Из чего созданы сны

Из какого-то уголка вышла толстая, цвета янтаря кошка и прыгнула ему на колени. На протяжении всего нашего разговора он почесывал ее за ушами, а она время от времени довольно мурлыкала.

— Итак, вы покинули «Блиц».

— И эти слухи до вас уже дошли?

— Естественно. Даже если и не толковали, почему вы ушли.

— Ну, может, еще и об этом потолкуют.

— Не думаю, — сказал он, поглаживая кошку. — Нет, думаю, что точно нет.

— Но вам это известно.

— Но мне это известно. — Он снова засмеялся. — Вы, должно быть, еще не забыли о господине Зеерозе?

— И что Зеерозе?

— Он жил здесь же, в Кёнигштейне, — любезно ответил Ванденберг. — Неподалеку. Мы были очень дружны. — И, заметив мой взгляд, поспешно добавил: — На самом деле я ничего о нем не знал. И то из-за чего он теперь скрылся… об этом я тоже не имел понятия. Я бы высмеял любого, кто бы стал утверждать, что он восточный шпион! Это же, в сущности, абсурд, не правда ли?!

Я промолчал.

— Вы тоже считаете это абсурдным, — продолжал он. — Но кто заглянет в человеческую душу?

«Кто заглянет в твою?» — подумал я, но тут же упустил эту мысль.

— Мы с Зеерозе часто играли в гольф. И в ноябре тоже, когда… когда вы были в Гамбурге. Зеерозе поведал, что вы вышли на горячее дельце. Я сначала не верил этому, но очень скоро вынужден был поверить. Военные планы стран Варшавского Договора. Американцы и русские. И что это будет грандиознейший материал за все время существования «Блица».

— Он вам это рассказал?

— Да. Он доверял мне. Мы были друзьями. И долгие годы соседями. Франки тоже от него. Подарок.

— Кто такой Франки?

— Вот этот кот. Мой любимец.

— Ага.

— Господин Роланд, слушайте меня внимательно: я был другом Зеерозе. То, что он сделал, меня, естественно, ужасает. Но я никому не судья. И я никогда не был другом вашего издателя. После войны он не раз пытался подорвать мое книжное издательство, чтобы самому купить его, по дешевке.

— Зачем?

— Хотел собственное книжное издательство.

Это соответствовало действительности. Только я не знал, что Херфорд интересовался именно издательством Ванденберга.

— Сейчас я стал слишком большим. Сейчас я ему не по зубам, — спокойно сказал Ванденберг. — Но были времена, когда он и его разлюбезный Ротауг очень хорошо держали меня за горло — сразу после финансовой реформы… Он этого не забыл. — Вдруг Ванденберг словно лишился губ. — Я тоже не забыл этого. И я до сих пор не являюсь другом господину Херфорду. Я приверженец идеи «око за око», понимаете меня?

— Да, — сказал я и отпил глоток содовой. Огонь в камине потрескивал.

— Короче говоря, я слышал — не спрашивайте от кого и откуда, этого я вам не скажу, — я слышал, что вы работаете над этой историей дальше, пишете, как сумасшедший.

Я молчал.

— Это так? — спросил он и выпустил облачко дыма.

— Да, — ответил я, затянувшись своей «гаваной», — это так. И что дальше?

— Не будьте таким агрессивным. Я ничего вам не сделаю. Что с вами, господин Роланд?! Вы нервничаете?

— Слегка. Мне не нравится, когда мне недоговаривают.

Над этим он от души посмеялся.

— Ну так слушайте, вы, мимоза! Вы же пишете не в корзину. Вы ведь хотите, чтобы ваша история была напечатана, так?

— В настоящий момент я пишу только потому, что должен записать все, что произошло. О дальнейшем я еще не думал.

— А я, — сказал Ванденберг, — я хочу, чтобы она была напечатана. У меня. Напишете для меня книгу?

— Я?.. для вас?..

— Да. К выпуску осени 69-го. Но она должна быть готова раньше. Скажем, в августе. Успеете?

— Если я буду писать, как сейчас, рукопись, по меньшей мере, в сыром виде, будет готова через два месяца, — ответил я.

— Договорились. А потом мы ее обработаем. Я знаю ваши прежние книги. И я следил за вашей работой в «Блице». Вы чертовски талантливый сукин сын. Я вам доверяю. Но все, естественно, остается между нами. Насколько уж это будет возможным. Я хочу, чтобы даже мои сотрудники ничего не подозревали. Это должно стать настоящей бомбой, понимаете? Когда вы сдадите рукопись, останется еще достаточно времени на пояснения и заключение договора.

— Ах, вон оно что!

Он рассмеялся. Похоже, он вообще любил посмеяться.

