Земная оболочка
Земная оболочка читать книгу онлайн
Роман американского писателя Рейнольдса Прайса «Земная оболочка» вышел в 1973 году. В книге подробно и достоверно воссоздана атмосфера глухих южных городков. На этом фоне — история двух южных семей, Кендалов и Мейфилдов. Главная тема романа — отчуждение личности, слабеющие связи между людьми. Для книги характерен большой хронологический размах: первая сцена — май 1903 года, последняя — июнь 1944 года.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Хатч спросил: — И дедушка выразил тебе свое неодобрение?
— Вовсе нет. Тогда, во всяком случае, нет. Я не думал даже, что он знает — Рейчел-то не узнала этого никогда. Но потом выяснилось, что он знал и все это время потворствовал нам, в надежде, что, получив успокоение там, я не польщусь на Рейчел. У Рейчел, однако, были другие планы.
— А что думал о ней Грейнджер?
— Он, по-моему, особенно на этот счет не задумывался. Он ждал свою Грейси — она тогда уже бросила его, — занялся мной просто так, из любви к искусству; да я никогда и не позволил бы ему вмешиваться в мои дела.
— Но ведь ты только что сказал, что он все-таки вмешался.
— Когда?
— В тот день, когда я родился. Ты говорил, что Грейнджер велел тебе пойти к Рейчел и сказать ей, что ты исправишься.
— Только тогда, один раз, — сказал Роб. — Он, конечно, помогал мне иногда, как же иначе, ведь его больше всего в жизни радует мысль, что он наш спаситель. Меня-то спасла Делла, сама того не подозревая.
— И дедушка порицал тебя? За то, что ты не рвешь с Деллой, а сам ухаживаешь за Рейчел.
— Нет, не думаю. Он, по-моему, сам махнул рукой на Рейчел, убедился, что помочь ей, несмотря на все старания, не в его силах, и, зная меня к тому времени уже достаточно, решил, что, может, это удастся мне. Нет, твой дедушка только дважды говорил со мной круто — в ту ночь, когда я просил у него руки Рейчел, он сказал, что если я ее обижу, то горе мне. (Он так и не узнал, какое горе я ей причинил, никогда не винил меня за тебя.) И еще в тот день, который ты запомнил в тысяча девятьсот тридцать третьем году. После смерти Рейчел я хотел остаться в Ричмонде., хотел продолжать работать в училище для негров (я к тому времени был уже главным бухгалтером и преподавал математику). Первые несколько недель тебя нянчила моя тетя Хэт, которая специально приехала из Брэйси, приезжали также твоя бабушка Хатчинс и Рина, да и Полли была всегда под рукой и рада помочь, но когда тебе исполнилось шесть месяцев или около того, ты остался на нас с Грейнджером. И уж мы старались! Свет не видел лучшего ребенка, чем ты. Ты плакал только от голода или от сильной боли. Я мог разбудить тебя в любое время ночи — иногда у меня являлась такая потребность — и ты просыпался с улыбкой. Потом, поумнев немного, ты стал серьезный, но маленьким ты был ужасно смешлив. Я умел крякать по-утиному, и ты старался отвечать. Так мы развлекались чуть ли не по часу каждую ночь. А Грейнджер читал тебе свои книги или наигрывал на губной гармошке, а ты танцевал кругами. Ты спал со мной с тех пор, как научился ходить; я подолгу лежал подле тебя и в полумраке наблюдал за тобой. Ты всегда дышал ртом, и дыхание у тебя было свежее, как парное молоко. Я подставлял под него лицо и воображал, что вдыхаю запах твоей матери. Я никогда ни в чем не винил тебя, для меня ты был чист, как стеклышко. Любовь к тебе переполняла мое сердце, и в конце концов крупные слезы начинали катиться у меня по щекам; ради тебя я оставался хорошим — я дал богу клятву, которую Грейнджер приказал мне дать Рейчел. Я старался измениться. Иногда по ночам, когда ты уже крепко спал, я задавал тебе на ухо разные вопросы. Как-то вечером, укладывая тебя спать, я спросил: «Когда я приду ложиться, ты проснешься и сделаешь на горшочек, как хороший мальчик?» — и ты ответил: «Ты спроси меня, и я скажу». И, ложась спать, я стал спрашивать, не надо ли тебе пи-пи, и ты каждый раз отвечал мне во сне «да» или «нет»; и всегда впопад. Тогда я начал задавать тебе и другие вопросы. Сперва всякие пустяки: «Хатч, как тигр рычит?» — и ты начинал рычать во сие. Потом стал спрашивать, любишь ли ты меня? Обычно ты кивал, раз даже улыбнулся, но никогда не сказал «да». А однажды, уже года через два, я спросил: «Хочешь ли ты, чтобы я сдержал свое обещание?» Вряд ли ты знал, что значит слово «обещание», не говоря уж о том, каково было мое обещание (разве что Грейнджер посвятил тебя), но ты ответил на это, не задумываясь: «Да».
