Маленькая ложь Бога

Следующий тип слез — слезы искренних друзей — имеют все один вкус: вкус страшного удивления (их друг вдруг умер таким молодым, едва шестьдесят исполнилось!), вкус пустоты, внезапно образовавшейся из-за этой безвременной смерти, вкус надвигающегося одиночества; у многих к этому примешивается еще и привкус страха перед собственной смертью, которая (они знают это) уже маячит на горизонте, подстерегая их, пока издали. Какую-то часть этих слез друзья проливают по самим себе — заранее. Мне хотелось сказать им, чтобы они не расстраивались: придет день, и они смогут всласть поплакать над самими собой, как я делаю это сейчас рядом с ними.

Еще я удивился, заметив притворные слезы. Две родственницы пришли вместе, обе нарядные, обеим не больше пятидесяти. Они механически прогнусавили Лео несколько дежурных слов — явно заученных в машине — и прошли в спальню. Думаю, они не ожидали, что Лео пойдет вместе с ними, и испытали от этого известную неловкость: они-то, видимо, рассчитывали наскоро забежать в эту мрачную комнату и выскочить обратно. А тут, не зная, как поступить, обе вытащили по носовому платочку и стали вытирать воображаемые слезы, нарочито громко шмыгая носом. Попритворявшись достаточное с их точки зрения время, они обменялись заговорщическим взглядом и, проведя рукой по спине моего сына и пожелав ему удачи, вышли из комнаты, оставив его одного. Они ретировались, даже не поцеловав Марион или Ивуар, я проследил за ними до самой машины и слышал все их «Уф!», «Наконец-то!» и «Я думала, это никогда не кончится!», исполненные крайнего облегчения.

Вот дряни.

Знаю, мне не следовало бы так говорить, но я так подумал — и подумал изо всех сил! Конечно же, нельзя принудить себя испытывать горе, но я, я их очень любил, этих родственниц. И я бы плакал по-настоящему, если бы они умерли, а вот они…

Никакого стыда.

Последние слезы меня удивили: слезы Самюэля, друга детства Лео. Я не видел его несколько лет и был удивлен, когда в дом вошел мужчина, настоящий, взрослый, зрелый, солидный, импозантный. Не то чтобы в Лео не было импозантности, но, став мужем и отцом, он не перестал от этого быть в моих глазах юношей, даже в чем-то подростком, как, впрочем, большинство сегодняшних двадцати пятилетних. Итак, я увидел, как этот высокий, крепкий мужчина пришел в своем прекрасном костюме, правда — отлично скроенном (я обожаю костюмы), широко улыбнулся Лео, словно говоря: «Я здесь ради тебя, я сильный и разделю с тобой горе» — в общем, совсем как Смотритель. Он мало говорил, только стиснул моего сына в объятиях — сильных и долгих. Жизнь разлучила их лет десять назад, но эти годы разлуки испарились в один миг. Вот оно — чудо настоящей дружбы, которому так завидует любовь.

Сэм вошел в комнату, держа Лео за плечо, несколько долгих секунд ничего не происходило, а потом он вдруг разрыдался. И этот плач удивил меня больше всего: это были не сдерживаемые рыдания гордого мужчины, а горькие слезы маленького мальчика. Он сопел и всхлипывал, и тут я понял, что он оплакивал наши футбольные матчи, когда им с Лео было по восемь лет, наши походы в парк аттракционов, наши поиски сокровищ, которые я устраивал для них, шалаши, которые мы строили втроем. Он оплакивал мультики, которые мы запивали горячим молоком и заедали целыми пакетами конфет, и каникулы на морском побережье. В его залитом слезами лице я снова увидел мальчугана, каким он был когда-то, немного полноватого, немного неуклюжего; это был тот же парнишка, который старался как можно дольше торчать у нас по средам и воскресеньям, потому что дома его отец часто распускал руки — доставалось и ему, и его матери.

Я видел, как перед моим безжизненным телом мужчина оплакивал ребенка, каким был когда-то.

Из-за всего этого день у меня получился страшно тяжелый. И я решил не присутствовать на своих похоронах. Я даже поклялся, так что решено и подписано: на похороны не пойду.

Положенную мне дозу горя я получил.

Теперь надо сконцентрироваться на Власти — на всех трех ступенях, на том, что я могу сделать, чтобы мир стал лучше — для Лео, для Ивуар, для будущих детей Ивуар, и…

Но…

Что это за шум у меня над головой?

