Аргентинское танго

с Марией обмахивалась веером. Было невыносимо жарко, хотя солнце уже садилось, ударяя из-за амфитеатра вверх снопами умирающих лучей. «Лучший из тореадоров Мадрида, Хулио да Сильва, — сказала пухлая девица, доверительно наклонившись к Марии, быстро-быстро махая веером. — Виртуоз был парень, даром что такой молодой. Я все корриды с ним посещала. Как работал — восторг! Не повезло ему сегодня. Ну да с каждым бывает. Вы не знаете, отпевать будут в соборе Санта Крус или где в другом месте?»

Они возвращались домой, к Виторесам, молча. Ни слова не проронили.

Молча поднимались по лестнице их мадридского особняка. Молча садились ужинать. Мария-Луиса осторожно заглядывала им в лица: не поссорились ли? «Нет, маммита, — сказала Мария нехотя, зачерпывая ложкой сметанный соус и поливая тушенное кусочками мясо с цветной капустой, — мы просто сегодня были на корриде, и тореро бык убил. Жалко мальчишку, молодой. Чуть постарше нашего Хоселито». Мать не говорила ничего. Альваро попытался выпить с Иваном вина — тот отказался. «Завтра выступление, Альваро. Я предпочитаю перед шоу не пить. Мышцы слабнут. Это только кажется, что вино — допинг. Совсем наоборот».

Мать постелила им в комнате, выходящей окнами в сад. Абрикосы и апельсины в саду посадила сама Мария — в детстве, когда они с отцом выкапывали лунки в сухой земле для саженцев, привезенных из Пиренеев, а потом усиленно поливали молодые деревца, чтобы не засохли, прижились. Четыре года назад Мария собрала богатый урожай абрикосов. Апельсины еще не плодоносили. Кровать у них с Иваном в родительском доме была широкая, как плот. Плыви, плот, неси нас по течению… куда унесешь?..

Мария задремала, обняв Ивана рукой за шею. Ее больше не тошнило. Она могла спокойно есть мясо. Даже после убийства тореро и быка, увиденных сегодня на корриде на Дель Торо. Она вздыхала, постанывала, не могла уснуть. Посреди ночи она встала и накинула на себя легкий капроновый халатик, делавший ее похожей на фею. «Воздуха, мне надо воздуха, мне надо подышать. Какая страшная жара. Такой жаркой осени не было уже в Испании много лет». Она, осторожно ступая, спустилась по лестнице в сад. Весь дом спит. Ее родной дом. Сколько воспоминаний! Сколько сожалений… Ее первый танец во дворе со старухой Пепой… Ее первые книжки… «Овечий источник» Лопе де Вега… «Дон Кихот» Сервантеса… Габриэла Мистраль… Лорка… Чавес…

Ночной ветер потрогал полу воздушного прозрачного халата. Крупные звезды стояли над Мадридом. Далеко слышался шум машин, большой автострады, ведущей отсюда — на юг, в Севилью и Кадис. Она вспомнила лицо мертвого мальчика, его труп, откатившийся к барьеру арены. Руку, волочившуюся по опилкам, свисавшую с носилок. Вот и все, Мария. Вот и все. Как все просто! Кто же убьет тебя?

«Кто убьет меня, Господи? Хочешь ли Ты, Господи, этого?»

Сзади нее послышался шорох.

— Мама, ты? — тихо окликнула она ночную тьму.

Никого. Тишина. Должно быть, это ветер отогнул жесть с карниза.

И снова шорох. Хлопнула дверь. Она обернулась.

— Папа!