Век

Она продолжила работу. Габриэлла, почувствовав себя опустошенной, молча вернулась в свой офис.

Ей было над чем подумать.

— Итак, тебе нравится Гринвич-виллидж? — спросил Эйб Ника в тот же вечер, играя с ним в мяч перед домом Габриэллы.

— О, конечно, здесь здорово жить! — с восторгом откликнулся Ник. — Лучшее место в Нью-Йорке! Здесь живут самые башковитые.

Эйб рассмеялся:

— Надеюсь, ты себя к их числу не относишь?

— Да, я башковитый. Я буду писателем, когда вырасту. А чтобы стать писателем, надо быть умным.

— О-о? А что ты собираешься писать?

— Кино! Я собираюсь перебраться в Голливуд и писать киносценарии для своего двоюродного дедушки Морриса, а он будет их ставить.

— Моррис Дэвид? Пока ты соберешься писать киносценарии, он будет староват для постановки фильмов, не правда ли?

— Моррис Дэвид будет ставить фильмы до последнего вздоха! Он любит кино, как и я. Фильмы с быстрыми действиями, с гангстерами и перестрелками!

— Я тоже предпочитаю такие. А ты не хотел бы жить в жилых кварталах?

— Где?

— Ну, скажем, на Пятой авеню? Напротив Центрального парка? Ты бы мог играть в бейсбол в парке.

Ник задумался над этим:

— Ну, это было бы неплохо, я имею в виду парк. Но мне бы совсем не хотелось уезжать из Гринвич-виллидж. А на Пятой авеню есть писатели?

— Не очень много.

Габриэлла вышла из дома, вытирая руки о фартук.

— Ну-ка, вы двое, обедать!

Ник поймал последний мяч и направился к дому.

— Ты хотела бы жить на Пятой авеню? — спросил он свою мать.

Габриэлла бросила взгляд на Эйба.

— Я не знаю. Я еще не думала об этом.

Ник посмотрел на мать, потом на Эйба, потом снова на мать.

— Кажется, между вами что-то происходит? — опять спросил он.

— Ник, это тебя не касается.

— Почему это? Все, что ты делаешь, касается и меня. Ты на него работаешь уже восемь лет, я его видел всего два раза; а теперь в течение двух дней то ты с ним идешь обедать, то он приходит сюда на обед... В чем дело?

Эйб, с пиджаком на одном плече, подошел к двери.

— Давай войдем в дом, Ник, — предложил он, — и я тебе все объясню.

Они прошли в освещенную гостиную, и Габриэлла закрыла дверь. Эйб повесил пиджак на спинку стула и обернулся к Нику.

— Ты хочешь знать, что происходит? Я люблю твою маму, — сказал он спокойным голосом. — В данный момент я пока не знаю, любит ли она меня, но я делаю для этого все возможное. — Он взглянул на Габриэллу. — И в любом случае я ее добьюсь. Вот поэтому мы с тобой и должны стать добрыми друзьями.

На лице Ника отразилось сомнение.

— Да, наверное.

— Я тебе нравлюсь?

— Вроде ничего себе. Пока что.

Эйб рассмеялся:

— Отличная характеристика. Надеюсь со временем стать лучше. Я тебе вот что скажу: мы с тобой пойдем в субботу после обеда в кино. Как тебе эта идея?

Глаза Ника загорелись.

— На любой фильм?

— На какой ты выберешь.

— С каждой минутой вы становитесь все лучше, мистер Фельдман.

— Эйб.

— Ник, — мать указала на его стул у дощатого стола, — идея состоит в том, что для того, чтобы что-то получить, надо немного поработать.

— Я и не знал, что ты так здорово готовишь, — сказал Эйб после того, какНик ушел наверх готовить уроки. Он сел на софу перед камином. — Но мне следовало бы догадаться. Нет ничего такого, чего не умела бы Габриэлла. Потрясающий модельер, потрясающая повариха... Ты — потрясающая, и точка.

Она села возле него и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Ты нашел очень правильный тон в общении с Ником, а это большое достижение. Ему не нравятся почти все мои поклонники. Он очень привередлив.

— Я больше, чем один из поклонников. — Он обнял ее. — Тебе предстоит стать очередной миссис Фельдман, догадываешься ты об этом или нет.

— Мне кажется, ты очень торопишь события.

