ЭмоБой (Порок Сердца)

И все бы шло замечательно, когда бы не проклятый умище. Чертов интеллект мешал ему радоваться жизни и вставлял палки в колеса позитива. Только Дима возликует очередному прибавлению прихода, а мозг ему: «Посмотри, сколько стало эмо. Чем больше вы их гнобите, тем им лучше. Им же только того и надо, чтоб их заметили и пнули. Только тогда все их постулаты типа „Меня никто не любит", „Весь мир против меня" и станут явью. Вы становитесь с позерами на одну доску — носите значки и нашивки с упоминанием их дурацкого названия. Орете на улицах: „Эмо — сакс" в спину маленьким девочкам, стремясь хоть на секунду отвлечь на себя внимание толпы. В общем, льете, как можете, воду на их мельницу».

Вот такой вредный мозг жил в голове у Димы Лазарева. Так ведь ненароком можно и начать считать себя ответственным за рост числа эмо. А тут и до дурки недалеко. И так на работе его странным считают, мол, с ним лучше не говорить, все одной эмо-темой закончится. Да он бы и рад про этих эмо забыть, да вот только как, если они его бесят? Вот, например, зачем они падонкаффских священных животных — «медведов» — узурпировали? Или вот: эмо до сих пор живы, потому что не умеют резать вены, надо вдоль, а они — поперек. Дмитрий им целую креативную инструкцию в Сети выложил, как правильно шпилиться, даже на себе проверил. А мозг проклятый опять нудит, что не хотят эти эмо умирать, а просто эпатируют друг друга, и главное — себя, видом крови, дети глупые. Ах дети глупые? Так надо их ремнем пороть почаще, решил Дима и собрал первый антиэмо-флэшмоб. Ой, давно это было. Ворочался-ворочался Дима Лазарев, а сон все не идет. Тогда начал он играть с мозгом в свою любимую игру «За что я их так ненавижу». Говорит Дима мозгу:

— Они пидорки, ни мальчики, ни девочки. Эмо — это оно.

А мозг ему в ответ:- Ну, девчонки эмо тебе, допустим, нравятся. А про гомоэмо ты тоже все знаешь. Это же самый легкий способ настроить против себя толпу. На восемьдесят процентов — чистая игра, и от общего числа их всего ничего. А выглядят они ничуть не эпатажней, чем звезды глэм-рока восьмидесятых. На тех косметики даже еще больше лежало. Возьми хоть старину Фредди. А панки эти из твоего антисообщества, поди, даже не ведают, что все их кожаные штаны да булавки, весь их панк-стиль родом из лондонского магазинчика под названием «Sex» для модников и извращенцев. А протопанки «New York Dolls» на концерты одевались как трансвеститы, а накрашивались так, что Билли Каулицу и не снилось. А Сид Вишес, чтобы всех бесить, носил футболку с ковбоями-педерастами. А знают ли эти панки, сколько в мире существует гей-панк-банд? А знают ли они, что одно из сленговых значений слова «punk» изначально было — пассивный гомосексуалист…

— Все, мозг, довольно себя разрушать. Хватит про панков, я понимаю, что у тебя на них личный зуб, давай про других.

— Ну, кто там у тебя еще пасется? Скины всякие, бонхеды, любители «зиг хайля». Я бы им напомнил про старого «доброго» педика Рема, дружка Адольфа и предводителя его штурмовых отрядов.

— Да уж, конечно. А я б не стал им ничего напоминать. Хорошо, что я тебя отключаю, когда в Сеть вхожу.

— Спасибо, друг. Хоть тогда отдохнуть от тебя можно да от эмо твоих. Да, кстати, про основной твой контингент забыли, тех, которые «я сам по себе».

— В смысле быдло?

— Ну зачем так грубо? Нормальные пацаны. У них кто авторитет? Тот, кто в тюрьме сидел. А в тюрьме какой секс? То-то и оно. Причем я не про «петухов» говорю, а про тех, кто их пользует, про «реальных мужиков». Таким быть не зазорно, а наоборот — уважуха.

— Ну, это, мозг, ты загнул. Откуда ты знаешь? Ты что, сидел?

— Я, Дима, в твоей черепной коробке уже двадцать два года чалюсь, и ты меня своими задвигами на эмо последнее время совсем зае…

— Так, довольно этой скользкой гомотемы. Вернемся назад. Я ненавижу эмо еще за то, что они режут напоказ свои ручонки.

— Ну тут опять без панков не обойтись. Кто первый стал резать вены на сцене? Милашка Игги Поп. И ничего, старый хрен до сих пор скачет самым крутым панк-козлом. Сиду Вишесу повезло меньше, он так вошел в образ, что стал резать вены не только на сцене, но и в ванной, что его и погубило.