Хатч сказал: — Какое обещание? Просто измениться? — Они оставили позади городские огни и шли в полной темноте, ориентируясь по шуму волн и легкому свечению песка под ногами; босые ноги ступали по ракушкам, камням, гниющей рыбе.
— Перестать приносить зло людям, как в прошлом, не касаться женщин (с той целью, с какой я делал это прежде), не пить; я много пил, начал в твоем возрасте.
— Зачем?
— Наркотик своего рода, снимает боль.
Хатч сказал: — Но ты обещал все это, если останемся в живых мы оба — Рейчел и я. Получил-то ты только половину.
— Потому-то я и спросил тебя; ты был все, что у меня осталось. Я считал, что слово за тобой. Я считал, что, нарушив свое обещание, могу потерять тебя.
— И я сказал тебе — «да»?
— Во сне, когда тебе было три года.
— И ты послушался?
— Ты хочешь сказать, повиновался? — Роб остановился.
Хатч шел чуть-чуть впереди и не мог видеть этого, поэтому он сделал еще несколько шагов и наткнулся на препятствие: стукнулся ногой о невысокое заграждение, нагнулся и ощупал его. Дамба, которую он видел, гуляя один. Он оглянулся.
— Нет, — сказал Роб, — не повиновался.
— Иди сюда, — сказал Хатч.
— Лучше давай повернем назад.
— Завтра мы можем поспать подольше. Ну, пожалуйста, Роб.
Роб пошел на голос и налетел на Хатча.
Хатч взял отца за левую руку и потянул в сторону. — Тут можно посидеть. Есть одно сухое местечко. Я здесь был после обеда.
Роб последовал за ним, и они прошли вверх по пляжу туда, где начинались пологие сухие дюны, поросшие колючей травой, пока не остановились вплотную друг к другу в выемке, круглой и ровной, как большая чаша. Хатч потянул Роба книзу, оба улеглись на спину и стали смотреть ввысь, выискивая огоньки в небе, словно бы и безоблачном, но непроницаемом.
Хатч спросил: — А почему нет?
Роб не понял: — Что почему?
— Я о твоем обещании. Почему ты нарушил его?
Роб ответил не сразу. — Это уже не из той оперы. Я ведь рассказывал тебе о другом, о том, что произошло в Гошене.
Хатч сказал: — Ладно.
Роб задумался и вдруг расхохотался. — Впрочем, все это одно к одному. Я отвечу на все твои вопросы. Нарушил я обещание, еще когда тебе было два года, задолго до того, как спрашивал тебя, потому что мне нужна была человеческая близость, а находил я ее в таких местах, что со стыда запил. И, спрашивая тебя, я лежал рядом вдребезину пьяный. Тебя одного мне было мало, сын, хотя ты и очень старался. Я узнал, что такое человеческая близость в ту ночь, когда мы праздновали окончание школы, и маленький ребенок, даже такой ласковый, как ты, не мог тут ничем мне помочь. В этом нет ничего странного, ничего из ряда вон выходящего — чистая повседневность. Сам это со временем узнаешь.
Хатч сказал: — Пока еще не знаю, — но он тоже рассмеялся и процитировал по стопам Рины стих из Деяний святых апостолов «Что бог очистил, того не почитай нечистым».
— А я и не почитаю, — сказал Роб. — В большинстве своем это были неплохие девчонки — бывшая соученица, с которой мы были когда-то дружны, случайная знакомая — неунывающая особа. Но я дал обещание, и ты всегда был под рукой, чтобы напомнить о нем, предупредить меня и пристыдить. И вот почти целый год я метался — в будние дни чтил память Рейчел и был тебе примерным отцом, а субботу и воскресенье жадно, до пресыщения, до тошноты, насыщался. Грейнджер, как мне кажется, очень умело скрывал все это от тебя. Я не возвращался домой, пока не приходил в христианский вид, а он говорил тебе, что я занят на работе, и отводил тебя к Форресту, под крылышко к Полли.
Хатч сказал: — Не помню.
— Ну как не помнишь. Я знал: что-то тебе в память западет, и все-таки не мог остановиться. А потом меня уволили.
— А ее за это наказали?
— Не из-за нее же; да к тому же о ней никто и не знал. Но я начал манкировать работой — сначала не являлся по понедельникам, затем по понедельникам и вторникам. Это чуть не убило Форреста; наверное, ему было очень неловко — он высоко обо мне отзывался. Сам он всегда работал на совесть, только бы не дать никому повода совать нос в свою жизнь, и вдруг я стал откалывать такие номера: я ведь пил и на работе. Поэтому он не стал отстаивать меня — за что я никак не могу быть на него в претензии. Мы распрощались с Ричмондом, завезли Грейнджера в Брэйси и поехали в Гошен. Это было в тысяча девятьсот тридцать третьем году.