— Я все и всегда тороплю. Вот поэтому я кое-чего и достиг.

— Эйб, а почему ты уволил Риту Альварес?

Наступила мертвая тишина.

— Кто тебе об этом сообщил? — поинтересовался наконец Эйб.

— Я слышала об этом. Я слышала и о твоей стычке с представителем профсоюзной организации тоже. Тебе не кажется, что в нынешних условиях уже поздновато выступать против профсоюзов?

— Нет!

Он произнес это с такой силой, что она вздрогнула. Он выпустил ее из объятий и встал.

— Послушай, — сказал он, встав напротив нее в позу обвинителя, — я создал «Саммит» из ничего. У меня ничегошеньки не было. Моим отцом был еврей-иммигрант, который всю жизнь работал проклятым мусорщиком. «Саммит» — это мое дитя, я — босс и собираюсь им распоряжаться по своему усмотрению. А это значит — никакого проклятого профсоюза!

— Но почему? Ведь в большинстве компаний есть профсоюзы.

— А ты знаешь, что происходит в тот момент, когда они допускают профсоюзы на свои предприятия? Они вынуждены отчислять один процент от суммы заработной платы в пенсионный фонд и еще один процент на здравоохранение, они должны предоставлять оплаченные отпуска... Ты знаешь, почему мы стали большой компанией?

— Потому, что мы хорошие.

— Конечно, мы хорошие, но у нас было преимущество, которое заключалось в трехпроцентном перевесе над соперниками благодаря тому, что мы работали без профсоюзов и могли продавать товары дешевле, чем эти ублюдки. Знаешь, что такое Седьмая авеню? Это — головорезы. Это — постоянная война. Это — выживание самых ловких. И нет никого сообразительнее Эйба Фельдмана. Я добился перевеса и никому его не уступлю. А это значит, что не будет никакого профсоюза.

— А что станется с Ритой Альварес и ее шестью детьми, которых она должна содержать?

— Найдет работу где-нибудь еще. Послушай, Габриэлла, я знаю, что ты меня считаешь жестокосердным мерзавцем. Может быть, я такой и есть. Но производство одежды всегда строилось на дешевой рабочей силе. И так будет всегда. Уже поговаривают о том, что Нью-Йорк скоро перестанет быть пристанищем индустрии, потому что проклятые профсоюзы ценами гонят нас с этого рынка. Люди говорят, что придется переносить производство на Юг, где рабочая сила все еще дешева. И это когда-нибудь произойдет. С Нью-Йорком будет покончено. И где тогда окажется Рита Альварес? Будет жить за счет благотворительности.

— Но все-таки...

Она не закончила фразу. Он снова сел рядом с ней.

— Извини, — сказал он более спокойно, — мне не хотелось повышать на тебя голос, но это — правда жизни. Как ты думаешь, почему Нью-Йорк переполнен такими пуэрториканцами, как Рита Альварес? Потому что Седьмой авеню нужна дешевая рабочая сила, а Вито Маркантонио нужны голоса избирателей. Три года назад Рита Альварес была счастлива, что получила у меня такую работу, которой у нее не было за всю ее жизнь в Сан-Хуане. Теперь ей понадобился профсоюз. И если она его получит, то через пять лет снова придет скулить. Я ее не виню. Это в человеческой натуре: постоянно искать для себя чего-то лучшего. Но ведь ты не можешь меня упрекнуть в том, что я делаю то же самое?

— Не знаю, — ответила она неопределенно.

— Тогда забудь об этом. Просто занимайся своим моделированием, а мне позволь управлять производством. До сих пор мы были хорошей командой и можем стать еще лучше. И единственный союз, который нам нужен, — это ты и я.

Он обнял ее и начал целовать. Через мгновение, оторвавшись от ее губ, он прошептал:

— Выходи за меня замуж, Габриэлла. Марсия уезжает в Мексику для оформления быстрого развода, и когда все закончится, выходи за меня. Я тебя сделаю такой чертовски счастливой, что ты не будешь знать никаких забот.

Она посмотрела в его глаза:

— Я уже счастлива.

— Ерунда. Я сделаю тебя королевой Седьмой авеню. Я подарю тебе весь этот распроклятый мир. Только тогда ты и узнаешь, что такое счастье. Скажи, что ты выйдешь за меня.

— Мне надо подумать.

Он выпустил ее из объятий и встал.