На дереве что-то есть! Ну да, я же не сумасшедший, прямо надо мной, на дереве что-то такое имеется!

Либо у меня галлюцинации, либо…

Ветка шевелится!

Что это там среди листьев?

Рука?

Ну да, именно — рука!

Но…

Это не обыкновенная рука!

Это…

Ох, бл-и-и-ин!..

Нежданный гость

Обезьяна! На дереве — обезьяна!

Мать честная, но что шимпанзе может делать на этом дереве? А главное, что ему делать в саду?

Если только…

Да, думаю, у этого есть логическое объяснение!

Я всегда ужасно любил смотреть по телику документальные фильмы про животных, и, если не ошибаюсь, шимпанзе и человек имеют более девяноста девяти процентов общих генов. Я видел кучу экспериментов с обезьянами, где они учились общаться с нами, испытывали те же эмоции, что и мы, смех, страх, сострадание и даже любовь…

Значит, учитывая все это, единственное объяснение присутствия обезьян здесь, в саду, это что на самом деле они — люди!

Невероятно!

И потом, этот взгляд… Они так смотрят, что у меня сразу создается впечатление, что они все понимают, читают мои мысли. Что они — такие же, как и я.

Но… Нет, мне это не снится, он смотрит на меня! Смотрит прямо в глаза с высоты своей ветки! Так что же, он меня видит?

Я привстаю на цыпочки и протягиваю к нему руку: он отстраняется.

«Ух-ух…»

Я услышал его тихий крик! Я слышу его! Это невероятно! Значит, я не ошибся, я вижу его и слышу, и он тоже может меня слышать и видеть!

— Ух-ух, ух-ух…

— Не бойся! Ты меня видишь? Ты слышишь меня?

— Ух-ух…

— Я тоже тебя вижу! И слышу!

— Ух-ух… Ух!

— Что, хочешь поговорить со мной? Не бойся, я — как ты, смотри! Я — твой брат!

— Ух-ух… Ух… Ха! Ха-ха-ха!

— Что?

— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!

Обезьяна покатывается со смеху. Смеется она совершенно по-человечески и очень громко. Как я раньше не догадался…

— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Я так и знал, что ты попадешься на эту удочку!

— Ничего смешного!

Обезьяна вдруг меняет форму, и через какие-то две секунды я вижу перед собой Бога: он сидит на дереве, держась руками за ветки, чтобы не упасть, — так ему смешно:

— О, небеса, как ты меня рассмешил!

— Ладно, ладно, тоже мне, шутник нашелся!

— Я думал дольше продержаться, но ты меня добил этим: «Я твой брат!», хи-хи! Умора!

— Конечно, когда можешь вот так менять обличье, это проще простого!

— Слушай, ты меня до слез довел! Ох, ох, ох!

— Хм… К тому же, признайся, все это было правдоподобно — в принципе!

— Да, потому-то я и сыграл с тобой эту шутку, «мой брат»!

Ах, как давно он не подшучивал надо мной, мне этого даже стало не хватать, надо же!

— Ну что, доволен собой?

— И даже очень!

— И правда, вышло неплохо… Подумать только, я ведь серьезно отвечал на эти твои «ух-ух»… Ты прав: позор!

Я от души хохочу, и вот мы снова смеемся и дурачимся вместе, как тридцать лет назад; никогда не думал, что мне придется пережить здесь минуты такого счастья.

На земле он частенько разыгрывал со мной подобные шутки, и должен признаться, я обожаю это. Превращения — это его конек: как-то раз, проснувшись, я услышал у себя за спиной жуткий вой, обернулся, и тут на меня набросилась девочка из фильма «Изгоняющий дьявола». Я чуть не грохнулся в обморок от страха… Но когда я увидел, как это маленькое чудовище вдруг превращается в Бога, мы оба расхохотались и просмеялись так целый час. Одну из лучших своих шуток он сыграл со мной вечером перед моей первой брачной ночью: он прикинулся Алисой, и я был в полной уверенности, что это действительно моя возлюбленная молодая жена сидит передо мной, обкусывая как ни в чем не бывало ногти на ногах и жеманничая, как какая-то старая грымза; я пережил тогда несколько минут горчайшего разочарования. Позже, когда Лео был грудным младенцем, он развлекался, приделывая ему пятачок вместо носа или густую бороду. Сколько раз я хохотал над этим до слез — и не сосчитать…