Я — посланник

Я жду, что девочка сейчас закричит на меня. Пискнет что-то вроде: «Эд, ты же обещал! Ты ведь обещал, как же так!»

Но она молчит. И я думаю, что ей понятно: отец — огромный, сильный мужчина. А Эд — тощий и хилый, не идет ни в какое сравнение. Девочка не кричит. Она подходит и просто повисает на мне. И пытается залезть под куртку, — из спальни снова доносятся звуки. Анжелина обнимает меня так крепко, что я боюсь за ее хрупкие детские косточки. Потом она отцепляется и говорит:

— Спасибо, что попытался спасти нас, Эд.

И уходит.

А я не могу сказать ни слова. Потому что не чувствую ничего, кроме стыда. Ноги подкашиваются. Я падаю на колени и бьюсь лбом о косяк двери. Мои легкие на пределе, похоже, из горла сейчас хлынет кровь. В ушах оглушающе стучит сердце.

Я лежу в постели, ночь поглотила меня. Но я не сплю. Как уснуть, если на тебе буквально только что висел, спасаясь от ужаса тьмы, маленький ребенок в желтой пижаме?

Похоже, я скоро сойду с ума. Если не вернусь на Эдгар-стрит в ближайшую ночь — точно рехнусь. И еще эта девчушка, — если бы она не вышла… Впрочем, я знал, что она выйдет. Должен был знать. До этого она все время выходила и плакала на крыльце. А потом ее сменяла мать. И вот я лежу в полной темноте на спине, в своей кровати, и понимаю: я хотел с ней встретиться. Мне это было нужно — для храбрости. Чтобы набраться мужества войти в дом. Но я позорно облажался. Провалил все, что можно. И теперь в меня вселяется новое предчувствие, и оно скверное.

В двадцать семь минут третьего звонит телефон.

Его дребезжание выстреливает в воздух, я подпрыгиваю, подбегаю к аппарату и тупо смотрю на него. Не к добру это все, ох не к добру…

— Алло?

Голос на другом конце провода выжидательно молчит.

— Алло? — повторяю я.

Наконец из трубки слышатся слова. Мне представляются губы, произносящие их. Голос суховатый, надтреснутый. Дружелюбный, но очень деловой.

— Загляни в почтовый ящик, — говорит он.

Накатывает тишина, и голос замолкает. На другом конце провода больше не слышно дыхания.

Я вешаю трубку и очень медленно иду к двери, а потом к почтовому ящику. Звезды скрылись, в воздухе висит морось, и каждый из моих шагов подводит меня все ближе к цели. Я наклоняюсь и вижу, как дрожит моя рука, открывающая ящик.

Внутри я нащупываю что-то холодное и тяжелое.

Мой палец ложится на спусковой крючок.

Меня продирает дрожь.

K

Убийство в соборе

В пистолете только одна пуля. Один патрон для единственного человека. Всякий оптимизм окончательно покидает меня, и я чувствую себя несчастнейшим парнем на земле.

«Эд, ты всего лишь таксист! Как тебя угораздило влипнуть в такую историю? Надо было лежать, как все, и не рыпаться во время того ограбления…»

Примерно в таких выражениях я беседую сам с собой, пока сижу на кухне и таращусь на пистолет в руке. Он постепенно нагревается. Швейцар проснулся и требует кофе, а я не могу подняться и продолжаю смотреть на зажатое в пальцах оружие. Они что, не понимают? Я же обалдуй! Неумеха! Я буду стрелять в мужика, а попаду себе в ногу! И вообще. Это слишком далеко зашло. Пистолет! А, каково? Пистолет! Ну нет. Я никого убивать не собираюсь. Во-первых, я трус. Во-вторых, слабак. В третьих, в день ограбления мне просто повезло, — я ж до этого пистолет никогда и в руках-то не держал…

Меня душит злость.

«Почему именно я? За что избран именно я? Я ведь не тот, кто вам нужен, пожалуйста…»

Нытье нытьем, но мне абсолютно ясно, что придется сделать дальше.

«Тебе первые два задания понравились? — ругаю я себя. — Вот теперь поди и выполни это».

А если не получится? Тогда, наверное, человек с другого конца провода придет по мою душу. Может, это его изначальный план. Допустим, дело обстоит так: либо стреляю я, либо в меня — оставшимися пулями из этого пистолета.

«Черт! И как мне теперь спать?!» — думаю я.

