Фанатка

Казалось, Дина тает от этого прикосновения.

— И я могу с тобой делать все-все-все? — спросил Питер строчкой из собственного романа.

Дина не отрываясь смотрела ему в глаза, с губ ее сорвался легкий вздох, затем эти губы сложились в соблазнительнейшую из улыбок.

— Уж я не знаю, чего ты делать не можешь, — ответила она — именно так, как он и ожидал.

Его непослушный палец забрался под тонкую ткань бюстгальтера, пробежался по коже, от возбуждения покрытой пупырышками. Сосок у Дины затвердел, и тело ее трепетало.

Питеру пришли на ум все слова, которые он мог бы сказать, все то многое, что он мог бы с ней сделать. Однако он ощутил горький вкус желчи — отвратительный, остро напомнивший обо всем пережитом после Мэдисона.

— Дина, я не могу.

Он поспешно отвернулся, но успел увидеть разочарование и опустошенность в ее лице, когда Дина потянулась вверх, чтобы снять цепочку наручников с крюка.

Опустив руки, она отворила дверь.

— Пойду попробую отстирать кофе, — она выскользнула в коридор, убегая от Питера, из его кабинета, от всей неловкой ситуации, которую сама же и создала, — а то ведь не в чем идти домой.

II

Анжела

Она скребла и терла.

Кожа на пальцах была ободрана, руки — измочалены, вены повылезли. Вены… Разве у нее еще остались вены? И разве по ним течет кровь? Она, Анжела, еще не умерла? Она стояла на коленях — в последнее время всегда на коленях, — склонившись над ванной, яростно оттирая ржавый металл сливного отверстия. Чистила растрепанной зубной щеткой грязь, присохшую мыльную пену, волосы, кровь. Высохшую, запекшуюся кровь, оставшуюся с того дня, когда он последний раз ее избил, изрезал ей тело там, где никто не увидит, но где ей будет больно до вскрика, там, куда все стремятся, — в ее лоно. Кажется, уже весь мир там перебывал.

Сегодня она и ждать не стала, не строила из себя гордую — сразу бросилась мыть и чистить. Таково ее наказание за проступки. Быть может, если он поймет, что она уже сожалеет о сделанном, что она уже раскаялась… и просит прощения, намывая ванну…

«Грязная потаскуха, дура, наркоманка!» Его рев буквально звучал у нее в ушах — настолько врезались ей в мозг его слова, что Анжела начала им верить, начала принимать боль, что приходила с ними.

Но, кроме прощения, она уже ничего не хотела. Растаяли все прочие удовольствия, все ее иные устремления. Исчезли улыбки, умерло чувство, что она — хозяйка своей жизни, не осталось ни семьи, ни денег. Ровным счетом ничего.

И лишь желание жить еще теплилось в ее душе.

Она забыла то время, когда близость с мужчиной доставляла ей удовольствие. Забыла удивительное пьянящее чувство, рожденное десятками тысяч долларов, плотно упакованных в брюшко плюшевого медвежонка.

Все исчезло.

И пьянящее чувство умерло навсегда.

А вместо него пришел шорох зубной щетки, которой Анжела отмывала застарелую грязь, да запах чистящего средства.

И еще — цепенящий страх, который вечно тянулся вслед за вопросом: «Как я сюда угодила?»

Пока не успел передумать

Дина терла, не жалея рук.

Нагнувшись над раковиной, она лихорадочно терла ткань с такой силой, что нитки трещали и рвались. Пропала любимая блузка. Не из-за кофейного пятна — оно уже давным-давно сошло — а от усилия, которое Дина прикладывала. Сгубила вещь своими собственными руками. На запястьях по-прежнему были наручники, костяшки побелели, нежная кожа стерлась, но физическая боль приглушала душевную, которую причинил отказ Питера.

Она знала как мыть и стирать.

Научилась по его книге.

Сызнова чувствуя себя виноватым — и в который уже раз его одолевало чувство вины? — Питер подошел к Дине, остановился у нее за спиной.

— Сколько раз ты читала «Анжелу»?

Она коротко засмеялась, с языка сорвалось:

— Какая тебе разница? — Дина сдула с губы неожиданно скатившуюся слезинку. Но когда Питер не ответил на ее вопрос, сейчас же сдалась: — Сорок семь раз. — Стоило произнести эти слова, из глаз выкатились еще несколько слез.

