Я (СИ)

— А много ты таких видела? С проблемами и красивыми душами несчастных миллионы. А ты попробуй так попросить карандаш, — смеется Евгений.

Интересно, какой он… Харон. Как попал сюда, сколько существует?

— Миллионы лет, — вздыхает Евгений, — миллионы лет одиночества, — его шепот слышу только я.

Странно, а с виду и не скажешь. Всегда острит, прислуживает Жизни и Смерти. Но эта сцена с Кротом, конечно, покоробила меня. Зачем такому сильному мертвецу брать такую слабую душу?

Евгений, читая мои мысли, наклоняется, шепча:

— Кто сказал, что моя история совсем не похожа на ваши?

Но это никто не слышит. Евгений отходит к остальным, продолжая разговор. В его зеленых глазах мелькает то, что раньше мне было непонятно. Холод и смирение, которые скрываются под маской улыбчивого двадцатилетнего парня. Смерть впервые как-то по-настоящему улыбается. Жизнь перестает плакать. Тьма становится светом. Все улыбаются, разговаривают. Даже Крот отпускает шуточки, тыкая Малевича пальцем.

Они иные. Словно всех нас изменили эти рассказы о наших жизнях. Что-то такое теплое нас объединило. Все суетятся, болтая об общем. Только тот парень, что хорошо читает стихи, сидит молча в углу, вертя в руках пустую чашку. Может быть, Крот специально для него сейчас играет «Лунную сонату».

Примечание к части * — Здесь Крот исполняет мелодию "Sacrificial" из игры "Binding of Isaac"

** — Здесь Крот исполняет "Melody, op. 42 No. 3" П.И.Чайковского

*** — Здесь Крот исполняет мелодию из телепередачи "Деревня дураков".

  -5-

Старухе Смерти взятку дали

И погрузили в забытье —

И напоили вдрызг ее,

И даже косу отобрали.

— Браво!

Смерть рукоплещет и, замечая мое изумление, хихикает.

— Бис! — вскрикивает он. Он просит продолжать? Серьезно?

— Читай, — вздыхает Евгений. — Читай.

Глава пятая

Жук

— Вячеслав. Вячеслав Лучнев.

Дыхание сбивается, как и при жизни. А вот лоб непривычно сухой. Кто знает, что еще изменилось в моем теле.

— Поэт? — интересуется Жизнь, складывая ладошки в ожидании моего ответа, стараясь заглянуть мне в глаза.

Не люблю такое. Для меня контакт «глаза в глаза» неприемлем с незнакомцами, хотя Жизнь со мной, как это ни парадоксально, с самого рождения. Опускаю глаза и замечаю, что одежда совсем не моя.

— Красивая рубашка,— щупаю золотые запонки, касаюсь пальцами маленьких пуговиц, поглаживаю узкий галстук.

— Хоть в гроб клади, — кажется, Евгений тяжело вздыхает. Хм…

Внезапно вокруг гаснет свет. Так же внезапно загорается знакомый красный огонек на посохе нашего проводника. Чуть не вскрикиваю от ужаса: моя персона стоит наверху очень высокой лестницы. В моих руках золотой, как эти запонки, микрофон. Делаю шаг вперед. Лестница чуть качается.

Страшно, очень страшно упасть вниз. Впрочем, вся моя жизнь похожа на эту лестницу, шатающуюся из стороны в сторону. И вот, стоит мне потерять равновесие, я грохнусь в самый низ.

— То есть, у меня сейчас нулевая жизнь? — вспоминаю, как в старых играх на приставке всегда была попытка переиграть уровень, последняя попытка под номером «ноль».

— Он прекрасен! — это сказал Смерть, но мне послышался еще и женский голос. Жизнь? Катя? Или Крот? А впрочем, не так это и важно.

Мои волосы аккуратно причесаны, рубашка сидит идеально. Мне даже нравится собственное отражение, что было… Да никогда.

Меня называли лошадью из-за овальной формы лица, слепым из-за бледно-голубого цвета мутных глаз, каланчой из-за роста и телосложения. От меня воротили нос, а после и мне самому становилась противной собственная внешность. Крот поймет меня лучше остальных.

Пыталась ли ты полюбить себя? Найти людей, что поддержат и поймут? Разочаровывалась ли в тех, кому когда-то доверяла? Не отвечай. Да.

Точно так же и у меня.

Дети жестоки. Всегда, во все времена они были жестокими. Дети никогда не считались за людей, для них до сих пор существует крепостное право. Дети — собственность родителей, обязанная выполнять все приказы. Дети обязаны уважать родителей, какими бы те ни были тварями и что бы ни творили. А еще им нужно уметь изображать правильную эмоцию в правильное время. Конечно, места злости в идеальном ребенке — а такой должен быть в каждой семье! — попросту нет, и потому «идеальные» дети срываются на сверстниках, которые внешне, мягко говоря, не стандартны.

— Читай! — требует Смерть. Но мое внимание приковано к отражению в микрофоне.

Подобные мне ненавидят свою внешность. Но наступают моменты, когда они замирают, смотря на свое отражение, понимая на долю секунды, что они хороши. Здесь. И. Сейчас.

Стоит ценить такие моменты.

Эй! Не вставайте на карниз

И свет не заслоняйте!

Забудьте прыгать сверху вниз,

Вон, снизу вверх - валяйте!

Слова разносятся по всему миру. Мой мир, что создал для меня Смерть, только лишь лестница, ведущая к креслам, где, освещенные красным огоньком, сидят Смерть, Жизнь и Харон.

Почему-то мне не дали рассказать о себе. У меня бы получилось его растрогать, он бы похлопал меня по плечу и отпустил наверх…

Вздыхаю, продолжая чтение:

И запылают сто костров

Не жечь, а греть нам спины,

И будет много катастроф,

А жертвы - ни единой.