Бог не проходит мимо

- Что ж вы, батюшка, Ерошке-то пальто отдали?

- Ой, милые мои, простите меня, я посмотрел, а он, Ерошка-то, совсем раздетый, а у меня старое пальто еще хоть куда, почти новое и не холодное, вот я ему и отдал это. В Евангелии-то как сказано: имеющий две одежды отдай не имеющему.

После этого отца Василия еще больше зауважали, правда, тетушки, которые на пальто скидывались, все же обиделись.

Третьим священником был отец Григорий, сорока двух лет, очень многодетный. Казалось, количество его детей не поддавалось счету, супруга его рожала почти каждый год. Жил он за городом в покосившейся деревянной избушке с русской печкой - как в старину, водой в колодце и удобствами на улице. В Москву на службу ездил на электричке, вставая в половине четвертого утра. После службы спешно обедал и удалялся спать к себе в келию, прося алтарников разбудить его к вечерней службе. Отец Григорий казался хронически не выспавшимся, печальным и даже болезненным. Он был постоянно озабочен тем, как кормить семью. Часто просил настоятеля повысить ему жалованье, но настоятель на уговоры не поддавался, ссылаясь на то, что если одному повысить, то и всем повышать надобно, а у храма нет такой возможности. Правда, некоторые прихожане, зная его постоянную нужду, помогали. А отец Димитрий - пятый священник - отдавал свою зарплату втайне от всех, особенно от настоятеля. Служил отец Григорий медленно и долго, сокращений устава почти не допускал, за что и был нелюбим алтарниками, дьяконами и, особенно, настоятелем, который сокращения уважал. А выскочек типа отца Григория не поощрял. Но, несмотря на это, отец Григорий служить умел красиво, обладал потрясающим тенором, который особо ценили разбирающийся в музыке и опере отец Димитрий и многие прихожане - любители эстетики в богослужении. К слову сказать, отец Димитрий, выросший в профессиональной оперной семье, партесный хор отца Вадима не переносил, не стесняясь, говорил, что от такого пения у него начинаются изжога, кишечные колики, головные спазмы и усиление рвотного рефлекса. Такая откровенность сердила отца Вадима, но отец Димитрий продолжал подтрунивать над бедным настоятелем. Отец Димитрий слыл большим шутником, за что и был крайне нелюбим отцом настоятелем.

Четвертый священник - отец Сергий, Настин муж. Коренной москвич, единственный ребенок в семье, внук ныне покойного известного академика-математика. К вере пришел в зрелом возрасте, после армии, тогда же и крестился. Бросил физмат МГУ и под бурное негодование своих ученых родителей поступил в семинарию. По мнению родителей - босяцкое учебное заведение.

В отличие от музыкального отца Григория отец Сергий слуха не имел ни малейшего и, когда запевал, страшно фальшивил, так что отец Димитрий затыкал уши, а дьяконы ехидно посмеивались. От настоятеля держался на почтительном расстоянии и был с ним обходительно дипломатичным, за что отец Вадим считал его темной лошадкой.

Пятый и самый молодой священник - вечно веселый, беззаботный и безбородый отец Димитрий, тот самый, что отдавал свою зарплату отцу Григорию, в ней он не нуждался. Выходец из московской театральной богемы. Родители - оперные певцы с мировыми именами, жена-дочь крупного бизнесмена. Детьми обзавестись еще не успел, да и супруга, похоже, не особо торопилась. Отца Димитрия обсуждали всем приходом. Прихожане относились к нему снисходительно, как и он снисходительно относился к их грехам. Исповедь у него проходила молниеносно, и к нему шли те, кто не любил подолгу простаивать в очереди на исповедь, и те, кто не любил строгости, - у отца Димитрия все сходило с рук. Епитимий он никогда не давал. Служил также очень быстро, за что был особо почитаем некоторыми вечно спешащими алтарниками и певчими. Всегда был весел и даже покойников отпевал весело, незаметно утешая родственников проповедью о жизни будущего века. Походку имел летящую, полы его подрясника всегда развевались, и под ними обнаруживались очень модные брюки и очень дорогие ботинки. Впрочем, подрясник он одевал исключительно перед службой, а в остальное время его можно было принять не за священника, а за случайно заскочившего в храм стильного молодого человека. Некоторые тайно завидовали его благополучию, его красавице жене, одевавшейся в дорогих магазинах и гонявшей на автомобиле спортивного класса.

