Мое волшебное чудовище

Для меня такой пропастью вначале стала Ида, а потом ее сестра – Клара.

Тоню я исключаю из этого списка, поскольку поддался ее мимолетным чарам в виду слабохарактерности, или как бы выразился Леллямер, в виду своей чрезвычайной сексуальной порабощенности женскими чреслами. И слово-то какое, «чресла», то, через чего ты проходишь, приставка «ло» вроде как любовь, то есть чресла, это то место, через которое ты ощущаешь любовь.

Сейчас я ничего не делаю и только думаю, как мне быть дальше, я лежу на кровати в нашей комнате, рядом за столом сидит Леллямер. Он очень часто с похмелья сидит и вслух рассуждает о жизни, ожидая моего комментария к любой своей фразе.

Есть женщина, которая готова лечь под любого, – говорит Леллямер, просматривая журнал «Плейбой».

Его фраза нисколько не удивляет меня, поскольку я от него это уже слышал много раз, и приблизительно такую же фразу об Иде я слышал от Клары, и поэтому уныло киваю головой в сторону окна, потом поднимаюсь, и сам подхожу к окну. Окно распахнуто и на меня дует резкий ветер с дождем и снегом, серые занавески кудрявятся как локоны у еще не покалеченной Клары на черно-белом снимке.

Может, ты чего-нибудь скажешь, – просит меня Леллямер.

Угу, – киваю я головой и начинаю воспроизводить голосом куриное кудахтанье.

Все-таки, ты псих, – немного помолчав, говорит Леллямер. – Может, сегодня приедет твоя Ида и привезет нам водки.

А что это изменит?! – вздыхаю я, и медленно одеваюсь.

Ну, выпили бы, повеселились, – в тон мне вздыхает Леллямер, и в его голосе чувствуется смертная скука.

Чтобы вы опять подмешали мне в водку снотворное, а Ида опять увезла меня к Кларе в особняк?! – с усмешкой разглядываю я удивленную и помятую морду Леллямера.

И за сколько меня, интересно, ты продал?! – спрашиваю я, и свешиваюсь головой вниз с подоконника.

Идиот, – бормочет перепуганный Леллямер и, хватая меня за ноги, тащит обратно в комнату.

Конечно, – уже как-то сочувствуя Леллямеру, вздыхаю я, и неожиданно кусаю его за ухо.

Ненормальный! – кричит Леллямер и, быстро вырываясь из моих объятий, выбегает из комнаты. Я остаюсь один и уже в одежде валяюсь на кровати.

Вскоре Леллямер входит в комнату уже вместе с Тоней и Соней и с бутылкой водки и говорит:

Надо бы выпить?! Ты как?

Я как все! – устало шепчу я и поднимаюсь с кровати.

Тоня опять повисает на мне, а Соня на Леллямере, и так опять начинается еще один день посвященный бессмысленному пьянству, и может поэтому, над кроватью Леллямера висит плакат, изображающий грозную женщину огромного роста, бьющую пьяного мужчину бутылкой по голове, а под ними крупными буквами надпись: Пьянству – бой!

Давайте устремимся к дальним мирам, – говорит Леллямер и разливает по стаканам водку, мы чокаемся и пьем, как будто мы, и на самом деле, устремляемся все вместе к далеким мирам.

Нужно познать крепость водки, чтобы затем познать

крепость духа, – говорит Леллямер и снова со всеми чокается.

С похмелья он вообще ускоряет процесс употребления алкоголя, а тосты приобретают самый абсурдный, хотя и гипотетический характер.

Наконец его тосты мне надоедают, как и прильнувшая ко мне Тоня, и я отталкиваю от себя Тоню, а остатки водки выливаю на голову Леллямера со словами:

Теперь твой дух, братец, еще больше окрепнет! А голова станет такой крепкой, что ее можно будет использовать в качестве спортивного снаряда!

Вы просто не представляете, что это за кретин, – закричал Леллямер, заламывая у себя руки над головой, – час назад он пытался выброситься из окна, и если б не я, то он бы уже наверняка проломил головой асфальт!

Да, нет, он вроде нормальный, – возражали Тоня с Соней.

Ага, такой нормальный, что я скоро рычать начну! – засмеялся Леллямер и тут же переходя на звериный рев, встал на четвереньки.

Слушай, после этой водки он еще хуже стал, – прошептала на ухо Тоне Соня.

Да у них, кажется, у обоих крыша поехала, – шепнула в ответ Соне Тоня, глядя как Леллямер подполз на четвереньках к занавеске и сорвал ее зубами, издавая мощный рев.

