Наказание (СИ)

Стройный юноша, бросающий робкие взгляды из-под чёлки, выглядел настороженным и взволнованным. Он мелко подрагивал, ведь минуты ожидания наказания были самыми мучительными и волнительными. Мысли сбивались под пристальным взглядом сидящего напротив, что даже не находилось слов оправдания в свой адрес. Юноша лишь переступал с ноги на ногу, когда молчание явно начинало затягиваться.

В комнате было темно, лишь огонёк одинокой свечи, стоящей на столе, танцевал в полумраке и служил слабым источником света. В большом доме царила тишина, успокаивающая и убаюкивающая, словно обещающая, что всё происходящее здесь она сокроет своим бережным покрывалом, оставляя только между ними двумя, как было несколько ночей подряд до этого.

Криденс Бэрбоун знал, что виноват, но не собирался убегать или просить о пощаде. Наказания Персиваля Грейвса всегда были другими, не такими, как раньше, и тяжёлый взгляд тёмных глаз собеседника только будоражил в юноше какое-то мазохистское наслаждение. Бесконечная уверенность в себе, сурово поджатые губы, седина на висках, что только красила мужчину, горделивая осанка и широко расставленные ноги, словно восседал Грейвс не на кресле, а на троне – всё это смешивалось в невероятный коктейль, заставляющий трепетать. Персиваль встал, неспешно приближаясь к подопечному, ни на секунду не сводя с него пристального взгляда, и Криденс сильнее задрожал от волнения.

– Я запрещал тебе своевольничать и сбегать из дома? – тихо спросил Грейвс, но в голосе его скользнули металлические нотки строгости. Он неспешно обошёл Криденса, давая понять, что пути к отступлению у него нет.

От мысли о том, что Персиваль готов отругать и наказывать его, как нашкодившего ребёнка, у Криденса заныло в паху. Слишком глубокий голос, слишком приятный запах, слишком много силы исходило от Грейвса, и Бэрбоун был готов добровольно упасть поперёк его колен.

– Запрещали, сэр, – вместо этого ответил он, облизывая пересохшие губы.

– Тогда объясни, – ещё тише продолжил Персиваль, обходя мальчика со спины и приближаясь, шепча на самое его ухо. – Почему авроры приводят тебя домой едва ли не за шкирку, говоря, что ты чуть не поднял шум среди не-магов?

Обжигающий шёпот щекотал ухо, и Криденс закусил губу. После нескольких месяцев совместной жизни с Персивалем Грейвсом юноша стал заметно общительнее и даже улыбчивее. Он отпустил волосы и немного набрал веса так, что уже не пугал окружающих своей худобой. И с каждым днём его всё сильнее заводил его покровитель, столь удачно совмещающий в своём образе небрежность и элегантность. Даже сейчас он был в дорогом деловом костюме с белым кантом на отворотах пиджака, и эта цветовая гамма столь выгодно играла с цветом его волос. Будучи в таких роскошных одеждах Персиваль засунул руки в карманы, что было крайне неэлегантным жестом, но столь подходящим именно ему.

Нежное прикосновение холодных пальцев к шее сзади заставило Криденса вздрогнуть. Он не смог сдержать стона, когда Персиваль зарылся рукой в его волосы, сжимая их у корней и массируя затылок. Приятная ласка была обманчива, но вызывала мурашки. Криденс осмелился поднять взгляд, и в тот же момент Грейвс надавил на его шею, наклоняя и грубо вжимая юношу лицом в стол. Криденс лишь вскрикнул, очутившись в столь беспомощном положении, уперевшись руками в гладкую поверхность, после чего он повернул голову вбок, не скрывая протеста в дерзком взгляде.

– Не сдаёшься? – спросил Грейвс, чуть вскидывая брови и усиливая хватку. Несмотря на жёсткий захват, он скользнул пальцами по чужой шее, лаская подопечного.

Сам Персиваль был заворожён соблазнительным юношей: чёрные волосы, тёмные глаза, острые скулы и необычайная красота с тонкими чертами лица – всё это соединялось во что-то необыкновенное. Криденс трепетал в его хватке, и это не могло не заводить. Оба они знали, что Грейвс никогда не причинит мальчишке реальной боли, и доверие, возникшее уже давно, укреплялось день ото дня.

Внезапно Персиваль резко вжался пахом в бёдра Криденса, и Бэрбоун закусил губу, понимая намерения опекуна. В мыслях он уже был с ним в одной постели, но Грейвс, всё ещё сердитый, явно не спешил и намерен был не забывать о наказании.