К тому же автомобили его жена меняла гораздо чаще, чем рожала матушка отца Григория.

Народу на рынке было мало, наверное, всех распугала погода. Торговки - украинки и молдаванки - скучали в своих ларьках, позевывая и зябко кутаясь в теплые пуховые платки. Продуктами Насте пришлось нагружаться по полной программе.

«Надо взять еще мяса, - подумала Настя. - У нас событие, приготовлю мужу вкусный ужин, прежде чем сообщить».

Три тяжелые сумки повисли на коляске. Коляска недовольно заскрипела.

- Симочка, пройдись ножками, а то нашей коляске очень тяжело все везти, - сказала Настя, ссаживая недовольную Симу, которая крайне не любила ходить ножками.

Симе было уже три года, но расставаться с коляской она не желала. Да и Насте было удобно с коляской, все из- за того же рынка.

«Скоро начнется токсикоз, недели через две, - погрузилась Настя в свои печальные думы. - Кто станет все это таскать? Дети, коляска, авоськи останутся при мне. Придется, преодолевая приступы тошноты, покупать продукты, готовить еду... А если опять повторится? Нет, не надо думать об этом. Отвлечься. Веру надо записать в дом детского творчества и на подготовку к школе. Надо зайти туда и узнать, какие есть кружки для ее возраста. Только не сегодня, с сумками это нереально».

- Вера, ты хочешь ходить на лепку или рисование?

- Хочу, а когда мы пойдем?

- Пока не знаю, надо все разузнать.

- Мама, достань мне птичку!

- Как я тебе ее достану? Она на проводах сидит.

- А может, она мертвая и ее можно достать.

- Если она сидит, значит, она живая и достать ее невозможно, - с улыбкой объясняла Настя.

Начал накрапывать холодный дождь - вначале мелкий и редкий, с каждой минутой становившийся все сильнее и сильнее.

- Девочки, идем быстрее, а то промокнем.

Вскоре Настя поняла, почему свекровь оставила свои сапоги. Старая кожа немилосердно, как губка, пропускала влагу. Ногам стало отвратительно сыро и холодно.

Еще простудиться не хватало! Опасно болеть на таких сроках беременности, да и таблетки нельзя принимать. Пришлось посадить Симу в коляску и увеличить темп. Теперь они почти бежали. Вера периодически хныкала, коляска жалобно попискивала и подозрительно прихрамывала на правый бок. Прогулка явно не удалась. В довершение всего, правда, почти у самого дома, у коляски отвалилось колесо.

«Не выдержала старуха такой жизни, - с отчаянием подумала Настя, - а ведь она еще так нужна, сумки сами не ходят».

Эта коляска, конечно, видала виды. Ее отдали прихожане еще для Веры, а до Веры на ней покатались два мальчика. И хотя коляска была очень добротная, итальянская, из дорогих, она была уже не в состоянии выдержать подобные муки.

Как добрались до дома, Настя не помнила. Дождь, ноющие дети, сломанная коляска, три тяжелые сумки, да еще беременность в придачу.

В квартиру не вошли, а ввалились в буквальном смысле слова.

Надо готовить обед, кормить детей, укладывать спать и самой прилечь, хотя бы на часик, -если получится, конечно. Да, и срочно в шерстяные носки, а то простуды не миновать. Настя почти падала от усталости.

Она блаженно прилегла, закрыла глаза, воспоминания унесли ее в уже, казалось, далекий май девяносто шестого года.

Май 1996 года. Алена была так весела, что Настя сразу поняла: она ничего не знает и ей, Насте, придется первой сказать подруге о том, что произошло. И, может быть, принять весь удар первого негодования на себя.

Она не знала, с чего начать и что в подобных случаях говорят. Не понимала, почему Андрей не сделал этого сам. Не знала и не понимала, а от Сергея, кстати, друга Андрея, она никаких внятных объяснений добиться не смогла. Какая дурацкая ситуация! Тем не менее Сергей сегодня уехал на его венчание. Настя с ним не поехала - это было бы подлостью по отношению к подруге, к тому же Настя знала, что именно сегодня возвращается Алена.