В часу одиннадцатом

Александр возражал, говоря, что работает с утра до вечера.

Матвей махнул рукой. Он сказал, что мог и без Александра все это сделать. Ему не нужны эти стены, это строительство, которое Александр осуществлял не очень хорошо, несмотря на двух подсобных рабочих; это было нужно для пользы и для блага самого Александра, иначе чем бы Александр занимался в жизни? Он должен иметь чувство долга, которого у него нет. Ему дали настоящее христианское общение взамен того безбожного, какое он всегда имел в своей семье и своем окружении. Оказывается, Александр исповедует какие-то мирские предрассудки, предвзятости, светские условности, вместо того чтобы поступить по духовной сути, то есть просто приехать и войти, и взять свое, и сказать то, что нужно, как и должен поступить человек, у которого есть понимание ситуации, а не какие-то языческие соображения наподобие “не могу этого сделать…”

— Но почему бы тебе самому не поговорить и не объяснить ей все, что считаешь нужным?

— Видишь ли, если я буду говорить в свою пользу, это может оказаться слабым аргументом. Когда свидетельствует кто-то другой — это убеждает больше. Кроме того, она к тебе хорошо относится — ведь ты привозил ей продукты и лекарства… Ты с ней беседовал. У нее с тобой связаны положительные эмоции. Это важно.

И на следующий день Александр завел машину и поехал в Москву, в Новые Черемушки. Матвей отправился с ним.

Он много говорил, пока они ехали. Он говорил с поощрительной интонацией о том, что Александр делает успехи, становится взрослее, справляется с недостатками, но еще не до конца; что Александр почти освободился от этого губительного интереса к языческому искусству, и это хорошо. А поручение, которое должен выполнить Александр, совсем простое, надо прийти и сказать: “Ничего не завещайте Николаю, не доверяйте ему. Он все присвоит себе и ничего не будет делать для общины. Матвей Семенович просит вас прямо сейчас взять документы и поехать к нотариусу”. Или: “Общение с Николаем опасно, он предал всех. Николай совратился, он больше не член нашей общины”. Или: “Николай отступил от Христа, он негодяй, надо побыстрее вычеркнуть его из завещания, и прекратить с ним всякие отношения”.

Александр должен был заучить эти слова, и он их заучил, как школьник, который может все позабыть в любую минуту, которому ничего нельзя поручить. А завещание, хранившееся в верхнем ящике секретера, Александр должен был забрать в любом случае. Странно было все это, но Александр решил: это последнее, что он делает в этой странной ситуации. После этого он поедет к батюшке и постарается разобраться в сложившейся ситуации.

Он подогнал машину к дому. Матвей попросил поставить ее на углу — так, чтобы можно было наблюдать за всем, что происходит во дворе. Заглушив двигатель, не сказав ни слова Матвею, Александр пошел к подъезду. Спокойно поднявшись на третий этаж белой блочной “башни”, Александр остановился перед дверью. Тихо. Осторожно, с легким шорохом, вложил ключ в замочную скважину, и еще раз прислушался.

Он не задумывался о том, что будет делать, если там окажется кто-то посторонний, если возникнет что-то непредвиденное. Он не думал об этом, потому что Матвей убедил его, Бог все устроит, а Бог в этом деле, разумеется, “на нашей стороне”. А еще, наверное, потому, что в тот момент Александр разучился смотреть на мир как раньше. Этот мир, как ни странно, перестал быть для него миром, в котором он живет, а превратился в какой-то случайный вокзал, переправу, где смешались и перепутались все его надежды; где сам он стал частью механизма, исполняющего заданную кем-то функцию. Наверное, это ощущение подавляло все прочие ощущения, и прежде всего чувство самосохранения.

Александр вошел в квартиру. Тихо, темно. Слава Богу, сказал он про себя. Впрочем, подумал он, с какой стати я должен бояться, ведь я бывал здесь много раз, это почти что часть моего дела, моей работы, моего послушания. Он включил в прихожей свет. Ведь так будет естественней.

