Мы одной крови — ты и я!

— Ну, до чего ж ты хорош, братец! — с восторгом сказал я: Барри восхищает меня каждый раз, как я его вижу.

Тут за дверью послышался глухой протяжный стон, полный тоски, и я опрометью бросился в комнату. Барс забился в угол тахты, за подушку. Он страшно распушился, увеличился вдвое, глаза посветлели, округлились, стали громадными. Я взял его на руки — он весь дрожал. Что удивительного: ведь никогда он собак не видел, а тем более в своей квартире.

— И не стыдно тебе? — сказал я с сочувствием. — Такой ты умный, взрослый, образованный кот, даже говорить умеешь, — и вдруг такой передовой представитель кошачества позорно дрожит от страха перед дружественно настроенным псом! А как же тогда проблема контакта и всепланетного содружества?

Я привык в разговорах с Барсом рассчитывать на то, что он воспринимает общую эмоциональную окраску, интонацию, а не точный смысл слов. Но сейчас мне показалось, что Барс воспринимает не только интонацию. Во всяком случае, он перестал дрожать и судорожно впиваться когтями в мою спину, повернулся, заглянул мне в глаза и коротко мурлыкнул.

— Ну что, пойдем знакомиться? — спросил я, указывая на дверь.

Кот вздрогнул и напрягся. Когти его на мгновение опять впились мне в плечо, но сейчас же разжались. Барс судорожно глотнул и облизнулся — это у него всегда служило признаком волнения, а потом раскрыл рот и сказал: «Мам-ма!» Подумал и добавил явно вызывающе: «Ммяхо, мурра!»

После этого он опять посмотрел на меня и подмигнул.

Подмигивание, как я уже говорил, означало у него нечто вроде приглашения действовать, к этому-то я привык. Но вот держать на руках собственного кота, мирное домашнее животное, знакомое тебе до каждой полосочки, до зазубрины на ухе, оставшейся после слишком оживленной игры с Пушком (тот был нервный, вспыльчивый и мог иной раз так цапнуть — будь здоров!), и видеть, как этот кот раскрывает розовую пасть с черной каемкой по краям и выговаривает человеческие слова со странным кошачьим акцентом… Нет, как хотите, можете считать меня слишком чувствительным, но только я и сейчас — через два месяца с лишним — к этому не вполне еще привык!

Но переживания переживаниями, а действовать все равно нужно. Я решительно вышел в переднюю с котом на руках. Барри вежливо улыбнулся и вильнул пушистым лисьим хвостом, хотя я убежден, что восторга он при виде кота не испытывал. Барс опять весь распушился и напрягся, будто внутри у него струны натянули, но я все внушал ему: «Барри хороший, он добрый, он друг», — и кот держался внешне вполне спокойно, даже с достоинством.

Володя и Галя смотрели на все это с интересом. Красивая они пара, ничего не скажешь! Где-то я читал, что супруги должны быть обязательно разными по телосложению. Ну, скажем, муж высокий и сильный, а жена маленькая и хрупкая, или, наоборот, жена большая и толстая, а муж маленький; иначе мало шансов, чтобы брак оказался счастливым. Но Володя и Галя как раз одного типа — оба высокие, стройные, элегантные, спортивного склада. Галя, конечно, поменьше ростом и уже в плечах, но это как раз соответственно получается. Даже лица у них похожи — большеглазые, темнобровые, продолговатые. И глаза у обоих карие, и волосы темные, только у Володи они приглажены, а у Гали — модная стрижка с начесом. И Барри очень им подходит — тоже большой, красивый, элегантный, и глаза карие и умные. Все как на заказ.

— Ты ему внуши, чтобы он поздоровался с Барри, — сказала Галя.

Но Володя возразил, что это лишнее и что не надо насиловать психику животных — им и так предстоит большая нагрузка. Мы пошли в комнату. Барс подумал и устроился у меня на коленях, а Барри разлегся на полу.

— Начнем с того, — деловито сказал Володя, заглядывая в блокнот, — чтобы ты попробовал внушить Барри. Простые действия для начала. Вот это.

Он протянул мне блокнот. Я уставился на Барри и стал представлять, как он встает, садится на задние лапы, потом подходит к Гале и кладет ей голову на колени.