Успокойся Леллямер, а то мы уйдем отсюда, – прикрикнула на него Соня.

Ой, не надо, – Леллямер тут же встал с четверенек, и неожиданно схватив Соню, приподняв ее от пола, закружился возле кровати.

Уронишь, придурок, – кричала напуганная Соня, а Тоня опять куражась, обнимала мое безвольное тело и валилась вместе с ним на кровать, но тут дверь открылась, и на пороге появился Иван Матвеевич с большой холщовой сумкой, из которой торчало горлышко шестилитровой бутыли самогона.

Вот и Дед Мороз пожаловал, – обрадовался Леллямер и бросив на кровать Соню, кинулся обнимать Матвеича.

Да, осторожно, черт, а то бутыль разобьем, – забеспокоился Иван Матвеевич, и от его слов всем сразу стало как-то тепло, светло и весело.

Ну, что, соскучились уже небось?! – дружелюбно похлопал Леллямера по плечу Иван Матвеевич.

Ага, – всхлипнул Леллямер и еще крепче прижал к себе Ивана Матвеевича.

Ну, ну, дорогой, – покраснел Иван Матвеевич, глядя на удивленных Соню с Тоней, – ты уж освободи меня от своих страстных объятий, ведь я все-таки мужик, а не баба!

Да, да, Матвеич, – покраснел Леллямер, – ты уж меня извини, это все от избытка эмоций.

А хочешь на охоту, на кабанов?! – спросил Иван Матвеевич, уже усаживаясь с нами за стол и вытаскивая из сумки бутыль самогона.

Да, да, на нее родимую, – заревел от счастья Леллямер и снова кинулся обнимать Ивана Матвеевича.

Да, сядь ты, неугомонный, – усмехнулся Иван Матвеевич, – а то из-за тебя весь самогон расплескаю! – Иван Матвеевич в это время разливал самогон по стаканам.

Да нет, Матвеич, от меня беды не будет, ты лучше вон за ним поглядывай, – кивнул на меня головой Леллямер, – а то, как бы он всю бутыль не опрокинул.

Это, с какого еще буя?! – забеспокоился Матвеич.

С утра из этого вот окошка стал вниз головой свешиваться, а я еле за ноги вытащил, – пожаловался Леллямер, – а счас недавно, перед твоим приходом, остатки водки мне на голову вылил!

Да тебе, паря, надо просто полечиться, – усмехнулся Иван Матвеевич, похлопав меня по плечу, – сейчас полечишься, и все как рукой снимет! Ну, за лечение! – и Иван Матвеевич чокнулся сначала со мной, потом с Леллямером, с Соней и Тоней и мы выпили.

Однако, закусывать было нечем.

Ой, а про сало-то я забыл! – хлопнул себя ладонью по лбу Иван Матвеевич и тут же вытащил из сумки здоровенный шмат сала и буханку черного хлеба, и тут же порезал их на столе.

Все же ты, Матвеич, добрая душа, – заулыбался Леллямер, – я вот разных на свете мужиков видел, но таких как ты почти не встречал!

А с чем это связано?! – икнул Матвеич, стряхивая с бороды крошки хлеба.

Да с тем, Матвеич, что ты мне как отец родной! – прослезился Леллямер.

Ну, что ты, право, как маленький, – громко рассмеялся Иван Матвеевич и по отцовски обнял Леллямера.

За тебя, Матвеич! Как за батю! – крикнул Леллямер и разлил всем по стаканам и мы снова выпили.

Иван Матвеевич, а вы нам может, почитаете свои стихи? – вдруг вспомнила про поэтический дар Ивана Матвеевича Соня.

Да, да, Иван Матвеевич, почитайте, – поддержала ее Тоня.

Иван Матвеевич глубоко задумался, жонглируя на конце указательного пальца пустым стаканом.

Ну, Матвеич, ну что ты там застрял, уж прочти нам какой не то шедевр! – весело поглядел на Матвеича Леллямер.

Шедевр, говоришь?! – икнул Иван Матвеевич.

Он самый, – кивнул Леллямер.

Значит, шедевр?! – опять икнул Иван Матвеевич.

Ну, естественно, – засмеялся Леллямер, снова покачивая головой.

И Иван Матвеевич неожиданно запел:

Наш корабль плывет по морю,

А за ним плывет мазут.

Берегите, девки, целки —

Х** на палубе везут!

Ну Матвеич, ну, творец ты наш, ну и удружил, – и Леллямер опять обнял со смехом Ивана Матвеевича.

У милашки под подолом

Неостриженный баран,

Подыми, милашка, ногу,