из морского судака; удивительную фантазию с травами и полевыми цветами на охлажденном отваре белой крапивы; одну из разновидностей «Кровавой Мэри» с сердцевидками; чангурро [68] на основе «мартини-драй» – напиток из вермута «Нуайи Пра»; находчивое изобретение из потрохов трески – хоть он это так и называет, на самом деле речь идет о плавательном пузыре рыбы; потрясающий холодец из телячьих ножек с трюфелями; три десерта: необычное мороженое из острой редьки, ни с чем не сравнимый пудинг из голландского трубочного табака и вкуснейшая слойка с корицей, рисом и молоком для самого консервативного нёба.

Все кушанья сопровождались напитками соответствующего уровня: французским шампанским «Рюинар» и «Дётз», чаколи [69] «Гетария Чомин Эчанис», мадьярской жемчужиной – токаем азу 6 путтонов «Оремус» под фуа-гра, «Альбариньо Вейгарадес», «Винья Педроса» и красными винами «Диминио де Конте», а также великим приорато «Дольс дель Обак» для десертов. Их подавали в изысканных бокалах «Ридель», стоивших столько, что каждый раз, как слышался звон разбитого стекла, у меня начинало колоть под ложечкой.

Мой скромный творческий вклад был представлен шербетом из джин-тоника, который в стратегические моменты помогал очистить нёбо между различными яствами.

Позже я узнал, что моя мать проглотила по крайней мере дюжину рюмок этого шербета, и они, видимо, столкнулись в ее желудке с барбитуратными парами, чем и объясняется ее сильный приступ.

Легко заключить, что банкет стоил целое состояние и еще половину другого, но игра стоила свеч. С того самого дня «Карта полушарий Бильбао» постоянно была полна посетителями и пользовалась неслыханной славой, при этом ее отнюдь не доступные цены вовсе не являлись препятствием для рвения клиентов.

Но между тем памятным вечером инаугурации бара моей мечты и вечером потрясающей задницы Лона Чейни мне пришлось пройти путь, отмеченный некоторыми трудностями, пожать плоды решающего и неожиданного случая и мимоходом заметить пару знаковых моментов, которым, к несчастью, я не оказал должного внимания.

14

Такси наконец выезжает на широкое и длинное четырехполосное шоссе, на улицу Аутономия, в конце ее находится перекресток с проспектом, на котором стоит больница Басурто.

Движение продолжает оставаться плотным, слишком плотным, и мы продвигаемся вперед медленно, но уже нельзя сказать, что это затор в собственном смысле.

На светофоре красный, и машина поравнялась с баром, он совсем рядом. Я вижу возле входа автомат для продажи табачных изделий. Я мог бы на минутку выйти и купить чего-нибудь, пусть даже пачку «Мальборо» или «Винстон». Я умираю от желания выкурить сигарету.

Поразмыслив получше, я предпочитаю не выходить. У меня нет охоты ссориться с этим бездельником таксистом. Он наверняка подумает, что я собираюсь сбежать, не заплатив, и, хоть я даже раздобуду табак, он откажется разрешить мне закурить в его груде металлолома.

У меня и впрямь прошло желание курить. Мне следовало бы бросить за один раз. Я пообещал, что в сорок лет перестану дымить, и уже почти на два года задержался. Сегодняшний, может быть, хороший день для того, чтобы бросить курить; странный день, когда я жалею, что некоторые вещи, не имеющие отношения к произошедшим событиям, изменились навсегда.

Мне, так сказать, приятно думать, что мое положение в этом такси напоминает grosso modo [70] сюрреалистическую ситуацию в фильме Бунюэля «Ангел-истребитель»: они не могут или не смеют выйти из квартиры, в которой находятся, и не знают почему.

Хотя, конечно, мой случай не таков.

По правде говоря, я думаю, что в конце концов выйду из такси и спокойно проделаю остаток пути пешком.

Однако на светофоре загорается зеленый.

Жаль.

15

Вернемся к февральским событиям.

После излишеств «Адской кухни» я превратился в завсегдатая бара Антончу.