— Думаете, я шучу? Вожу вас за нос? Нет. Правда, нет. Договор — это пустая формальность. Мы сейчас же обговорим все условия, я вам письменно засвидетельствую свое согласие. В качестве аванса я вам даю… ну, потому как вы… ладно, скажем так: двадцать тысяч сейчас и двадцать по представлению рукописи. Годится?

— У вас поистине удивительные Будды, господин Ванденберг. Я мало в этом разбираюсь, но, по-видимому, о каждом из них вы могли бы рассказать целую историю.

— О да, мог бы! — Он налил в свой стакан еще виски. — Потрясающие, загадочные истории. Такие же потрясающие и загадочные, как и ваша. Так что, договорились?

— Господин Ванденберг, — сказал я. — Эту историю я начал расследовать еще по заданию «Блица». «Блиц» оплатил это. Со мной работал фотограф из «Блица». Нас посылали в Нью-Йорк. Права на эту историю принадлежат «Блицу». С этим ничего не поделаешь.

— Ага. И поэтому… поэтому вы как сумасшедший пишете ее дальше.

— Что вы имеете в виду?

— Хотите сказать, что вам только сейчас пришло в голову, что права на вашу историю принадлежат «Блицу» и с этим ничего не поделаешь?!

— Нет, — сказал я, помедлив.

— А что же вы думали?

— Я думал… не знаю… думал… — Этот Ванденберг производил на меня сильное впечатление. Я еще не решил — положительное или отрицательное. Но в любом случае, это была личность! — Я думал, что найдется какой-нибудь способ, несмотря ни на что, разместить и напечатать эту историю.

— Ну! И к чему тогда весь этот театр?! Хотите больший аванс?

— Нет. Просто… просто я не представляю себе, как можно получить права. «Блиц» хотел при любых обстоятельствах замолчать эту историю.

— А я хочу при любых обстоятельствах ее напечатать. Послушайте, не ломайте себе голову юридической стороной этого дела. Пишите вашу историю так быстро, как только можете. Я получу от Херфорда разрешение на ее публикацию — по добровольному согласию или через процесс.

— А если вы проиграете процесс?

— Не проиграю.

— Господин Ванденберг, если вы знаете, что это за история, то вам должно быть известно, с кем вам придется иметь дело, помимо Херфорда!

— Знаю, абсолютно точно.

— И вы не боитесь?

— Это единственное, чего у меня не было никогда в жизни. Страха, — сказал Йоахим Ванденберг. И должен признаться, это произвело на меня сильное впечатление, потому что было сказано спокойно и с улыбкой. И я верил ему. — Причем могу объяснить вам, почему я так уверен. Мне тоже известна парочка вещей, которые не обязательно должны стать достоянием широкой общественности — и о Херфорде, и о других господах, которым хотелось бы помешать публикации. — Он пожал плечами. — Вот вам мое предложение. Take it or leave it.^[134] Поверьте, другого вы ни от кого не получите. Я абсолютно уверен в том, что мне удастся напечатать эту историю. Но я тоже всего лишь человек. Если я потерплю неудачу, мне придется отказаться от договора. И тогда можете забыть вашу историю на все времена. Тогда она, действительно, не для печати. Я ставлю девяносто девять к одному, что она будет напечатана. Устраивает вас это?

— Да.

Потом мы обсудили условия договора, и Ванденберг, и в самом деле, написал его от руки на листе бумаги, и мы поставили наши подписи. Затем он переписал все еще раз, и мы снова подписались. Каждый получил по листку.

От Йоахима Ванденберга я уезжал уже глубокой ночью. Человек у въезда успел открыть ворота, когда я подъезжал на машине Берти. Должно быть, Ванденберг ему позвонил. Я дал привратнику двадцать марок чаевых — как в добрые старые времена. У меня в кармане лежал банковский чек на двадцать тысяч марок. И Йоахим Ванденберг произвел на меня однозначно положительное впечатление, теперь я знал это точно. И все же следующим утром я стоял перед банком, на который был выписан чек, и ждал открытия. Я первым атаковал одно из окошек, положил чек, на обратной стороне написал фальшивое имя, как мы и договорились с Ванденбергом, и подал его. Когда, некоторое время спустя, мне отсчитали деньги, я должен был опуститься на кожаное кресло в кассовом зале, потому что ноги меня не держали. У меня были деньги. У меня был издатель. И мне снова улыбнулось счастье. «Да, — думал я, — с этого момента мне снова улыбнулось счастье». Клиенты и служащие беспокойно поглядывали в мою сторону. Потому что я сидел, снова и снова перебирая по листочку банкноты в пачке, и хохотал как сумасшедший. Я видел, что все таращатся на меня. Но мне просто надо было высмеяться.