Не говорите с луной

Минут за пятнадцать он познакомился с большей частью личного состава Первого взвода своей роты. Здесь были только те, кто выехал из заставы, чтобы пополнить запасы на базе и встретить своего нового командира. Остальные были заняты на службе, неся боевое дежурство на позициях или выполняя работы в нарядах.

— Товарищи, бойцы, — сказал он в завершении, — мы обязательно познакомимся ближе. Я посмотрю на то, что вы умеете делать, вы узнаете, что собой представляю я. Не считайте это признанием — мне нечего скрывать. Говорю, как есть: у меня нет боевого опыта, и обретать его буду у вас. Сомневаюсь, что я смогу чему–либо научить вас, особенно тех, кто отслужил здесь весь срок. Могу обещать лишь одно: всё, чему вы научите меня, я передам следующим, кто придёт после вас. Выживали и побеждали вы — выживать и побеждать будут они. Я хороший ученик — можете не сомневаться, но обучение во многом зависит и от преподавателей. От качества несения вами службы, выполнения вами своих обязанностей будет зависеть и моё обучение. Я не гордый, и матюг в мою сторону, хороший пинок, принимаю как положено, если это сделано по делу или за дело. В иных случаях на пощаду и снисходительность не рассчитывайте.

Солдаты молчали, переглядываясь. Тишина слоилась над ними, придавливаемая сверху знойным полднем. Стало слишком жарко. Перестали петь птицы. Молчание затянулось. Он терпеливо и неподвижно ждал их слова.

— Пора за дело, товарищ старший лейтенант, — сказал Зинатулин, крепкий, широкоплечий татарин, на коротких кривоватых ногах. — Мы за вами будем смотреть, как за родным отцом. Не переживайте.

Александр облегчённо вздохнул.

— Спасибо. Раз за дело — значит за дело. Пять минут перекура, затем экипажи к машинам — я осмотрю их вместе с вами. Остальным проверить оружие, снаряжение. Выступаем через двадцать минут. — Он посмотрел на часы. — Ровно в тринадцать ноль–ноль. Свободны!

Он подошёл к сидящему на прежнем месте Сазонову, предлагая тому руку, чтобы помочь подняться.

— Толково ты их! — сказал Виталий, поднимаясь. — Я заслушался. Этому тебя учили?

— Да, Виталий Семёнович. А тебя?

— Вроде нет, — задумался он. — Или я плохо учился.

— Как–нибудь на досуге расскажу пару нужных вещей.

— С меня пирожок!

— Два!

— По рукам!

— Товарищ командир! — Это был старшина Костюк.

— Слушаю тебя, Костюк.

— Я насчёт перекура. У нас курева уже месяц нет.

— Извини меня, старшина. Я не знал. Позови ко мне Залобова.

Пришёл Залобов. По всему было видно, что ему стало хуже. Отёк на лице залепил правый глаз, надул щеку и пошёл на горло.

— Товарищ старший лейтенант, ефрейтор Залобов…

— Не надо, Залобов. Ты как?

— Терпимо.

— Молодец, потерпи ещё немного.

— Да…

По всему было видно, что солдат терпел сильную боль. Единственный открытый глаз пялился на свет кровавой мукой.

— Ты получал на складе бригады сигареты?

— Да, «Полёт».

— Выдай нашим бойцам по две пачки…

— По пачке, — поспешил вставить начальник заставы. — По пачке. Надо экономить. Потом ходят и мучаются. Едва кизяк не курят.

— Пусть будет по пачке, Залобов. Всем выдай: и курящим, и не курящим.

— Понял.

— И сам это не делай. У тебя есть отделение! Командуй.

— Есть!

Солдат ушёл. Смотря ему вслед, Александр произнёс:

— Плохо дело с нашим Залобовым. У нас на заставе есть кто–нибудь, кто сможет ему помочь?

— Санитар, — пожал плечами Сазонов. — Но он максимум, что может сделать, так банки поставить, горчичники налепить или компресс на горло.

— А у дружественных таджиков?

— Никого.

— Думаю, что если запросить помощь по радио, и оставить ефрейтора здесь…

— И пары дней не протянет.

— Вот и я о том, Виталик.

— Б…ть!

Левченко посмотрел на бронетехнику.

— Слушай, начальник. Какая из этих консервных банок самая мягкая на ход?

— Командирская бэха. Четыреста вторая.