Мы с ним никогда не обсуждали подробностей той развратной ночи; похмелье, сопровождавшееся галлюцинациями, длилось у меня три дня. Я готов был просить помощи у святого Бернардо, покровителя страдающих похмельем: он стал мучеником после того, как ему вбили бронзовый гвоздь в лоб.

Постепенно мы с Асти стали друзьями – добрыми друзьями. У нас не были в ходу откровенности или обмен тайнами, как у многих, кто считает, что смысл дружеских отношений – в откровенности: миру нужно больше воспитания и меньше искренности, – зато наше взаимное уважение и высокая оценка друг друга росли, и нас соединяла также наша страсть к элитной кухне и многочисленным дисциплинам, связанным с ней.

Так же как и я, он был степным волком и был достаточно одинок.

Я полностью вошел в доверие к моему дорогому Хаддоку и из постоянно приглашаемого клиента превратился в кого-то вроде атташе по связям с общественностью его заведения. Поначалу я ничего для него не собирал своей деятельностью; мои планы – на тот момент я хранил их в тайне – были, как мы знаем, гораздо более честолюбивыми. Однако с тех пор, как я стал незаменим для дальнейшего продвижения предприятия, я смирился с ежемесячным жалованьем, почти символическим, хотя и более ощутимым, нежели чем милостыня, подаваемая мне моим отцом, – в ту пору она почти иссякла: пять процентов дохода. Как я мог заключить, он был не слишком огромным, но благодаря моим начинаниям поднялся более чем на семь пунктов.

Асти предоставил мне свободу действий, не выказывая чрезмерного интереса к моим идеям, но и не критикуя их и не вмешиваясь в их воплощение.

Поскольку мы гнездились в Каско-Вьехо и в этом притоне не было возможности организовывать празднества вроде тех, что проходят во дворце Гримальди, [71] все же, используя воображения, мои многочисленные связи и потрясающую способность убеждения, я достиг кое-каких более чем сносных результатов.

Первый шаг был сделан в области декора. Должен смиренно признать, что тут я ошибся, и моя идея чуть не довела нас до катастрофы; и на старуху бывает проруха.

Я заменил безвкусные и тупые элементы убранства таверны в баскском стиле на всевозможные мотивы из «Тинтина». Поскольку покупать официальные репродукции на распродаже в магазинах Лондона и Брюсселя выходило слишком дорого, я сговорился с Перико Мончино – Безумным Псом, художником-лодырем из этого квартала, что, в обмен на неограниченное количество рома он напишет мне маслом размером 40 на 40 портреты всех персонажей серии – хуже всего у него вышел Нестор, напоминавший гаубицу. Я также изготовил фигурки из папье-маше, повесил их под потолок и поместил в стратегических углах: лунную ракету, подводную лодку-акулу, скипетр Оттокара, арумбайский фетиш – это был наиболее удавшийся мне мотив – и замок Муленсар, среди прочего.

Однажды в бар зашел турист со своей семьей. Они говорили по-французски. Они обалдели от закусок и перепробовали все меню. После этого тот мужчина в очечках, который сам был похож на персонаж «Тинтин» – неудивительно, как вы увидите дальше, – стал весьма деловито фотографировать работы Мончино. На своем академическом французском я спросил его, нравятся ли они ему. Он ответил, что не слишком, но что он работает бухгалтером в издательстве «Кастерман» и что его шефов, несомненно, заинтересует коллекция пиратских репродукций… Я в спешном порядке пригласил бельгийского засранца и его выводок мидий под майонезом на обильный ужин и в тот же вечер разрезал на куски и выбросил в мусорное ведро всю тинтиновскую иконографию, к большому неудовольствию Безумного Пса.

Несколько лучше прошла в баре презентация последней книги лысого романиста-полукровки Чиско Харабабы «В жизни нет музыки», опубликованной дурангским издательством «Океркор». Местная пресса малым тиражом дала репортажи об этом событии, но маленькая орда гостей из муниципального литературного мирка попыталась унести с собой все, что не было прибито к полу или к стенам. Отряд вялых представителей сил правопорядка в капюшонах вынужден был вмешаться в интерактивную антирасистскую постановку «Золото, выкаканное мавром, или Когда пирога дает течь» в исполнении андеграундной театральной труппы АК-47.