Так и грыжу недолго заработать…

Я принимаюсь перебирать старые пластинки, — коллекция винила досталась мне от отца. А что, хорошо помогает снять стресс. Лихорадочно роюсь и наконец нахожу то, что нужно, — «Proclaimers». Кладу пластинку на проигрыватель и наблюдаю, как она крутится. Звучит дурацкое начало песни «Five hundred miles», и я прихожу в натуральное бешенство. Что ж такое, даже любимая группа выводит из себя! Мерзость, а не песня.

Я меряю шагами комнату.

Швейцар смотрит на меня как на безумца.

Да! Да! Официально заявляю: я ненормальный!

Три часа утра, а я включил на полную громкость «Proclaimers», чтобы насладиться, блин, музыкой, которая меня бесит! Плюс я должен пойти и убить кого-то! Офигительная полнота жизни, ничего не скажешь!

Пистолет.

Пистолет.

Само это слово звучит как выстрел, и я постоянно оборачиваюсь — а вдруг привиделось, вдруг он исчез со стола. Белый холодный свет из кухни проникает в гостиную. Швейцар легонько царапает меня лапой, мол, погладь, хозяин, пожалуйста.

— Отвали! — вскрикиваю я.

Большие карие глаза обиженной псины умоляют меня успокоиться.

Ну ладно, ладно. Я глажу его, похлопываю по брюху, извиняюсь и готовлю кофе — на двоих. Похоже, сегодня ночью поспать мне не суждено. «Proclaimers» заводят следующую за «Five hundred miles» песню, и я слушаю, как страдание и горечь сменяются мелодией счастья.

«Интересно, а от бессонницы умирают?» — спрашиваю я себя, руля домой после целого трудового дня. Последовавшего за этой самой ночью. Глаза чешутся и зудят, приходится опустить стекло. Теплый ветерок поклевывает глаза, но я не возражаю. Пистолет я прошлой ночью спрятал под матрас. А игральную карту в ящик комода. Трудно сказать, какая из двух проклятых вещей испортила мне жизнь сильнее.

Так, хватит стонать.

На парковке «Свободного такси» я вижу, как Одри целуется с парнем из новеньких. Он почти одного роста со мной, но по виду понятно, что ходит в качалку. Их языки сплетаются и массируют друг друга. Руки парня лежат на бедрах Одри, а она засунула ладони в задние карманы его джинсов.

«Хорошо, что пистолет не при мне», — думаю я, но все, конечно, не уйдет дальше слов.

— Привет, Одри, — беспечно говорю я, проходя мимо, но она не слышит.

Я иду в офис — нужно поговорить с боссом. Его зовут Джерри Бостон. Он невероятно толстый. Плюс лысый. А еще зачесывает сальные волосенки на лысину.

Я стучусь.

— Заходи-заходи! — кричит он. — Где тебя…

Джерри замолкает на середине фразы.

— Тьфу, я думал, это Мардж. Полчаса уже несет мне кофе…

Я видел Мардж на стоянке, она курила. Но я не буду говорить об этом боссу: Мардж мне нравится, и подставлять ее я не намерен.

Дверь закрывается, и несколько секунд мы с Джерри смотрим друг на друга.

— Тебе чего? — спрашивает босс.

— Сэр, я Эд Кеннеди и работаю у вас…

— Отлично. Чего тебе надо?

— У меня брат завтра переезжает, — начинаю я складно врать. — И вот я хотел у вас попросить разрешения поехать на такси домой, чтобы помочь брату с вещами.

Босс окидывает меня излучающим великодушие взглядом и говорит:

— На хрена же мне это сдалось? — И ласково так улыбается. — А вообще, я что-то не понял. У меня на такси написано «Ваш перевозчик мебели»? Я похож на даму из благотворительного комитета?

А вот сейчас видно, как он взбешен:

— Купи себе машину и вози на ней что хочешь, а от меня отстань! Понял, Кеннеди?

Но не тут-то было. Я сохраняю спокойствие и подхожу поближе:

— Сэр, мне приходилось работать днем и ночью, и я ни разу не брал отгула.

Честно говоря, дело обстоит немного не так: поскольку мой стаж работы в компании девять месяцев, ночные и дневные смены чередуются от недели к неделе. Не знаю, законно ли это, но новички у нас работают по ночам, ветераны — днем. А мне выпадают и такие, и такие смены.