Литературная рабыня: будни и праздники

И все-таки из издательства я однажды сходила налево. Правда, ненадолго. Всего на год. Но зато почти к олигарху. Эта маленькая, сладкая и поучительная для меня измена была спровоцирована несколькими факторами.

Во-первых, в издательстве настали очередные, повторяющиеся с завидной регулярностью хорошо отлаженного женского организма трудности. Критические дни, недели и даже месяцы. Трудности, конечно, быть могут. Но почему-то ложатся они в основном на плечи рядовых сотрудников и авторов, которым вдруг начинают задерживать зарплаты и гонорары.

Мое внутреннее, глубоко устаревшее и не имеющее никакого отношения к действительности чувство справедливости это почему-то задевает.

Во-вторых, мой уход был спровоцирован невыходом книги одной немолодой и очень хорошей писательницы, как раз из тех настоящих, которые на этом празднике жизни оказались лишними. Писательница эту книгу ждала-ждала, а потом заболела. Она болела несколько месяцев. За это время книга успела дойти до стадии верстки и даже макета. Дальше оставалась только типография. И тут как раз эти очередные трудности. Впрочем, более коммерчески надежным, на взгляд руководства, проектам ничто не помешало оказаться в типографии. А вот ее книжка застряла.

За это время ее болезнь приняла необратимые формы и вышла на финишную прямую. Писательница, пока еще могла звонить сама, звонила и просила:

– Дашенька, нельзя ли поторопить ваше начальство. Боюсь не дожить.

Потом стал звонить ее муж. Тихим просящим голосом он не то спрашивал, не то увещевал:

– Дашенька, может быть, можно что-нибудь сделать…

И я каждый божий день обивала начальственный порог.

Книга вышла через две недели после смерти автора.

В церкви, во время отпевания, я смотрела на ее нежный, мраморно-спокойный профиль и думала о том, какая она красавица. Она боялась старости и старалась всегда хорошо выглядеть. Сейчас ей можно было дать лет тридцать. Наверное, она поблагодарила бы меня за этот чистосердечный комплимент. Она умела быть ироничной и насмешливой. Ей бы это понравилось.

Я тогда страшно обозлилась и с руководством в одностороннем порядке разговаривать перестала. Полагаю, оно этого даже не заметило. А через неделю я подала заявление об уходе.

Это окончательно стало возможно благодаря третьему фактору.

Некоторое время назад на наше издательство выплыл нефтяной Почти-олигарх местного разлива. Никакой нефти в наших болотах отродясь не водилось. У нас просто трафик. Тоже страшно выгодная штука, оказывается.

Вообще, в последние годы стало престижным быть хоть как-то причастным к нефти. Говорила, говорила же мне еще в начале девяностых моя прогрессивно мыслящая московская приятельница: «Сейчас модно иметь хотя бы небольшую нефтяную трубу». Ну, если не иметь, то вовремя к ней пристроиться хотя бы.

Почти-олигарх развился из бывших комсомольских деятелей. А эти ребята всегда умели держать нос по ветру. И теперь Почти-олигарх написал книгу о своей жизни. А наше издательство выбрал как самое известное в городе и регионе.

Почти-олигарх подкатил к издательству на красном «Феррари» последней марки. И сам он слегка был похож на Аль Пачино. Только на провинциального Аль Пачино, который так никогда и не сыграл своей главной роли. А я-то ожидала увидеть дородного господина с незатейливым лицом человека, чуждого рефлексии… Все-таки приятно, когда рушатся стереотипы.

То обстоятельство, что в издательство Почти-олигарх явился собственной персоной, тоже разрушало стереотип: мог ведь не выпендриваться и прислать свой опус, например, с водителем.

Мое предположение, что книги за таких дядек пишут референты, тоже оказалось ошибочным. По крайней мере, в данном случае. Текст Почти-олигарха был живым и немного странным. Читать его было не скучно, мизансцены были построены правильно, так, чтобы читатель смеялся или грустил в нужном месте по желанию автора. Чувствовалась режиссерская рука.

