Мы одной крови — ты и я!

Барс вначале не очень смущался, ведь присутствующие были ему более или менее знакомы, так что проделывал он все четко и послушно. Но стоило мне опять мысленно обратиться к Барри, как кот начал явно нервничать. Сначала он отошел в угол тахты и стал демонстративно драть когтями покрышку, а когда я прикрикнул на него, он вызывающе мяукнул в ответ и улегся, отвернувшись от меня. Я продолжал внушение. Барри, повинуясь моим мысленным командам, пошел в другую комнату, принес оттуда номер «Огонька» и отдал Гале. Барс глядел на все это и постепенно распушался от гнева. Наконец он подошел к краю тахты, изогнул спину и яростно зашипел на Барри. Тот посмотрел на кота своими умными глазами и отвернулся.

— Барс, постыдился бы шипеть на гостя! — ужаснулся я.

Все смеялись: кот ревнует! А мне было жаль Барса. Я взял его на руки и, глядя ему в глаза, начал внушать: «Успокойся, я тебя люблю, очень люблю, ты хороший кот! Они все уйдут, я тебе буду баки чесать, брюхо гладить, дам трески, дам крабов». Тут Барс не выдержал и рванулся к двери, призывно мяукая. Дело в том, что крабов он обожал, и если мне удавалось достать банку, я уж сам не ел, для него берег. Пришлось объяснить, что я пообещал коту, и пойти на кухню.

Валерка увязался за мной, и, пока я открывал банку с крабами и угощал кота, Валерка выкладывал одну идею за другой. Идей у него оказалось видимо-невидимо, и они были довольно разные. Некоторые вызывали у меня ужас например, Валерка считал, что их кружок юннатов должен взять шефство над Барсом, в частности с той целью, чтобы добиться от него потомства, которому говорящий кот-телепат передаст свои гены. И эти котята будут и понимать все, и говорить совершенно свободно. Я замычал в ответ так отчаянно, что Барс на секунду обернулся ко мне, оставив крабов. Только мне не хватало юннатов и говорящих котят! Валерку это ничуть не смутило, идеями он был набит по самую макушку, и они из него непрерывно лезли, выталкивая одна другую. Я скоро выдохся и перестал слушать, что он говорит, а зря: потом оказалось, что были у него и ценные идеи. Самая ценная из них была та, которую он осуществил на следующий день: познакомить меня с Иваном Ивановичем Коломейцевым.

Володя пришел на кухню и возмутился: я закармливаю кота, сытый он не будет работать, и вообще за такие штучки полагается наказание, а не поощрение.

— Не могу я его наказывать! — угрюмо ответил я. — А работать он все равно сегодня не будет. Разве можно так его переутомлять? Ты же сам говоришь: кот не железный.

Володя подумал и сказал, что я, пожалуй, прав и что надо целиком переключиться на Барри.

— Между прочим, я тоже не железный. И Барри твой тоже, — напомнил я.

— Ты что же, отказываешься продолжать эксперименты? — удивился Володя, разглядывая меня с любопытством и недоверием, будто диковинного зверя.

Я вздохнул и поплелся в комнату. Барс доел крабов, сладко потянулся, но из кухни уходить не захотел: устроился на одном из своих любимых местечек — на гладильной доске.

— Это хорошо, что он здесь остается! — одобрил Володя. — Мешать не будет.

Прав на этот раз оказался я, а не Володя. Барри все медленнее и неохотнее выполнял мои команды, начал сбиваться все чаще, останавливался, будто раздумывая, что же делать. Наконец он разинул пасть и вывалил язык, как во время жары. Тут уж Галя решительно заявила, что хватит на сегодня, — и Володя нехотя согласился.

— Завтра я организую встречу с нейрофизиологами, — пообещал он на прощание.

Я стоял на пороге и глядел, как они уходят, такие умные, спокойные, уверенные в себе. Устал я немыслимо — и все же не удержался. Володя и Галя, как по команде, остановились, подняли руки и притопнули левой ногой. Валерка покатился со смеху, даже несокрушимая Света фыркнула. Володя и не глянул на меня — пошел вниз по лестнице.

