Аномальная зона
![Аномальная зона](/uploads/posts/books/133691/133691.jpg)
Аномальная зона читать книгу онлайн
Четверо наших современников – журналист-уфолог, писатель, полицейский и правозащитник попадают в самый настоящий сталинский лагерь, до сего дня сохранившийся в дебрях глухой тайги. Роман не только развлечёт читателей невероятными приключениями, выпавшими на долю главных героев, но и заставит задуматься о прошлом, настоящем и будущем России.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
Двигатель винтокрылой машины завизжал пронзительнее, она дрогнула ощутимо и, оторвавшись от земли, взмыла вверх, разорвав лопастями ненастные, грозящие снегопадом тучи.
Через четверть часа полёта Эдуард Аркадьевич ожил, расслабился, согрелся, расстегнул зипун, поудобнее уселся на жёстком откидном кресле и огляделся вокруг. Переяславский в окружении свиты расположился ближе к кабине пилотов, за столом, на мягком диване. Один из его помощников расстегнул объёмистую сумку, извлёк из неё пузатый термос литра на три, несколько бутылок виски, коньяка, водки, нарезку ветчины, колбасы, красной рыбы, пластиковую посуду и принялся сервировать стол. По салону поплыл запах кофе, копчёностей, коньяка. Правозащитник сглотнул голодную слюну.
К столу его не позвали. Свита вице-губернатора пила, закусывала, хохотала над плохо слышными Эдуарду Аркадьевичу из-за грохота двигателя шутками.
Не участвовали в общем веселье, кроме Марципанова, лишь трое телохранителей Переяславского. Они сидели рядом с правозащитником и глядели отрешённо в пространство перед собой.
Эдуард Аркадьевич скривил губы в горькой усмешке. Вот так всегда и бывает. Его, главного героя, можно сказать, последних событий, развернувшихся в Гиблой пади, проигнорировали, приравняли к тупым безмозглым быкам! Да если бы ни он, Марципанов, Переяславский с целой армией своих чоповцев не одолел бы лагерных вохровцев. Чекисты бы до последнего патрона бились, себя гранатами подрывали, как герои-панфиловцы, вместе с врагом, но не уступили бы ни пяди болотной земли! А эти… Припёрлись на всё готовенькое, на все богатства, по праву принадлежащие ему, Марципанову, лапы наложили… Олигархи проклятые!
«Ну ничего, – мстительно думал он, придерживая между ног нагруженный слитками вещмешок, – дайте мне только до краевого центра добраться. Там я такой тарарам подниму! Всех наших подключу – профессора Соколовского, краеведа Семагина… Они, кстати, меня погибшим считают. А тут я – вот он! Да ещё с такой информацией. Не для того мы, истинные поборники демократических ценностей, с тоталитарными режимами воевали, чтобы всякое хамло наши победы на пользу свою оборачивало!»
Будто услыхав его мысли, раскрасневшийся от спиртного и хорошей еды Переяславский окликнул вдруг:
– Эй, как тебя… Эдик! Ну-ка, иди ко мне!
«Ишь, как собаку зовёт! – возмутился витавший в мстительных мыслях Марципанов. – Не знает, быдло, с кем разговаривает!»
И отвернулся гордо, будто не слыша. Его тут же лапнули за плечо.
– Ты чё, в натуре, офонарел совсем? – грубо рявкнул, нависнув над ним с пластиковым стаканом в руке, громила из вице-губернаторской свиты. – На, пей, пока дают, на халяву!
Эдуард Аркадьевич вскинулся гордо, заявил дрожащим от негодования голосом.
– Из чужой посуды не пью. И в подачках ничьих не нуждаюсь.
– Ни хрена себе… Ты слышь, Семёныч, чё эта шелупонь щас вякнула? – в растерянности обернулся громила к Переяславскому. – Ему, вишь, после нормального пацана из стопарика пить западло! Тока што у параши валялся, а щас, бля, права качает.
– Это у него от воли рамсы попутались и голос прорезался, – авторитетно заключил сидевший рядом с вице-губернатором огромный и жирный, словно борец сумо, парняга. – Я, дело прошлое, когда по первой ходке срок отмотал, откинулся, тоже плохо соображал. У меня на воле сразу башню заклинило. Но старшим, пацаны, не грубил. Не-ет, не грубил. Не отталкивал, гадом буду, руку дающую!
Переяславский привстал и смотрел на Марципанова хмельными, шалыми глазами.
– Может быть, тебе, Эдик, с нами компанию водить западло? Одним с нами воздухом дышать противно? —сказал он вдруг не сулящим ничего доброго тоном.