Кстати, выяснилось, что автор в свое время закончил три курса театрального (вот и объяснение эффектного появления собственной персоной). Правда, потом его выгнали. Якобы за пьянство. На самом же деле кто-то стукнул на него за чтение чуть ли не на лекциях антисоветской литературы, а именно – оруэлловского «1984» в самопальном, но точно передававшем суть переводе. Однако дела раздувать не стали. Громких диссидентских историй тогда и без этого сопляка хватало.

В ближайший же призыв несостоявшийся актер загремел в армию, где развлекал командный состав игрой в художественной самодеятельности.

Из армии будущий Почти-олигарх вернулся если и не примиренный с окружающей действительностью, то вполне усвоивший, как надо в нее встраиваться, и пошел учиться в какой-то маловыразительный технический вуз, где стал сначала секретарем комсомольской организации курса, а со временем и всего института. Оттуда он плавно перебазировался в секретари горкома комсомола. Публичность ему шла, и он знал это. В душе он остался лицедеем.

Странность же тексту придавало то обстоятельство, что этот весьма успешный, очень не бедный да к тому же вполне симпатичный мужчина все время самоутверждался, рассказывая о своих многочисленных любовных победах.

Меня многочисленные лирические отступления в тексте устраивали. Разве могут испортить книгу истории, в которых красавицы то и дело самопроизвольно падают в объятия удачливого любовника, в которых присутствуют погони на автомобилях, драки с проникающими ранениями и медсестрички, отдающиеся герою прямо на больничной койке…

К тому же в книге с умеренной долей откровенности и довольно весело была поведана история о том, как ловко комсомольско-партийная братва провела приватизацию и что из этого вышло. Конкретно у Почти-олигарха вышла транзитная трубочка с нефтью, потому что он очень к месту обнаружил в себе коммерческую жилку. Все-таки он отымел государство за свою несостоявшуюся артистическую карьеру. Скупое повествование о криминальных разборках начала девяностых добавляло автору мужского обаяния.

Через день раздался телефонный звонок. Бархатный, хорошо поставленный мужской голос интересовался, как мне понравилась книга.

– Очень понравилась, – с чистой душой ответила я и попросила еще неделю времени, чтобы суммировать и потом обсудить с Почти-олигархом небольшую стилистическую правку.

Никаких далеко идущих планов относительно Почти-олигарха у меня не было. Просто любопытный эпизод, вклинившийся в рабочий процесс.

Через неделю он пригласил меня к себе домой, в двухэтажную квартиру на Английской набережной, где без всяких там пальцев веером принял мою действительно незначительную правку и рассказал еще с десяток любовно-криминальных историй, не вошедших в книгу.

В кабинете Почти-олигарха, довольно толково обставленном антикварной мебелью середины девятнадцатого века, на стене, возле массивного письменного стола, диссонируя с окружающим интерьером, висело весьма эротичное изображение нефтяной скважины в разрезе. Видимо, отверстия и все возможные способы проникновения в оные интересовали Почти-олигарха в принципе. Не исключено, что на уровне подсознания. А добыча нефти символизировала в гротескной форме этот увлекательный процесс на разных стадиях.

Как объект ухаживания я Почти-олигарха, по счастью, совершенно не интересовала. Сейчас ему нравились двадцатилетние длинноногие красотки. Одну он даже отбил у известного кинорежиссера.

Мы расстались, вполне довольные друг другом, и еще несколько раз общались по телефону.

По какой-то, мне не ведомой, причине выход олигарховой книги затянулся. А финансировать из собственного кармана ее издание он принципиально не хотел, справедливо полагая, что платить за удовольствие быть изданными должны авторы заведомо убыточных бездарных произведений. Его же книга имела все шансы не только выйти массовым тиражом, но и при некоторой раскрутке принести барыш.

Однажды он позвонил мне домой и пригласил зайти, чтобы обсудить некий проект. Выяснилось, что у моего Почти-олигарха назрела целая издательская программа. Книга, которая лежала в нашем издательстве, его уже мало интересовала. Теперь он хотел делать другой ее вариант – дорогой. С иллюстрациями хорошего художника, с фотографиями, запечатлевшими его славный путь от несостоявшегося актера до Почти-олигарха, а также с фотографиями его предков, прошлой и настоящей жены и детей. Переплет у этой книги должен был быть цвета нефти. Он именно так и выразился.