Мое волшебное чудовище

Я барану корму дам! —

продолжал пение Иван Матвеевич.

Ну, блин, Матвеич, – хохотнул Леллямер, и свалился с кровати под стол.

Это правду говорят,

Что я совсем состарился —

Вые* шесть девчат подряд,

На седьмой – запарился!

Иван Матвеевич пел, а Леллямер только хрюкал под столом. Наконец Иван Матвеич поднял из-под стола Леллямера и усадил с собой.

Ты уж, паря, не падай, а то головку зашибешь! – и Иван Матвеевич ласково погладил Леллямера по голове.

А еще чего-нибудь спойте! – попросили Ивана Матвеевича Тоня с Соней.

Давайте лучше выпьем, – улыбнулся Матвеич и снова разлил самогон по стаканам.

Давай, давай, – бормотал уже пьяный Леллямер.

За охоту! – поднял свой стакан Иван Матвеевич, и все крикнули:

За охоту! За кабанов! – и снова чокнулись.

Свой стакан Леллямер пил уже с чувством глубокого омерзения, я же чтобы не перепить, осторожно слил самогон в ладошку и стал натирать ступни ног, от сильного градуса влага почти сразу испарялась.

Ты чего это там делаешь под столом? – подозрением поглядела на меня Тоня.

Да, ноги чего-то чешутся! – пожаловался я.

Это все от нервов! – авторитетно заявил Иван Матвеевич. – Сейчас все болезни от нервов!

Ну, я же говорил, что он псих, – заплетающимся языком пролепетал Леллямер.

Ну, тебе больше нельзя! – заметил Иван Матвеевич.

Да, ну тя, Матвеич, сам пьешь, поешь, баб ебешь, а мне нельзя! – обиженно вздохнул Леллямер, и тут же откинувшись спиной к стенке, уснул.

Ну, я же говорил, что все! – улыбнулся Матвеич и отодвинув на край кровати тело уснувшего Леллямера, приобнял смеющуюся пьяную Соню.

А ты тоже не зевай! – кивнул мне в сторону Тони Иван Матвеевич.

А я ему теперь не нужна, – вдруг разрыдалась Тоня.

А это еще почему?! – удивился Иван Матвевич.

А у него теперь богатая есть, – сквозь слезы прохрипела Тоня.

Что ж ты, мил человек, наших баб обижаешь? – насупился Иван Матвеевич. – Что же, поматросил и бросил, что ли? – и вдруг неожиданно заехал мне кулаком в ухо.

Ах, ты старый хрен! – неожиданно вцепилась в волосы Ивана Матвеевича Тоня.

– Не бей его! – защищая Ивана Матвеевича, заголосила Соня, и мы даже не успели заметить, как они быстро выскочив из-за стола, начали драться, причем, дрались они очень отчаянно и жестоко, а я, пока их разнимал, получил, неизвестно от кого, здоровенный фингал под левым глазом, а пьяный Матвеич в это время сидел за столом, и покачивая своей косматой головой, плакал и приговаривал:

Простите меня, ребяты, старого дурака! Я ведь хотел как лучше!

И только, когда Тоня с Соней успокоились, и улеглись вместе на одну кровать с Леллямером и захрапели, в комнату вошла Клара, одетая в черное платье с круглым толстым воротом, прикрывавшем ее шею, и огненно-рыжими волосами собранными сзади в пучок.

Я пришла к тебе, я просто соскучилась! – улыбнулась она своими сшитыми, как будто наспех, губами.

Сгинь! Сгинь, чудовище! – замахал руками пьяный Матвеич, думая, что перед ним стоит ведьма.

Замолчи старик, ты просто пьян, – сказала Клара, усаживаясь рядом со мной за стол.

А, ну да, наверно галлюцинация, – прошептал Иван Матвеевич и подложив под голову руки на столе, быстро уснул.

Это твои друзья?! – грустно улыбнулась Клара.

Да, друзья, – вздохнул я, притрагиваясь к своему синяку под глазом одним указательным пальцем.

А кто это тебя так разукрасил?! – засмеялась Клара.

Да, это бабы чего-то не поделили, а я их разнимал, – объяснил я Кларе.

Надо же, почти как мы с Идой?! – изумилась Клара.

А вы что, тоже деретесь?! – опешил я.

Еще как! – похвасталась Клара.

И кто из вас побеждает?!

Да, никто, – прошептала Клара, – можно, я тебя поцелую, мой маленький принц! – и обняв, поцеловала меня, а из ее асимметричных глаз потекли слезы.

Я и сам от жалости прослезился.

