Похититель снов

Шпион в моей лаборатории, кража жесткого диска, случайный разговор о тета-ритме между Сергеем и Гансом Д. в Санкт-Петербурге, восстановление в памяти истории с этим злосчастным веществом… Но какова может быть роль Муранеллы в этой истории? А «Марлен»? И кто стоит за Сергеем? Да если бы кто-то из русских и решился на применение GB169, я бы им только успеха пожелал! Человек — не крыса, и я уже больше не верю в собственную теорию генетического программирования.

На самом деле до сего дня я извлек лишь один урок из этого ограбления: я превратил собственный дом в неприступную крепость, установив там новейшую аппаратуру против краж, которая теперь каждую ночь меня будила, включаясь по ошибке в ответ на ночные проказы моих кошек. Я уже более или менее серьезно начинал задумываться о том, что онейрология спасла мне жизнь. Ведь я не встал с постели, поскольку воспринял громкий собачий лай как исключительно звуковой сон, без эрекции, достаточно интересный, чтобы быть охваченным моей теорией онейрического сознания. «Так вот в чем витальная функция сновидений, я же ее почти уже открыл, — размышлял я, посмеиваясь, — ложный сон, оказывается, может спасти жизнь!»

Приближалось время завтрака. Муранелла так и не позвонила. Что же делать?

Мне не хотелось больше оставаться в гостинице и завершать статью, так как появилось ощущение, уже почти переходящее в убеждение, что не я, а кто-то другой написал это обширное резюме. Почему я так уверился вдруг в этих гипотезах? Неужели возможно в нейробиологических терминах объяснить такое эфемерное и неуловимое явление, как сновидение? Это просто безумие — связывать его с электрической активностью определенных структур мозга, таких, как гиппокамп! Ведь убеждал же меня на одном из недавних конгрессов знаменитый кибернетик и специалист по сну, что тета-ритм — это всего лишь артефакт, а я ему не поверил! Может, он был прав? Нужно ли еще защищать мою теорию генетического программирования?

Внезапно я осознал правоту всей той многочисленной критики, которую до сих пор старательно отвергал, вытеснял и забывал; некоторые из моих лучших друзей, например, Дидьё Жан Винмиль, даже посчитали меня «расистом»! Конечно, с моей стороны было по меньшей мере дерзко, смешно и наивно — еще раз взяться за взаимоотношения между врожденным и приобретенным. Эта проблема не нова и давно уже никого не интересует.

Генетическое программирование! Известная история! Учите-ка лучше молекулярную генетику, друг мой! Почему вы не рассматриваете другие подходы? Как насчет «ассимиляции» по Пьяже? Все это старо как мир. Помните «порядок вместо хаоса» Пригожина? Никто не знает, что это такое, но сама идея шикарная! А почему вы отвергаете, не хотите принимать на веру гипотезу о том, что сновидения нужны для запоминания или забывания? Видит бог, эта гипотеза была удостоена престижнейшей Нобелевской премии! Значит, она всеми воспринимается как правдоподобная. И вообще, зачем искать функцию сновидений, или парадоксального сна? Как говорят некоторые, это наивно, телеологично и эсхатологично. Ведь достаточно — просто описывать явления. Не выходите, дорогой мой, за пределы феноменологии! В крайнем случае, описывайте механизмы, но не выходите за их пределы! Спрашивайте «как», никогда не спрашивайте «почему»! А со временем молекулярные биологи найдут ген сна и сновидений у дрозофилы, и все закончится. Это дело пары ближайших лет, не более!

Что же делать — отложить рукопись и полностью ее переработать или вообще отказаться? Я вновь отложил на завтра отправку факса.

Войдя в ресторан, я сразу увидел Людвига. Он с любопытством на меня уставился. Может, потому, что я уже два дня не брился? Или он заметил красную шишку у меня над ухом?

— Вы сократили продолжительность фанго сегодня утром, друг мой?

— Да, конечно. Всё в норме. Я, может, поеду сегодня в Венецию, но не на Мурано.

Я не осмелился рассказать ему о своем гороскопе.