– Значит, придётся заняться твоим воспитанием, – наклонившись, прошептал он на ухо подопечному. – Раз по-хорошему ты не понимаешь.

Всё ещё удерживая юношу за шею, Грейвс отстранился и встал сбоку, чтобы Криденс видел, как он одной рукой расстёгивает свой ремень. Персиваль всегда использовал только свой ремень и от этого зрелища у юноши заныли бёдра. Он заводился от этой силы, возбуждался моментально, хоть и ощущал холодок, пробежавший по спине. Криденс довольно часто оказывался в чужой власти, но власть Грейвса была другой. И лежать в столь беззащитной провокационной позе на столе, пока мужчина удерживал его за шею и складывал ремень для наказания, было бесподобно.

Мысли о предстоящей порке от Грейвса возбуждали и вызывали стыд, и всё же Криденс непроизвольно прогнулся, словно подставляя ягодицы под будущие удары. Это была явная провокация, и Персиваль не мог не заметить игривого настроя своего парнишки.

Криденс лишь закусил губу, когда раздался звук рассекаемого воздуха, и ремень с громким хлопком опустился на его ягодицы, порождая первую вспышку боли. Бэрбоун вздрогнул, однако эти ощущения вовсе не были похожи на ту боль, которая осталась в его позорном прошлом. Грейвс никогда не бил на полную силу, и кожа Криденса лишь немного саднила, но ни о каких побоях пряжкой или до крови и синяков речи и не шло. По виску юноши скатилась капелька пота, а ожидание перед вторым ударом затягивалось.

Повторился противный свист, последовал хлопок, свист и хлопок, и этот двойной удар заставил Криденса подскочить, но Грейвс довольно решительно надавил на его шею, заставляя продолжать лежать на месте. Бэрбоун всхлипнул, однако сам не понял от чего: от обиды или от возбуждения.

– Не вырывайся, – распорядился Персиваль. – Это бесполезно, ты же знаешь. Будь хорошим мальчиком.

Облизнув пересохшие губы, Криденс выдохнул и попытался расслабиться, отдаться этому водовороту чувств и эмоций. Не желая проигрывать, он лишь сильнее прогнул спину и качнул бёдрами, явно дразня и заигрывая с Грейвсом. Однако Персиваль не торопился, улавливая настрой юноши. Конечно же, он не собирался причинять ему боль, реальную боль, но доставить лёгкий дискомфорт при любой попытке сесть в ближайшие пару дней – запросто. Криденс лишь напряжённо дышал в ожидании и робко опускал взгляд, что так же действовало на Грейвса возбуждающе. Скользнув пальцами по чужой спине, Персиваль надавил ладонью на поясницу Криденса, предотвращая любую попытку к сопротивлению.

Грейвс вновь занёс руку, помедлил пару секунд и с приглушённым хлопком опустил ремень на чужие ягодицы. Криденс снова вздрогнул, но промолчал, лишь нервно сжал пальцами край стола. Персиваль теперь решительно опускал ремень, порождая звуки хлопков, раздающиеся с интервалом в несколько секунд. Эти паузы были нужны лишь для того, чтобы Криденс прочувствовал каждый удар, а новый приходился ровно в тот момент, когда затихала боль от предыдущего. Юноша стонал и ёрзал, ощущая, как его ягодицы неприятно горят от обжигающих ударов, и в какой-то момент он не сдержался и тихо вскрикнул, но это не остановило Грейвса, полностью контролирующего ситуацию.

Чтобы вытерпеть наказание, Криденс с силой закусил губу и прикрыл глаза, растворяясь в происходящем. Он провинился и заслужил эту порку, а напряжение внизу живота лишь росло от власти Грейвса. Все мышцы юноши были напряжены: он с силой сжимал крышку стола, вздрагивал всем телом и ощущал странную смесь стыда и облегчения.

Однако вскоре он уже всхлипывал и вжимался в стол, словно это могло помочь ему избежать новых ударов. Персиваль, поняв, что Криденс на пределе, нанёс несколько сильных и быстрых ударов по самому низу его ягодиц, чтобы сидеть тому уж точно было дискомфортно.

От этого Бэрбоун сдался. Он вскрикнул и испуганно закусил руку, однако Грейвс в тот же момент отложил ремень и поднял парня, разворачивая его лицом к себе. Поняв, что это окончание наказания, Криденс внезапно заморгал, смахивая слёзы, и Персиваль крепко обнял его, прижимая к себе и успокаивающе гладя по спине. От нежности и ласки Бэрбоун разразился слезами: его трясло, и он плакал, уткнувшись носом в шею мужчины, подобно ребёнку, а Грейвс тихо шептал успокаивающие слова ему на ухо.