Ты, единственный, кто мне сказал, что я никогда не буду одинока, – прошептала она, – ты ведь мне не солгал?!

Нет, не солгал, – я глядел на нее и плакал.

Только не жалей меня, – попросила она.

А я и не жалею, – всхлипнул я, – я просто тебя люблю.

Разве так бывает?! – грустно вздохнула она.

Бывает, – шепнул я и усадил ее к себе на колени.

Вообще я такая дура, – призналась Клара, – уговорила Иду соблазнить тебя! А все потому, что отвыкла чувствовать себя женщиной из-за этого уродливого лица!

Надо просто верить с себя, и все будет хорошо, – прошептал я, целуя Клару в ее шероховатые губы.

А ты думаешь, я не верю?! – вдруг обиделась Клара. – Да если б я не верила, то я бы никогда сюда и не пришла!

Прости, – вздохнул я, крепко обнимая ее, – я еще такой глупый, я еще только учусь быть мудрым!

Я тоже! – засмеялась она и поцеловала меня.

О Господи, уже вечер! – я только сейчас заметил нарастающие сумерки в окне.

А вы что, с самого утра здесь сидите, – изумилась Клара.

Выходит, что так, – покраснел я.

Так ты, выходит, пьяница? – усмехнулась она.

Да, нет, я большей частью самогоном пятки себе протирал под столом, – честно признался я Кларе.

Едрить твою! – спросонья вздохнул дед, и мы с Кларой весело рассмеялись, и взявшись за руки, тихо вышли из комнаты.

Только в эту минуту я почувствовал, что действительно люблю Клару, и что для меня она никакое не чудовище, а самое волшебное сокровище, ибо под ее уродливой маской я наконец увидел ее прекрасную душу, изливающую на меня потоками весь свой внутренний свет.

Глава 11

Мое волшебное сокровище

Из старинных индусских манускриптов Кларе соответствовало самое божественное слово «Прана», на санскрите этот означало «дыхание», «жизнь», а в представлении буддистских монахов «жизненную энергию, разлитую во всей природе». Там же я прочитал, что закон первичного сознания – это притяжение любого живого существа к свету, вот и я потянулся к Кларе, почувствовав внутри нее свет.

Еще я прочитал, что, впитывая в себя этот свет, мы рождаем новую жизнь, или иными словами мы осуществляем свое бессмертие!

Как это происходит, мы почти не замечаем, ибо, впитывая в себя этот божественный свет, мы как бы заживо сгораем, мы летаем по воздуху как птицы или сказочные существа, и мы все вовлечены в процесс этого взаимного сгорания! На острие лучей мы только ловим новые потоки, а вбирая их в себя, зажигаемся сами и отдаем назад нами приобретенное тепло и свет, нашу общую «Прану». Однако, все эти мои духовные умопостроения разбивает магия обыденных чисел, магия скучных и равнодушных лиц, магия безумных контрастов и не менее отчетливых виражей.

Лишь оказавшись с Кларой в ночном клубе «Карусель», куда она привезла меня на своем серебристом «Ягуаре», я вдруг почувствовал всем сердцем бесконечно огромную разницу между нами, и дело было не только в ее уродливой маске, которую она так презирала и ненавидела, а в ее богатстве.

Я вдруг впервые ощутил себя купленным или взятым напрокат мужчиной, эдаким автомобилем без руля, на тросе, который тянет за собой ничего не замечающая Клара.

Ее друзья из богатых семей, знавшие Клару еще до катастрофы, проявили ко мне весьма оправданный интерес. Читая их сомнительные взгляды, я сразу узрел мысль, что я продался Кларе за деньги. Впрочем, они были даже довольны, что их подруга, наконец-таки нашла себе подходящего самца.

Один из этих типов, некто Филарепов, весьма тщательно изучил не только мою физиономию с синяком под глазом, но и мой старый помятый костюм, с такой же мятой и грязной рубашкой, и хотя он ничего такого не произнес, присев к нам за столик, но его глаза очень красноречиво задавали моей Кларе вопрос: А не на помойке ли она меня нашла?!

Но Клара, державшая меня за руку, была счастлива. Мое драгоценное сокровище не замечало или не захотело замечать ипостаси моего унижения.

Временами мне хотелось Филарепову заехать в морду, но его подруга Стелла, которая тоже хорошо знала Клару, исподтишка, под столом касалась моего эрегированного члена. Этой сволочи доставляло такое удовольствие поглаживать меня, что, встретив отчаянное сопротивление моей левой руки, она ее ловко пронзила острием своих отточенных в салоне красоты ноготков, и опять продолжала детальное изучение моих, едва прикрытых брюками гениталий.