Клео. Как одна кошка спасла целую семью

Роб поднял с пола носок и потряс. Это заворожило Клео. Свирепость: 10. Устойчивость внимания: 0. Она прыгнула и заплясала вокруг носка. Когда Роб швырнул его в другой конец коридора, она вприпрыжку кинулась следом.

Мы просочились в дверь, когда хвост Клео скрылся в тени. Господи, ведь это всего лишь кошка! — раздался наставительный мамин голос у меня в голове. Но я не чувствовала себя такой виноватой с того самого дня, как оставила мальчиков в группе продленного дня, которую, похоже, вела прямая наследница Адольфа Гитлера.

По тропинке мы направились к зигзагу. Меня что-то толкнуло посмотреть на дом. Оглянувшись, я увидела Клео, выглядывающую из окна Роба. Окажись здесь у нас представитель фирмы «Открытки Холмаркс», он наверняка подписал бы с ней пожизненный контракт на умилительные фотографии. Она смотрелась бы сногсшибательно на рождественской открытке — сидящей в корзинке, цветочном горшке или выглядывающей из подарочного носка.

Вчера в ванной она спасла меня, помогла пережить ужасающий, гнетущий момент. Я должна быть ей благодарна за это. Она прекрасна, удивительна. И с ней невозможно ужиться.

7

Укрощение зверя

Вряд ли кошки — союзники людей. Будь люди немного порассудительнее, из всего животного царства они выбрали бы себе в любимцы кого-то больше похожего на себя. Например, обезьян. Казалось бы, это очевидно: мохнатенькие, смышленые, по большей части вегетарианцы, обезьянку можно выдрессировать, научить разным трюкам. Но люди не питают никакого тепла к приматам. В обезьяньих глазах им видится отблеск собственного пикантного прошлого.

Вместо этого люди предпочли ближайших родственников своих заклятых врагов — львов, тигров и волков, которые скорее будут глодать их кости, чем смирно сидеть у ног и забавлять.

Зоомагазин вовсю потакал этому предпочтению. По привычке или инстинктивно, я направилась в секцию собак. Здесь в пещере Аладдина, полной мячей-пищалок и резиновых косточек, был рай для Раты. Роб потянул меня в другой конец магазина и ткнул пальцем в нечто подушкообразное, что, на его взгляд, могло служить отличной постелью для нашего котенка.

Покрывало «под леопарда» явно неплохо отражало индивидуальность Клео.

К нам устремилась продавщица и порекомендовала сухой корм для котят. ( Особый корм для котят?Мама сильно удивилась бы. Я прямо-таки услышала ее голос: Мир окончательно сошел с ума?) Продавщица сказала, что котенку может понравиться мягкая игрушка, набитая кошачьей мятой, и заметила, что от этого запаха котята становятся очень игривыми. Представив себе Клео под воздействием кошачьего эквивалента ЛСД, я поблагодарила и отказалась.

Уже у самой кассы она уговорила нас приобрести пластмассовый кошачий туалет и упаковку наполнителя к нему. Я не хотела оставлять котенка. Стив наверняка рассвирепеет, когда вернется и увидит все фокусы Клео. Так для чего приобретать все эти прибамбасы? Роб привстал на цыпочки и подтолкнул кошачью постель к окошку кассы.

Продавщица оказалась хорошим психологом. Склонившись над мальчиком, она, сияя, поинтересовалась, как зовут его котеночка. Роб покраснел от гордости и произнес ее имя. Это, добавил он, самый лучший котенок в целом мире.

Жизнь была трудна. На обратном пути я вела машину по крутому спуску, мимо Ботанического сада, где мы с мальчиками любили кормить уток. В дни, когда из-за плохой погоды ребята сидели взаперти, кормление уток превосходно помогало им разрядиться и выпустить пар. Животные — мохнатые или пернатые — всегда были лучшим способ достучаться до них, привести в чувство и успокоить. Вид невзрачной утки, скользящей по серебристой воде, настраивал нас на мысли об огромном мире, в котором проблемы начинали казаться не такими уж неподъемными. Мы неизменно покидали пруд с утками, чувствуя умиротворение. Весной мы считали утят, а их всегда оказывалось на одного-двух меньше, чем неделю назад. Но мы особо не горевали — не получалось, особенно когда цвели тюльпаны. Мальчики (их волосы на солнце казались золотыми) бегали вдоль рядов ослепительно красных, розовых, желтых цветов.