Барри был действительно очень умный, воспитанный, выдержанный пес — не то что мой импульсивный и анархичный Барс с его кошачьими нежностями. Прямо чувствовалось, как Барри удивляется своим поступкам, хотя в них ничего особенного не было. Однако он медленно и с большим достоинством проделал все, что я ему внушил.

Тут я посмотрел на Володю. Самообладания у Володи было не меньше, чем у Барри, но я-то знал: ему очень не нравилось, что я вот так командую Барри, и терпел он все это только в интересах науки. «Ах, так!» — подумал я, и мне неудержимо захотелось созорничать. Уж, казалось бы, опыт с Ольгой должен был отбить у меня охоту к таким фокусам, но против натуры не попрешь. Сначала я внушил Володе, чтобы он почесал затылок: такой вульгарный жест, совсем ему несвойственный. Галя очень удивилась, но промолчала. Мне бы остановиться, но я начал внушать Володе, чтобы он тоже положил голову Гале на колени, рядом с Барри. И вот тут Володя догадался. Он слегка даже побледнел. Но сейчас же овладел собой.

— Ты брось эти штучки! — сказал он мрачно. — Тоже мне Кио! Вольф Мессинг!

Когда Галя узнала, в чем дело, она начала кусать губы.

— И что тут плохого, не понимаю! — тоненьким голоском сказала она, а потом расхохоталась. — Нет, ты, Игорь, комик! С одной стороны — Барри, с другой Володя! Цирк!

Володя принужденно улыбнулся. Я начал было внушать ему, чтобы он сказал мне: «Здорово! Молодец, Игорь!», но потом бросил — побоялся, что он совсем разобидится.

— Во всяком случае, решен еще один вопрос, — подчеркнуто деловито сказал Володя, уткнувшись в блокнот. — Ты можешь внушать и другим животным, и людям… Впрочем, так и не бывает, чтобы эта способность направлялась лишь на один объект.

— И что же из этого следует? — поинтересовался я, почесывая баки коту, который впал в глубокую меланхолию, когда я начал мысленно беседовать с Барри, и сейчас сидел очень хмурый и несчастный.

— Следует то, — сказал Володя, захлопывая блокнот, — что надо будет показать тебя и Барса специалистам.

— Слушай, я тебе что — редкая опухоль или полезное ископаемое, чтобы меня показывать специалистам?! — взмолился я. — И какие тут могут быть специалисты?

— Разные. Нейрофизиологи. Парапсихологи. Этологи.

— Это… это еще кто?

— Ну, зоопсихологи. Те, кто занимается вопросами поведения животных, их взаимоотношений с окружающей средой.

— И ты собираешься им всем меня демонстрировать? Ну, знаешь! Я лично против.

— У тебя какой-то удивительно ненаучный склад психики! — сказал огорченно Володя. — Даже архаический. А как же ты думал? Так это и оставить — для личного пользования? Для развлечения знакомых? Ты же сам не выдержишь так, в два счета заработаешь себе хорошенький невроз.

Володя, как всегда, был прав. Действительно, и я так не выдержу долго, и вообще нельзя же вести себя по-дикарски. Я хмуро сказал:

— Я-то ладно, но вот Барс нипочем не согласится на демонстрацию, да еще и при посторонних.

— Ты на Барса не ссылайся: он куда спокойнее и толковее, чем ты! отпарировал Володя. — Если ты будешь в форме, так и он превосходно все перенесет! Ты ведь ему внушишь, что не надо бояться и нервничать.

Тут позвонили, я пошел открывать. Пришли Валерка и Света. Я совсем и забыл, что сегодня у них очередной урок. Хотел было извиниться и отправить их домой, но Валерка увидел через открытую дверь Барри, всхлипнул от восторга и сказал, что он всю жизнь мечтал иметь овчарку-колли. Ну, тут начался разговор, слово за слово, и Володя сказал, что можно попробовать эксперимент при них: для Барса будет уже целая аудитория, четыре человека плюс собака. Мне не очень-то хотелось втягивать в это дело ребят, но я сообразил, что все равно от Соколовых этой истории не скроешь, и согласился.

Когда ребята поняли, в чем дело, даже и Свету пробрало. Она, правда, пробовала держаться независимо — мол, я и не такое видала, а вы еще, может, и разыгрываете, — но этого ей ненадолго хватило. А Валерка и не пытался фасонить — он прямо захлебывался от восторга и от желания немедленно включиться.