Экватор. Черный цвет & Белый цвет

— Теперь я понимаю, почему у нас ночью ничего не было, — сказала она, на английском, конечно. — Я вам, мальчики, не нравлюсь? У вас другие предпочтения?

— Нет-нет, нравишься, — хором заговорили мы оба, перейдя на английский.

— Это не то, что ты думаешь.

— А что, вы думаете, я думаю? — ехидно переспросила Мики.

— Ну, наверное, то что я его поимел, — предположил Сергей, слезая с меня.

— Да нет же, это не он меня, а я его... Тьфу ты, совсем ум потерял, — перебил я Сергея, натягивая на себя валявшиеся на полу джинсы.

— Это, знаешь, все из-за Мурзилки.

— Кто это Murzilka? Ваш друг?

— Ну, как же тебе объяснить? Murzilka это не человек. Это образ. Это состояние души. Это как в пионерском отряде. Пионеры на тихом часе лупят друг друга подушками. Знаешь, что такое тихий час и пионеры? — продолжал я, как мог, объяснять ситуацию. — Не знаешь. Ну, в общем, это, это...

— Это ностальгия, Мики, — пришел на помощь Сергей. — Это когда твоей молодости не дают закончиться сполна, и тогда она берет свое в старости. Так понятнее?

Хорошо сказал, в общем.

Мики вполне поняла его, но по-своему.

— Это когда дети-рэбелы наклеивают на автоматы этикетки от жвачек с картинками «феррари», а потом играют в футбол со школьниками из сожженной ими же деревни. Правильно?

Я уже оделся. Она все понимала. Она вообще была очень проницательна, эта женщина из народа Мандинго. Она постоянно думала над тем, что ей нужно сказать, и над тем, что сказано другими.

— Ладно, приводите себя в порядок, я жду вас на завтраке.

— А где у нас завтрак? — потер руки Сергей.

— У нас, — именно так она и сказала, сделав акцент на первых двух словах «у нас». — У нас завтрак на лужайке перед домом. Очень удобно. Слышно, как поют птицы, и как стреляют люди.

Она развернулась (ах, какая потрясающая осанка!) и поплыла к двери. Но вдруг приостановилась, чтобы сказать: «Кстати, мальчики, спасибо, что увезли меня из „Бунгало“, с вами даже без секса веселее, чем с тем уродом в цветастой рубашке.»

«Да уж, с нами обхохочешься,» — пробормотал я под нос, чтобы Маргарет не услышала. Она и так ничего не услышала. Дверь за ней плавно закрылась.

Завтрак был великолепен, так же, как и сама хозяйка. Апельсиновый сок в холодном графине, кофе в фарфоровых чайничках (именно так почему-то и пьют его в Западной Африке), и тонкие ломти мяса, сыра, колбасы и красной рыбы. Красная плоть арбузов блестела сахарными прожилками в тех местах, где ее разрезали, или разломали. А вокруг огромных арбузных ломтей, как шлюпки вокруг больших кораблей, громоздились маленькие ломтики яблок.

— Если хотите, я попрошу, чтобы принесли каких-нибудь овощей, — сказала Маргарет.

Мы, уже с набитыми ртами, отрицательно замычали и замотали головами из стороны в сторону. Все было и так хорошо.

Дом у Мики действительно был двухэтажный, но в этом районе Монровии дома строились на сваях, поэтому, казалось, что в доме три этажа. Так оно, в сущности, и было. В жару под домом можно было поставить столик, лежанку и, ни о чем не думая, глядеть на зеленую холмистую лужайку, размером с половину футбольного поля. Такая усадьба в этом районе была почти что у каждого. Здесь жили высшие правительственные чиновники, иностранные дипломаты, торговцы алмазами и бриллиантами, и прочий богатый люд. Маргарет, видимо, входила в клан местных богатеев. Я же, несмотря на свои финансовые возможности, все-таки жил в районе попроще. Футбольного поля у меня не было, а вместо щебета птиц я каждое утро слышал пьяную ругань за столиками круглосуточного кафе, которое пристроилось под бетонным забором моих владений. Маргарет заметила мой оценивающий взгляд.

— Единственное неудобство здесь, — сказала она, наливая кофе в мою чашку. — это близость к гостинице «Африка». Когда ее штурмуют, случайные пули долетают и сюда.

— А когда ее штурмовали в последний раз? — поинтересовался Сергей.

— В этом году, но Чарли удержал свою территорию. А в девяносто пятом он сам заходил с этой стороны. Его солдаты стреляли по городу с крыши гостиницы.

— Так ты что, всю войну была здесь? — удивился Журавлев.

— Три.

— Что «три»?

— Я была здесь все три войны. С девяностого года.

Маргарет помолчала и отхлебнула кофе из своей чашки.

— Мой папа оставил меня здесь, чтобы я присматривала за рестораном. У нас тогда было всего два заведения, одно за Сприггсом, а другое там, где сейчас «Бунгало», я его построила после первой войны. Помню, как отец однажды сказал мне: «Кто бы ни победил, бить все равно будут или индийцев, или ливанцев».