Питер всерьез размышлял над просьбой Дины дать ей на прочтение рукопись, когда вышел из кабинета, чтобы отыскать Дину в квартире. Кто лучше нее разберется, что он написал в новой книге правильно, а где ошибся? Верно ли выписал образ Анжелы? Это сэкономит ему время, к тому же он сможет объяснить жене свои дальнейшие встречи с Диной. Ну пусть не совсем честно, но все-таки лишь наполовину солгав. Вместо взбалмошной неудобной любовницы Дина станет читательницей, мнению которой можно доверять. Пусть это не самый надежный план — но он хотя бы поможет выпроводить гостью из квартиры.

— Ты в самом деле хочешь прочесть рукопись? — спросил Питер и тут же задался вопросом, не суждено ли ему в будущем горько пожалеть о своем предложении.

Ее руки замерли, прекратив стирать. Слезы высохли. Сердце перестало рваться на части, боль утихла. Губы расползлись в неосознанной улыбке, которую Питер не видел, потому что Дина так и стояла к нему спиной.

— В смысле, сейчас, пока роман еще не закончен? — пояснил он неловко. — Может быть, ты оценила бы, как по-твоему: на верном ли я пути.

Дина глубоко вздохнула. Улыбка погасла, когда она повернулась к Питеру лицом. Нужно было, чтобы он понял, насколько для нее это серьезно.

— Мне чрезвычайно важно прочесть, — произнесла она с искренностью, которая удивила обоих.

Питер с невольным облегчением кивнул:

— Тогда ладно, договорились.

— Правда?

Он снова кивнул.

— А можно я еще кое-что попрошу?

— Что? — насторожился он.

Она вытянула перед собой скованные руки:

— Ключ.

Тихонько урчал старый лазерный принтер. Трясущимися руками — он надеялся, что Дина этого не заметила, — Питер освободил ее от наручников. Руки задрожали, когда он взял ее за запястья (какие у нее маленькие, нежные ладошки!), вставил в замок ключ и повернул.

— По-моему, мы все в большей безопасности, когда ты в наручниках, — пошутил он.

— Ты бы удивился тому, сколько я и в них могу натворить, — ответила она, и в голосе не было ни капли шутливости.

Питер положил наручники на стол и опустился на корточки возле центрального книжного шкафа. Надавил на угол, открыл тайник и из самой его глубины вытащил картонную коробку для почтовых отправлений. Вынул из нее две сложенные белые футболки. На них методом шелкографии была нанесена картинка с обложки «Анжелы по прозвищу Ангел».

— Я заказал два десятка, когда вышло первое издание книги, — Питер расправил одну из футболок, с нее осыпалась пыль веков. — Дарил их друзьям, полагая, что это повысит продажи. — Питер поднялся на ноги и пояснил, оправдывая собственную наивность: — Я тогда был еще новичком. — Затем он протянул футболку Дине: — У меня осталось несколько штук; думаю, что самая яростная поклонница книги заслуживает эту обновку больше, чем кто-либо другой.

Дина уставилась на него с недоверием, затем перевела взгляд на футболку с таким видом, словно ей вручали премию не меньше Нобелевской. С футболки на нее смотрело ее зеркальное отражение.

— Даже не знаю что сказать.

— Тебе нужно что-то сухое… — начал Питер — и сбился, когда Дина скинула бюстгальтер, выхватила футболку у него из рук и в мгновение ока натянула ее на себя, — … в чем идти домой, — договорил он.

— Как смотрится? — осведомилась Дина, сияя улыбкой.

Кожа у нее на груди все еще была слегка влажной, тонкий белый хлопок прилип и просвечивал нежно-розовым, и даже видны были пупырышки на коже.

Питер глаз не мог отвести.

— Вот что определенно подняло бы объемы продаж, — сказал он — впрочем, тут же пожалев о сорвавшихся необдуманных словах.

Дина подступила ближе.

— Может, я тебе пригожусь для сбыта новой книги? — проговорила она голосом, полным обещаний и желания.

Прежде чем Питер успел ответить, урчание принтера смолкло. Тишина застала его врасплох, усилив борьбу, которая бушевала в его мыслях. Сила его вожделения подскочила до двенадцати баллов. Теперь он точно знал, что желание оттрахать Дину равно силе его сожаления о том, что им довелось встретиться.