Наконец я принял решение. Раз Муранелла мне не позвонила, то бесполезно ее преследовать или снова садиться в сорок первый вапоретто. У нее будет полное право дать мне пощечину на глазах у всех пассажиров и пожаловаться полиции на сексуальное домогательство. Однако я легко могу дождаться ее на площади Гетто Нуово, которую она (или ее двойник) должна была бы пересекать, как и в течение трех последних дней. Тогда я смогу проследить, куда она направляется или где живет. Может, мне удастся наконец-то поговорить с ней один на один и попросить объяснить мне тайну ее появлений.

Я решил отправиться пешком прямо от вокзала Санта-Лючия до площади Гетто Нуово. По пути достаточно кафе и маленьких тратторий, где можно остановиться и дать отдых больной ноге.

К шестнадцати часам я уже был на площади Гетто Нуово и присел на скамейку на мосту, который переходит в улицу Рио Мизерикордиа. Это мой любимый мост в Венеции, поскольку Висконти в своем фильме «Senso» [50] снял на нем любимую актрису моей молодости, Алиду Валли [51]. Это по нему она спускается, облаченная в длинное черное манто, чтобы встретиться со своим любовником, австрийским офицером, в период оккупации Венеции в 1850 году.

Низкое солнце отбрасывало тени до середины канала. На окнах сушилось белье, и вода, словно кривое зеркало, одаривала меня искаженным изображением. С этой точки мне было видно все, что происходит на площади, окруженной старинными домами в четыре-пять этажей, самыми высокими в Венеции: посетителей, толпившихся возле входа в музей и небольшую синагогу. Но, насколько хватало взгляда, я не видел Муранеллу среди множества прохожих на Рио дель Гетто Нуово. Я прождал до восемнадцати часов. Муранелла не появилась!

«А вдруг, — подумал я, — она позвонила в гостиницу после моего отъезда, скажем, по дороге с работы, или зайдя в церковь Мадонна дель’Орто? Может, она решила вновь встретиться со мной на вапоретто? И была разочарована? А если их двое, этих Муранелл, то рассказала ли она об этом своему двойнику или близнецу?»

Вот тут-то я впервые пожалел о том, что не обзавелся мобильным телефоном — а ведь до сегодняшнего дня эта идея не вызывала у меня ничего, кроме ужаса!

Я стал озираться в напрасных поисках телефонной кабины. Оказалось, что и из кафе здесь звонить тоже нельзя, так что мне пришлось медленно, волоча ногу, брести обратно до самого вокзала. Там я приобрел телефонную карту и наконец позвонил в отель «Теодорих».

— Si, si, Professore, одна donna звонила вам около шести вечера. Она просила, чтобы вы ей позвонили в Венецию. Это очень срочно, запишите ее номер.

Это был номер мобильного телефона. Милая Муранелла! Как же ее настоящее имя? Портье мне его не назвал. Неужели мы будем вместе уже через десять минут? И я найду, наконец, ключ к тайне, которая меня так захватила?

— Pronto, pronto, Professor Jouvet calling. I am so glad to talk to you… [52]

— Профессор Жуве, я беспокоюсь, потому что ничего от вас не получила, — ответил мне женский голос с итальянским акцентом.

«Бог ты мой, — подумал я, — оказывается, я мог с ней разговаривать и писать ей записки на французском!»

— Где вы? — спросил я. — Мы можем встретиться? Вы еще на сорок первом вапоретто?

— Il quarrantuno? Каком сорок первом? Я на конгрессе, недалеко от Дзаттере.

— На каком конгрессе?

— По психологии сна, профессор Жуве, вы меня помните?

— Ха, так это не вас я встретил на сорок первом вапоретто? Вас или вашу сестру?

— Нет у меня никакой сестры! Я доктор Бьянка Ф. из Турина. Я была в вашей лаборатории в Лионе в прошлом году. По поводу моей диссертации о Санте де Санктисе. Вы что, меня не помните, профессор?

Я произнес про себя все самые страшные проклятия на всех знакомых мне языках.

— Вы меня слышите, профессор?

— Да, я вас помню. Как вы меня нашли?

— Через вашу секретаршу. Мы с вами обменялись сообщениями по факсу два месяца назад, и вы мне написали, что приедете на конгресс. Поскольку вы сейчас неподалеку от Венеции, ваша секретарша дала нам название вашего отеля. А где вы?