Я спросила Роба, не хочет ли он заехать к уткам, но ему не терпелось скорее вернуться к Клео. Оно и к лучшему, боюсь, там я не смогла бы справиться с собой. К тюльпанам я в этом году тоже не наведывалась. Пришлось им цвести самим. Каждый уголок Веллингтона наполняли душераздирающие воспоминания о нашей прошлой жизни. Город превратился в исполинский мавзолей.

Но отныне дом больше не был убогим приютом для бегства от мира. За дело взялся котенок и за двадцать четыре часа сумел все изменить, превратив его в дом Клео, атаковав каждый сантиметр моего личного пространства, ловко протискиваясь между щиколоток, царапая спинку стула, на который я садилась выпить кофе, и мгновенно устраиваясь на коленях всякий раз, стоило мне зайти в туалет. Я уж молчу о носках, пакетах и прочих ночных разрушениях, с которыми мне еще предстояло разбираться. Если я хочу избежать бурных объяснений со Стивом, нужно поскорее найти в «Желтых страницах» кого-нибудь, кто починит шнурки жалюзи. И кто знает, каких еще актов вандализма можно от нее ожидать?

Может, нам вообще лучше не ходить домой. Ехать себе дальше по шоссе, мимо гавани, на север. Дом, кошка, шаткий брак, друзья с их невыносимыми изъявлениями сочувствия — все останется позади. Уедем, будем жить у мамы в Нью-Плимуте, провинциальном городке, где я росла… Нас хватит недели на две, потом мы с мамой начнем сводить друг друга с ума. Да и от городка я давным-давно отвыкла. Каждый раз, как я туда приезжала на дни рождения или на похороны, мне неизбежно задавали одни и те же вопросы: «Как пишется?» и «Когда уезжаешь?», причем на второй ответить всегда было легче, чем на первый. Я никогда не считала свою работу «писательским трудом». Скорее, я просто делилась своими мыслями с людьми, у которых в жизни тоже не все гладко, предлагала вместе посмеяться над моими историями. Читатели моей колонки были для меня друзьями, с тем дополнительным преимуществом, что почти никого из них я не знала лично. В последнее время они были ко мне поразительно добры. Их письма, в том числе от людей, которые лишились детей, поддержали меня больше, чем что-либо другое. Один листок с аккуратно напечатанным текстом я даже таскала с собой в сумке. Он был от индийской пары, чей двухлетний ребенок потерялся в национальном парке, и найти его не смогли. Прошло десять лет, писали они, они до сих пор тоскуют, но жизнь продолжается. Они были для меня живым подтверждением того, что родителям, пережившим кошмарную потерю детей (это всегда кошмар), удается существовать и дальше.

Еще более смелым решением было бы двигаться все дальше на север, пока не завидим яркие огни Окленда, города побольше. Там я могу найти работу в газете или журнале. Хотя, пожалуй, только ненормальный согласится взять на работу такую вымотанную, погрязшую в тоске мать-одиночку.

Я остановила машину у глинистой обочины, поросшей папоротниками, на самом верху зигзага. Внизу раскинулся город — серые кубики, окна блестят на солнце. В одной из тех башен в деловом центре работает та женщина, что отняла у Сэма жизнь, возвращаясь на службу с обеда. Мне стало интересно, как она выглядит, чем сейчас занимается. Достает из шкафа документ, говорит по телефону? В таком небольшом городке, как Веллингтон, у нас вполне могут найтись общие знакомые. Но никто и виду не подал, что знаком с ней. Может, чувствовали, что ей лучше не попадаться мне на глаза — слишком опасно. Скоро, уже скоро ей придется предстать перед судом и признать, что она была пьяна или вела машину слишком быстро. Наказание ее не минует.

За деловыми кварталами, за холмами, за домом Лены лежало кладбище, где покоилось тело Сэма. Еще дальше за ним, на пляжах Макера-бич, отдыхали семейства, стремясь извлечь как можно больше из уходящего лета. Мамаши расстилают на камнях одеяла, разливают оранжад и убеждают детишек, что вода совсем не такая холодная, как кажется. Мальчишки прыгают в волнах, они уже покрылись гусиной кожей, плечи блестят на солнце. Среди них и приятели Сэма. Мне не хотелось видеть ни их, ни их матерей.