— Ну вот, за это эмо и не любят, что они у всех всего понахватали, ничего своего, позеры позорные.

— Слушай, Митя! А может, ну их нах, этих эмов? Через пару лет о них никто и не вспомнит, а ты на них столько здоровья потратишь? Лучше б девушку завел постоянную, а то вроде и балагур ты, и весельчак, а девушки после ночи с тобой больше не показываются.

— Это не твое дело, мозг.

— Эт точно, тут тебе с другим органом пообщаться нужно. Хотя скажу тебе по секрету, я им непосредственно заведую. — Молодец, смешно пошутил. Позитиффчик. Антиэмо, сто пудов.

— Ну вот, опять. Дима, я серьезно беспокоюсь за свое здоровье. Мне из-за тебя в последнее время везде эмо мерещатся. И на работе, и во сне, и в зеркале. Ну, к эмо-Гитлеру я уже привык. А тут смотрю «Человека-Паука» и понимаю: все, писец. Он скрытый эмо — и одежда, и причесочка с челкой.

— Ы-ы-ы, мозг, какой же ты у меня креативный.

— Это так. Ой, Дим, а это что за уроды? Откуда клоуны?

— Так, мозг. Похоже, мы заснули. Пойду посмотрю.

Дмитрий уверенной походкой направился к своим гостям. Стояла чудесная летняя погода. Светло, тепло и безмятежно стало у Димы на душе. Все его дневные страхи улетучились, злосчастное убийство забылось, и он с интересом разглядывал колоритную парочку, сидевшую на кровати с черной подушкой и розовым покрывалом. Кровать стояла на ярко-зеленой лужайке, и Дима, идя к ней, с удовольствием топтал сочную траву, вминая ее в податливую землю босыми ногами. «Блин, я ведь в одних трусах, причем с надписью „Эмо — сакс", — подумал он. — Да плевать, это же сон». И тут на голове у Димы нарисовался черный классический цилиндр. «Вид, конечно, идиотский, но не более, чем у этих двух придурков», — утешил его мозг. «Это точно, мерзее парочки я не видел. Еще сидят, взявшись за руки, и ногами болтают, как дети. Может, зашвырнуть их вместе с кроватью куда подальше?» — подумал Дима и обратился к фрикам: — Вы хто?

Ответа он не дождался. Непонятно откуда раздалась музыка из любимого Диминого мультика «Нарру Tree Friends». Толстяк клоун с сардонической улыбкой в тридцать три лошадиных зуба, сам весь в красном, с красной рожей и в красном парике, поднял руку, и от его толстого пальца в воздухе прочертилась жирная красная пунктирная линия прямо до лица онемевшего Дмитрия. Пунктир осыпался. Клоун спросил сидевшего рядом с ним карикатурного эмо со страшно горящим прищуренным глазом:

— Это он? Ты уверен?

Тот отрицательно помотал головой. Черная челка на секунду сдвинулась, обнажив обуглившийся череп с пустой глазницей.

— Я видел его лицо долю секунды, когда после моего удара он упал и бандана съехала, потом он схватился за живот, а я уже рубился с другим.

— Вы хто? — уже с меньшим энтузиазмом настаивал Дмитрий, которому почему-то очень захотелось проснуться.

— Ну, судя по надписи на трусах, это наш клиент, по любому, — продолжал клоун. — Надо бы заглянуть ему в башку, покопаться слегка.

— Идите в жопу, а я иду домой. В Бобруйск, жывотные! Вы просто плод чьего-то воображения, — забеспокоился Дима, — может быть, даже и моего. Жалкие картинки. У меня столько креатива в последнее время, всего не упомнишь. Вот тебя, карикатура, я точно сто раз видел. А клоун, похоже, с какого-то тату-сайта прибился.

— Сообразительный, чубрик. Люблю таких. У них большой жирный вкусный мозг, — сказал клоун елейным басом. Тема из «Нарру Tree Friends» с новой силой заиграла у Димы в ушах. Пытаясь избавиться от нее и инстинктивно защищая голову, он пониже надвинул цилиндр.

— Сколько тебе лет? — спросил тощий.

— Двадцать два.

— А мне еще восемнадцати не исполнилось. Помнишь меня? Ты со своими дружками убил меня три дня назад. Хорошо повеселились?

Дима запаниковал. Напрасно он пытался обратиться за помощью к мозгу, того явно свело судорогой страха. Дима тщетно попытался проснуться, попробовал убежать от страшной парочки, но ноги словно вросли в землю и пустили там прочные корни. «Все, надо завязывать с Интернетом, не больше шести часов в день. Такой боян снится». Карикатурный эмо тем временем вскочил с кровати и в одно мгновение оказался прямо перед Димой. Его налитый кровью глаз заглядывал в Димину позитивную душу, словно пытаясь узреть в ней истину.