Он прислушался, ожидая, что Ксения Сергеевна, как обычно, выйдет навстречу. Никаких шорохов он не услышал. Он прошел в другую комнату, где находились секретер с документами и потайной шкаф со святыней. Приоткрыв его, Александр увидел подсвечник, какие-то книги, маленькую коробочку с мощами одного местночтимого святого, завернутую в бархат икону… Вещей, которые хранились у Ксении Сергеевны, стало гораздо меньше, — очевидно, их уже перевезли отсюда в другое место. Выдвинув верхний ящик секретера, Александр взял лежавшую сверху папку: как ему объяснил Матвей, составленное когда-то завещание должно находиться здесь. Он положил ее в сумку.

Присев на край дивана, он посмотрел в окно. Вот сейчас, здесь закончилась история чего-то, что называлось братской христианской любовью. Она закончилась абсолютной полноценной взаимной ненавистью. Только здесь еще оказался он, и ему самому непонятно, что он здесь делает.

— Здравствуй, Саша, — услышал он. — Как я давно тебя не видела. Ты не говорил, что придешь. Что ты здесь делаешь?..

Он даже вздрогнул от неожиданности. Ксения Сергеевна стояла в дверях, заспанная, в халате, глядя на Александра то ли с улыбкой, то ли со страхом. Теперь он заметил, как она изменилась: серый цвет похудевшего лица, острота сутулых плеч, безнадежность взгляда. Она, кажется, стала еще прозрачней, и Александр невольно опустил взгляд.

Стараясь сохранить уверенность в голосе, Александр объяснял, что пришел поговорить. А ключом открыл дверь по старой памяти: ведь раньше, когда привозил что-нибудь, всегда открывал своим ключом, да и не хотел лишний раз беспокоить ее. А вообще он должен кое-что рассказать…

Александр неуверенно заговорил о том, что Николай оказался совсем не тем человеком, за которого выдавал себя все это время, а мы, доверчивые люди, этого не замечали; он начал пересказывать просьбу Матвея — собраться и поехать с ними, Матвей ждет внизу в машине, как вдруг она его остановила.

— Понятно, — сказала она. — Почему же Матвей сам не пришел и не сказал об этом, почему он все переложил на тебя?..

Александр не знал, что ответить.

— Зачем ты это делаешь? — спросила она грустно и добавила, что ей уже все известно про ссору Матвея и Николая. — Они сами решат свои проблемы, а ты… Я ведь немного знаю тебя. Зачем тебе это нужно? Ведь ты не являешься их собственностью. Так ведь?..

— Так, — машинально повторил Александр, — так… Но я должен сказать… Я должен сказать, что…

— Посмотри на меня, — прервала она, и Александр неохотно поднял на нее глаза, — Мне уже в какой-то степени все равно. Я понимаю, что и Николай, и твой Матвей не оказывали мне помощь просто так. Не бескорыстно. А за определенную плату, которую они получат потом. Я в какой-то степени уже их собственность, потому что у меня нет сил… А ты? Скажи, зачем ты участвуешь в этом? Разве ты — их собственность?..

— Нет, — ответил Александр. — Я только должен сказать, что отныне…

— Нельзя доверять, — сказала она. — А я сегодня уже слышала эти слова… Вот только что, час назад, был помощник, — она споткнулась на этом слове, едва не сказав “послушник”, — вашего друга Николая, и представляешь, он говорил то же самое… Говорил про Матвея. Что он злодей. Они забрали все документы. И как я должна все это понимать?..

— Он присвоил себе чужое, — продолжил Александр. — Он присвоил собственность общины, и желает присвоить еще…

— Нет, нет, я слышала совсем другое, — перебила Ксения Сергеевна. — Именно Матвей присвоил себе деньги. Кому я должна верить?..

Александр пожал плечами.

— И я тоже не знаю, — сказала она.

Помолчав, потому что сказать ему было нечего, он взял сумку, прошел к двери и, не попрощавшись, вышел из квартиры.

С ощущением тотальной глупости и пустоты, накрывших его, он добрался до машины, сел за руль, раздраженно хлопнув дверью.

— Я больше никуда не поеду, — сказал Александр. — Никуда ни по каким поручениям.

Он не стал пересказывать Матвею подробности своего визита, сообщив только, что разговор с Ксенией Сергеевной не удался: она не захотела никуда ехать. Если Матвей желает, пусть сам поговорит с ней.