— Промедол есть?

Командир заставы поднял бровь.

— Ты думаешь, что так серьёзно?

— Ты сам не видишь?

— Да, вижу, — тяжело вздохнул Сазонов. — У меня два тюбика.

— У меня четыре. Есть ещё эритромицин. Дам ему пару таблеток и вколем тюбик. Кинем его на «четыреста вторую» и повезём. Я буду рядом с механиком — вдруг чего, подменю. А ты сядешь с Залобовым. Если вырубится — будешь смотреть, чтобы не сбросило с брони. Ехать будем на максимуме. Если не вырубится — вколешь ещё одну.

— Выдержит ли? Заморыш он какой–то.

— Надеюсь, что да. Колоть будешь лишь в крайнем случае. Надо, чтобы у нас был запас тюбиков на заставе. Думаю, что зуб надо будет выковырять своими силами.

— Ты это делал?

— Нет, но видел, что происходит, если ничего не делать.

Александр с досады сплюнул.

— Б…ть, но почему так везёт?

Он пошёл к технике. Солдаты ещё курили, а он уже проверял работоспособность «бэх» и «бэтэра». С проблемами оказалась именно «четыреста вторая». Невозможно было запустить двигатель. Давление воздуха в пусковой системе было нулевым, поэтому «прикуривали» от «гитары» (воздушнаяя система) «сто семьдесят второго». Механиком на «четыреста второй» был как раз рядовой Зинатулин.

— Чего ж ты так за машиной смотришь плохо, боец Зинатулин? — сокрушался Левченко, после того, как завели броню. — Почему не определил и не устранил неисправность?

— Виноват, товарищ старший лейтенант.

— Виноват, ё… твою мать! Давно она так?

— Я сливал воду из воздушной системы. Накопилось много. Продувал, потом собрал, а воздуха нет. Пока едем — есть, а заглушил — через пять минут пусто.

— Ну и, Зинатулин? Сложно пройти по всему воздухопроводу, посмотреть? Герметизации нет, и ты выводишь неисправную машину в боевой выход.

— Так приказ, товарищ старший лейтенант!

— Правильно, солдат, приказ, но ты начал выполнять приказ, но по сути его не выполнил. Если бы сейчас, б…ть, начался бой, как бы мы прикурились от другой брони? Спалили бы нас, солдат Зинатулин. Спалили бы за не х…! Понимаешь ли ты это, солдат Зинатулин?

— Понимаю, товарищ старший лейтенант, — едва не плакал механик-водитель. — Я неделю не вылажу из «бэхи», но не могу найти, где травит! Она же без воздуха стоит!

— Не хлюпай, Зинатулин. Давай сейчас будем смотреть. Думаю, что не всё так сложно.

Неисправность была найдена сразу. Как и предполагал Левченко, проблема была в штуцере распределителя на втором резервном контуре воздуховода. Он был закреплён сразу за «стопкой» баллонов–накопителей со сжатым воздухом, и чтобы правильно и точно его закрутить, надо было протиснуться между бронёй и самими баллонами. По правилам замены распределителя надо было сначала снять верхний бронелист, отсоединить и вытянуть баллоны, и лишь затем приступать к работам с клапаном–распределителем. Но это было очень сложно и долго. Зачастую старались просто протиснуться в узкое пространство и наощупь закрутить соединительный штуцер. Зинатулин правильно сделал, когда скрутил злополучный штуцер, чтобы слить накопившийся конденсат из клапана, но когда вкручивал его вслепую, перекосил и «зарезал» резьбу. Без герметической смазки, она просто стравливала весь воздух из системы.

Теперь пришлось самому лезть и протискиваться между баллонами. В качестве герметика он использовал расплавленный на раскалённом штык–ноже полиэтилен. Через полминуты после того, как штуцер был поставлен на место, сработал предохранительный клапан на ресиверах, спуская излишек воздуха. Система была исправна и держала воздух.

Выбравшись из нутра БМП и сокрушённо качая головой, Левченко смотрел на своего механика–водителя.

— Зинатулин, это не вся работа. Сегодня за ночь, ты снимаешь всё, как положено и заменяешь клапан и штуцер полностью. Экипаж тебе помогает. Если не будете филонить — работы на четыре часа. Это означает, что в полпервого ночи вы уже погружены в «отбой». Передай мой приказ своему командиру.

— Есть, передать приказ командиру…