Правозащитник, трезвея и отходя от куража, сыгравшего с ним злую шутку в мечтах, вдруг с ужасом понял, что совершил только что самую страшную, самую непоправимую в своей жизни ошибку.
– Точно! – хохотнул нависший над Марципановым крепыш и вылил на голову правозащитника отвергнутую тем стопку водки. – Пущай, в натуре, без нас полетает!
Все захохотали, тряся животами, а Переяславский, щёлкнув пальцами, подозвал одного из телохранителей и что-то сказал ему в ухо.
Эдуарда Аркадьевича подхватили под руки, подтащили на негнущихся, окостеневших ногах к выходу, распахнули настежь люк вертолёта.
Внутрь салона ворвался ужасающий грохот винтов, ледяной ветер и колкий, как иглы, снег.
Марципанов и охнуть не успел, как его вытолкнули, преодолевая упругое сопротивление воздуха, наружу, в чёрную бездну…
Он умер практически мгновенно, от несовместимого с жизнью страха и холода, от ясного осознания того, что ждёт его внизу, в конце полёта сквозь морозную заиндевелую мглу.
Эпилог
Из романа Ивана Богомолова «Пуд соли», номинированного на литературную премию «Национальный бестселлер».
Человек шёл по тайге напрямки, не разбирая дороги. Он стороной обходил редкие здесь автотрассы и железнодорожные магистрали, города и посёлки, пёр напролом, спрямляя извилистые, цивилизованные и комфортные для дальних странствий пути.
Его давно нечищеные, порыжевшие от пыли и грязи, стоптанные вкривь и вкось кирзовые сапоги набухали от росы утром и просыхали, покрываясь паутиной трещин, к жаркому полудню, волглые от пота портянки хорошо провеивались в короткие минуты привала на вольном ветерке, телогрейка, в которой он спал, выгорела до пепельной белизны от летнего солнца, молескиновые штаны прохудились на обоих коленях, и всё-таки он чувствовал себя легко, шагая бездумно, не уставая почти и упиваясь свободой.
В первые день-два он ещё прислушивался тревожно, не раздастся ли за спиной яростный лай конвойных собак, оглядывался часто, боясь обнаружить погоню, но вокруг него стояла тишина, которая наступает лишь там, где нет ни одного человека на многие километры вокруг.
Вскоре он успокоился и начал жить просто, как птица, не озабочиваясь ничем, сливаясь с природой. Пил речную и родниковую воду, а то, случалось, и озёрную, да и просто из лужи, и никакая холера его не брала. Питался тем, что под руки и под ноги попадалось – ягодами, грибами, не успевшей вовремя увернуться от него живностью – белками, сусликами, бурундуками, так что голод его не мучил. Присутствовало лишь непривычное ощущение безграничной свободы, полёта, и временами казалось, что он парит, не касаясь земли…
Так продолжалось неделю. Потом небо заволокли тяжёлые, дымные тучи, зарядили затяжные дожди, которые вымочили худую одёжонку до нитки, опустили на землю стылые, до костей пробирающие холодом туманы. Злобным крысёнышем зашебуршился голодный желудок. Сапоги, пропитавшись влагой, стали неподъёмными, чавкали при ходьбе, сырые портянки сбивались в комок, тёрли нещадно, до крови, ноги. Мокрая телогрейка воняла прокисшей ватой, давила камнем на плечи, но подсушиться ему было негде.
Он едва шёл уже, тащился из последних сил, с трудом преодолевая буреломы, скользя и падая на раскисшей глине овражных склонов.
Неожиданно, когда казалось, что конца не будет этому нелёгкому, на удачу, без надёжных ориентиров, пути, он увидел перед собой высокий дощатый забор с рядами колючей проволоки поверху, трёхногую сторожевую вышку, караульное помещение вахты с обитой железом дверью.
Сперва он испугался, поняв, что кривая дорожка привела его туда же, откуда он недавно ушёл. Но потом, поразмыслив чуток, шагнул к двери и замолотил в неё кулаком.
Щёлкнул замок, дверь распахнулась, и на пороге возник охранник. Он хмуро оглядел беглеца, спросил равнодушно:
– Ну что, нагулялся?
– Виноват, гражданин начальник, – смиренно потупился человек.
– Айда заходи, – охранник отступил в сторону, – будь как дома…
Его побили, конечно, – без этого нельзя, порядок есть порядок, но без остервенения, не слишком сильно. Потом водворили в карцер – пусть холодный и тёмный, но всё-таки надёжно защищающий от дождей и ветров.
Баландёр из хозобслуги, гремя бачками, набуробил ему черпаком полную, до краёв, миску тёплой похлёбки, всучил изрядный ломоть ржаного, пахучего до головокружения хлеба, кружку горячего чая и предупредил вежливо: