а, так вот и текём тут себе, да (СИ)

Но не всякому под силу закончить этот факультет.

Двое студентов нашего филфака перевелись туда учиться, так через месяц плюнули на все карьерные перспективы и вернулись обратно.

Там дисциплина – как в кадетской школе, если при входе лектора в аудиторию не встанешь в постойку «смирно», то староста группы, такой же студент, как ты, на тебя вызверится не хуже, чем «фазан» на салагу.

А в общежитии все вообще по струнке ходят и друг за другом подсматривают, чтобы настучать. Ведь райком райкому рознь – может оказаться в занюханном райцентре, а может и в столичном городе.

Классический пример борьбы за выживание – чем больше выживешь других, тем труднее тебя выжить.

Этот молодой чернявый ходил в длинном кожухе и на мой не зарился.

Он оказался поромантичней повышенного капитана, а может просто облениться не успел, и потому назначал мне встречи в различных городских учреждениях.

То в ЗАГСе, когда уже закрыт после рабочего дня, то в бюро по туризму.

Один раз на кухне пустой квартиры на четвёртом этаже пятиэтажки, недалеко от главной площади.

В тот раз он своего нового начальника привёл. Когда-то на таких говорили «интересный мужчина», седые волосы в стрижке бобриком над загорелым моложавым лицом.

Сразу чувствуется Европа.

Его за что-то из филиала в Венгрии турнули в это захолустье, вот он и заинтересовался сексотом, через которого предыдущий капитан поднялся в Киев.

Однако, послужить и этому трамплином я уже не мог. Хватит. Нахлебался.

Чернявый чуть не плакал от моего неизменного доклада, что нынешняя студенческая молодёжь это аморфная масса думающая лишь о том, сколько сала осталось в «торбе».

Миновали игривые времена.

А ему, неуёмному, до того ж уж хотелось, что он даже и ко мне сексота подсылал, в 72-ю комнату, а вдруг я перевербовался и стал двойным агентом и под койкой у меня подпольная типография?

Конечно, тот сексот мне не представился, что он секретный сотрудник под псевдонимом «Вовчик», но я его всё равно вычислил.

Нормальный студент с физмата обратится ко мне с просьбой, чтоб я его подтянул по английскому? При моём-то «имидже».

Он оправдывался тем, что мы живём в одном общежитии.

Хорошо, если смогу – помогу.

Вот он приходит, я гостеприимно ему предоставляю койку первокурсника из нашей комнаты и называю номер упражнения из его же учебника, и он начинает выполнять его в свою тетрадку.

Теперь я могу вернуться за стол, где уже начата «пуля» в преферанс.

И что он может украдкой записать в тетрадку: «семь червей», «вист», «пас», «мизер»?

В ту эпоху на пачках сигарет и папирос ещё не писали «Минздрав предупреждает – курение опасно для здоровья» и в 72-й комнате дым плавал слоями и свивался в медленные клубы.

Некурящему физматовцу хватило всего двух занятий, чтоб убедиться – да, студенческая масса абсолютно аморфна: по две копейки за вист.

Но один раз чернявый продиктовал мне донос на Жомнира.

Никакого компромата, а просто, что будто бы в такой-то день, в такой-то час Жомнир выходил из лингафонной лаборатории.

Ну, лингафонка это не явочная квартира и, кроме лаборантки, там полно первокурсников за стеклянными дверями кабинок – в наушниках сидят и попугаят тексты Meet the Parkers. Совершенно неподходящее место для раздувания украинского национализма.

По-моему, донос ему понадобился когда узнал, что я бываю на дому у Жомнира для обсуждения моих переводов в «Translator», с которыми я так и не завязал.

Такая бумажка завсегда пригодиться может:

– Почерк вам знаком, Александр Васильевич?

Последним моим заданием стало знакомство с американцами.

В Киеве проходила сельскохозяйственная выставка США и я получил инструкцию посетить её и попытаться завязать знакомство хоть с кем-нибудь из персонала.

Я прихватил с собой Славика и мы погнали в Киев на территорию республиканской ВДНХа, где в большущем ангаре проходила эта десятидневная выставка.

Живые американцы тогда в диковинку были. На выставке толкучка жуткая – поплотнее, чем даже в Мавзолей Ленина на Красной площади в Москве.

Как войдёшь, висит громадный портрет президента США Джимми Картера с наилучшими пожеланиями советскому народу; и дальше толпа движется змейкой вдоль турникетов с отсеками по сторонам – трактора там, сеялки-веялки всякие, картинки фермерских хозяйств.

В одном закутке надувная свинья стояла, симпатичная такая – крупными цветами изрисована в стиле мультика «Жёлтая субмарина» Beatles.

А рядом с цветастой свиньёй – девушка. Так себе, если не знать, что американка, во второй раз и не глянешь.

Стоит и твердит, как заводная:

– This is a piglet! This is a piglet!

Глаза словно стеклом затянуты, наверно, обалдела часами перед толпой стоять, что с гулом мимо валит, как Ниагарский водопад.

– This is a piglet! This is a piglet!

А кто её поймёт в этом людском потоке? Мне жалко стало, притормозил, говорю:

– Call it «porosyonok».

– This is a piglet! This is a piglet!

( … на тот момент две великие нации ещё не созрели для диалога…)

Вышли мы со Славиком из ангара и раскумарились на промозглом весеннем ветру республиканской ВДНХа.

А чернявому я доложил, что американцы зашуганные какие-то. Он понял, что из «зашуганных», как и из «аморфных» дело не сошьёшь и – опечалился.

Задание это оказалось последним потому, что после него я вскоре сам себе яму выкопал.

Чернявый уже внаглую требовал написать хоть что-нибудь новое. И тут мне подвернулось – и ему в радость, и людям без вреда.

В читальном зале института, в Новом корпусе, я перелистывал биографию Богдана Хмельницкого и на одной из страниц увидел карандашную пометку на украинском языке «Богдан Хмельницкий – предатель украинского народа».

Вот на эту пометку я и донёс. Он обрадовался – раз воссоединитель с Россией предателем назван, то это махровый украинский национализм.

– А страница какая?

– Ну, где-то посередине.

Вобщем, изъяли эту книгу, долистались до страницы и на следующем свидании:

– А ведь в книге это ты написал.

– Что?!

– Почерк твой – вот что! Лучше сам признайся – зачем?

Короче, на пушку берёт, экспертизой стращает.

Через месяц он мне объяснил, что у меня буква «а» хоть и похожа, но другая. Так ему графолог говорил.

И, что характерно, не извинился даже.

Вобщем, я, типа, обиделся и перестал ходить на свидания, сколько бы он ни семафорил.

А при случайных встречах в городском транспорте я сводил общение к безразличной незаинтересованности.

Ему, похоже, дошло, что от такого сексота пользы – как от двух тузов в прикупе на мизер с дырками и – отстал.

Так в архивах КГБ перестали копиться доносы с моим почерком и подписью «Павел».

Но я ни разу в жизни об этом не пожалел – особой любви между нами никогда не было.

( … да, но теперь придётся отмотать назад – что это за Славик с Двойкой?..)

Они пришли в мою общаговую жизнь на смену Феде с Яковом.

Первокурсники.

Славик из Чернигова поступил на англофак и даже поселился в одной со мною комнате.

Он тоже служил в стройбате, правда в привилегированной его прослойке – заведовал завскладом, чмошник, следовательно происходил из семьи достаточно зажиточной для ведения переговоров с командованием части.

А в стройбат он угодил из-за зрения, которое и прятал за линзами полутёмных очков. Длинный чуб из прямых каштановых волос наискосок покрывал его лоб – от края и до края. Верхнюю губу он не брил, сберегая мягкие женские усики.