Мне стало стыдно, я даже покраснел. Догнал Володю и Галю на третьем этаже и сказал:

— Ну, ребята, не сердитесь, я же теперь свихнулся чуточку, сами видите!

Галя заявила, что свихнулся я, по ее мнению, не теперь, а еще в пеленках, но я видел, что она не сердится, ее эта история даже забавляла. Володя — дело другое: он сделал вид, что все в порядке, но я знал, что он мне не простил этих фокусов. Ну ясно: он же солидный человек, нельзя с ним так.

Я вернулся на свою площадку. Валерка и Света во все глаза глядели на меня.

— Ребята, занятия отложим на завтра, — пробормотал я. — Сегодня я ну просто не в силах.

— Еще бы, вы затратили массу энергии, — с уважением сказала Света.

Валерка на прощание выдал еще одну идею: чтобы с завтрашнего дня обучать Барса английскому языку.

— Ладно, — сказал я, неумело изображая энтузиазм. — Английскому языку, черчению, алгебре, уходу за больными и подводному плаванию.

Я запнулся. Валерка смотрел на меня широко раскрытыми, восторженными глазами.

— Вот будет здорово! Да, Света? — выдохнул он.

Я уж не стал дожидаться, что скажет Света, и поскорее захлопнул дверь своей квартиры.

Глава седьмая

Дальше я не буду описывать все вот так — час за часом. Это и слишком долго, и ни к чему, хотя думалось и говорилось в эти первые дни много интересного. Но, с другой стороны, надо обрисовать, как отнеслись к этим необычным явлениям представители различных отраслей науки и вообще разные люди. Поэтому я кое-что буду пересказывать вкратце, просто для связности изложения, а некоторые сцены восстановлю более или менее точно.

Что касается моих личных дел, то надо отметить следующее. Во-первых, я на следующее утро рассказал все как есть Александру Львовичу и выпросил у него отпуск на десять дней за собственный счет. Признаваться начальству, почтенному доктору наук, что ты морочил ему голову, неприятно и рискованно. Но в данном-то случае это было вдвойне рискованно. Александр Львович сразу раскумекал, в чем тут загвоздка, и сказал:

— А кто может ручаться, что вы больше не будете?..

Верно, кто может, если я и сам не могу? Соблазн велик, а воля у меня нельзя сказать чтобы железная. Но я все же ответил Александру Львовичу, что если б я хотел действовать дальше в том же духе, то внушил бы врачу из районной поликлиники, что я болен, и он выдал бы мне бюллетень; а я хотел по-честному. И вообще я, мол, слишком уважаю Александра Львовича, чтобы… Но Александра Львовича я и вправду уважал, и прежде всего за то, что он превосходно разбирается не только в бациллах и вирусах, но и в людях. Что он мне лишний раз тогда и доказал. Скорчил этакую понимающую и сочувственную мину и говорит:

— Ну да, вы слишком уважаете Александра Львовича, чтобы не сообразить, что он и газеты читает, и с людьми разговаривает, и что до него дойдет, как вы демонстрируете этого вашего говорящего кота то в одном институте, то в другом, и при чем же тут бюллетень? А если вы еще и врача уважаете, то можете сообразить, что и врач газеты читает… а если даже не читает, то просто зайдет вас навестить, а вы либо где-то выступаете, либо у себя даете интервью… И опять же я, Игорь, вас слишком уважаю, чтобы допустить, что вы всего этого заранее не сообразили…

Но отпуск он мне все же дал. А по существу дела — о телепатии и говорящих зверях — не высказывался, только хмыкал весьма иронически.

Кстати сказать, насчет прессы Александр Львович несколько ошибся: пока появилась лишь эта милая заметочка в отделе происшествий «Вечерней Москвы» о том, как я спьяну полез целоваться с черной пантерой. Почему спьяну, когда я не пил в тот день ничего, кроме кофе, — это уж на совести автора заметки; но ему, видно, и в голову не пришло, что такой номер можно отколоть в абсолютно трезвом состоянии.