— За что?

— Да ни за что. Просто потому, что богатые. Рэбелам только скажи, что во всем виноваты иностранцы, и тут же начинаются погромы. Папа знал, что говорил.

— Да, но почему он тебя в таком случае не забрал? Официально ты же индуска, — удивился Журавлев. Вот как, о Маргарет он с самого начала знал больше, чем я.

— Да, индуска, но только наполовину. Если этого не знать, то что ты во мне найдешь индийского?

— Не знаю, я еще не искал, — попробовал я опасно пошутить.

Но Мики не обратила на это внимание. Она рассказывала свою историю:

— В общем, рэбелы казнили президента Доу. Вы же знаете, как это было. Все это показывали в новостях. Сначала его раздели догола, потом связали и в таком виде водили по улицам. Принс Джонс, друг Тайлера, отрезал ему член, и Доу просто истек кровью. Он плакал и молил о пощаде, он выл, как раненый зверь, но Принс только насмехался над ним, а потом ходил по Монровии, держа отрезанный член двумя пальцами, как сигару. Он подносил его ко рту, делая вид, что курит, а его боевики подносили ему огонь и кричали «Мы разделали Доу на сигары». Говорят, что Джонс пообещал Чарли, что нарежет этого Доу на тоненькие кусочки, чтобы из них можно было свернуть сигары. Вот и выполнил свое обещание. А меня он не тронул.

Она снова отпила чуть остывший кофе.

— Хотя, я знаю, собирался. Речь шла, правда, не обо мне, вернее, не только обо мне. Они пустили под нож тогда десятки богатых индийцев и ливанцев, говорили, что на них либерийская кровь. И на проданных ими алмазах. Но мы к алмазному бизнесу не имели никакого отношения. Участок для этого дома был куплен моим отцом на деньги, заработанные в Индии, так что мы были ни при чем.

— А почему вас должны были в чем-то винить? — попробовал было возмутиться Сергей. Но Маргарет продолжала, никак не отреагировав на его реплику.

— В девяностом они перебили половину нашего района. Из иностранцев не трогали только янки. Тогда я сама предложила Тайлеру стать его любовницей.

— А почему не Джонсу, ведь это он захватил Монровию? — похоже, Журавлев превращался в журналиста.

— Наверное, тогда это было более разумным, но я просто не могла себе представить, что буду целовать губы, в которых до этого побывал отрезанный мужской член. История показала, что я права.

Снова глоток кофе. И улыбка. «Сколько же ей лет?» — подумал я. Я всегда ошибаюсь с возрастом этих африканок.

— Мики, а сколько лет тебе было в девяностом? — не удержался я от вопроса.

— Восемнадцать, — сказала она без тени кокетства. Значит, сейчас ей около тридцати, и она явно знает, что выглядит моложе своих лет. Я бы сказал, гораздо моложе.

— И отец оставил весь свой бизнес на восемнадцатилетнюю девчонку?

— А как бы вы, ребята, поступили, если бы у вас не было выбора?

Она посмотрела мне в глаза. Девушке с таким взглядом я бы и сам доверил любое дело. И любые деньги.

— Выбор у него был небольшой. — жестко сказала она. — Отдать все мне. Или отдать все бандитам.

— А мать? Где твоя мама? — поинтересовался Журавлев.

— Мама? Мама погибла вот на этой лужайке. Американцы сказали, что здесь никогда ни за что не будет войны. «Эти либерийцы могут резать друг друга сколько угодно, но в частные владения американцев они не зайдут,» — так сказал посол Штатов, и ему все поверили. Вон его дом, в низине, недалеко от нашего. Они и не зашли к американцам. Они четко знали, кто где живет. Когда они вошли к нам, я увидела, что их четверо. Грязные длинноволосые парни, голые по пояс, в руках автоматы. Папу они не нашли, его уже не было в Монровии, зато схватили маму и потащили в свою машину, она стояла за воротами. Мама нужна им была в качестве заложницы, они рассчитывали вернуть отца назад или получить от него большой выкуп. Меня оставили на закуску. Но тут началась стрельба. Я не знала, откуда стреляли. Сначала над нами свистели пули, потом раздался глухой взрыв. Что-то упало посреди двора, как раз там, где рэбелы волокли мою маму. Я помню вспышку света и такой неясный удар, словно кто-то бьет тебя по ушам. Я потеряла сознание. Когда я очнулась, я увидела, что лежу возле дома, а невдалеке от меня мама и все эти молодые парни, рэбелы. Они были убиты. Но я этого не понимала и тащила маму назад в дом. У нее весь затылок и спина были в крови и таких мелких ранках, из которых сочилась кровь. Мне казалось, что у нее еще есть пульс, хотя глаза остановились, но это было не так, в общем... с тех пор это мой дом и мой бизнес.