Вызывной канал

— А сейчас ты кто, не сторож? Будут на вас воду возить до самого светлого будущего. Почему шахтёры те же потребовать своё могут, а вы нет?

— Нам, вероятно, есть что терять, кроме своих цепей. На Шпицбергене шахтёры что-то не бастуют.

— Да нечего вам терять. Лично тебе — так вообще. Просто с гнильцой ваш брат, мальчики. Сами себя всю жизнь поедаете. Ты вон штаны последние третий год донашиваешь, дырки новые на ремешке пробиваешь, а Ромка твой, небось, уже на мерседес насобирал…

— А почему бы и нет? Из океана человек не вылазит. Ритуля, в море люди вкалывают. Восемь через восемь часов, как на Соловках при Сталине. Восемь часов в рыбцеху или на выгрузке отгорбатить — иной шахтёр взвоет. И ничего — так и надо. А ты копейки его считаешь. Мерседес!

— Ну и запрягись ещё в его драндулет! А уж он-то и погонять станет, не беспокойся…

— Ритка, я с ним ещё с мореходки вместе. Пуд соли в рейсах…

— Ай, отстань со своей солью. И так уже пересолила из-за тебя.

Третий закурил и забрался с ногами на подоконник.

— Вывались ещё. Пятый этаж, — посоветовала Ритуля.

И в этот же момент раздался стук в окно снаружи. Третий от неожиданности уронил горящий окурок за ворот и соскочил с подоконника, тщетно пытаясь его загасить. Окно распахнулось и в него просунулся огромный баул с бутылками.

— Да прими ты, Шурка… Грохнусь сейчас к епоной… — прохрипел Корефуля.

Загремела пожарная лестница, Корефуля тяжко перевалился через подоконник и остался сидеть на полу под батареей парового отопления, забрав у Третьего наконец-то извлечённый из-за пазухи бычок.

— Вахтерша у вас, Ритуля, — хуже Севастопольской таможни.

— Чокнутые, — подтвердила диагноз Ритуля, всё ещё держась за сердце. Потом сгоряча схватилась за вскипевший чайник, обожглась и затрясла рукой.

— За ухо, за ухо хватайся, — посоветовал Корефуля.

— Ай, да не за моё же!

В сорок шестой на столе, покрытом скатертью с наглаженными складками, дымилась на блюде выложенная холмиком картошка. Отпотевала бутылка водки. Дополняли натюрморт банка с болгарским перцем, вскрытая банка со шпротами и салатница с оливье. Рюмки-тарелки и уже известное нам общество плюс Любаша — малолетняя красотка с бандитскими замашками.

— И как он только успел? Я ж мигом, по отработанной схеме. За кончиком капроновым только забежал… — всё не мог успокоиться Играющий.

— На учебном барке «Седов» я был расписан на бом-брам-рее. Вопросы есть? — объяснил Корефуля истоки своих навыков в лазании по пожарным лестницам.

— Чокнутые, — повторила свой диагноз Ритуля.

— Толя, пора принимать решение, — напомнил Корефуля.

— Понял, — понял Играющий и потянулся за бутылкой. Любаша раскладывала картошку по тарелкам.

— Таньке оставь, сейчас прибежит, — напомнила ей Ритуля.

Танюша оказалась легка на помине. Она влетела в комнату, как мессершмитт, и ещё не разглядев всех присутствующих завопила:

— Ритка, жрать давай! Голодная, как…

— Ага… — сориентировалась она в обстановке, прервав свой вопль на взлёте. «Ага» явно предназначалось Корефуле.

— О, Татьяна. И ты здесь. Сколько лет, сколько зим, — промямлил Корефуля.

— Ага. Сидим значит. А может девушка поверила, может ждала всё это время? А он «на минутку позвонить» вышел, и два года ни слуху, ни духу. А обещал ведь.

— Если бы тебе одной, — покаянно вздохнул Корефуля.

— Нахал. Но ведь я не об этом. Ты что, ничего не помнишь?

— Как не об этом? Не понял… — даже оскорбился Корефуля. И тут же замолотил себя ладонью по лбу, что должно было означать, что он «вспомнил».

— Да-да-да-да! Было! Обещал.

— Ну вот, скажет сейчас:»Забыл», — предсказала Танюша.

— Забыл, Танька. Помню — обещал. А кому, когда — хоть убей… Любаша, ты там ближе всех, подай мой куртец…

— Так прямо и побежал! Сиди уж. Важны не какие-то там духи, а…

— Почему «какие-то»? Нормальные духи. Франция. Шанель. Мечта советской женщины.

— А целоваться не надо. Ну хватит, Танька, хватит. А то Ритка жениться на тебе заставит… — уже отбивался Корефуля.

— Ну что, ещё по одной? — спросил он так до конца и не отбившись.

— Понял, — отреагировал Играющий и взял бутылку.

— Д-да, вот за что его любили многие женщины, и даже одна женщина технолог рыбкомбината, — прокомментировал Вистующий.

— Нам с Любой больше не надо, — сказала Ритуля Играющему.

— Это ещё почему? — не согласилась Любаша.

— Детские рюмки кончились, — объяснил Корефуля.

— Ой, я ещё посмотрю, кто здесь ребёнок, — с босяцкими интонациями пообещала Любаша.

Из-под стола вдруг действительно раздался детский рёв.

— Ой, Димуля! Как ты сюда попал, счастье моё? Ну не плачь, родненький. Попросим сейчас у доброго дяди шоколадку… — принялась утешать ребёнка Любаша.

Димуля на полувсхлипе затих и посмотрел на Корефулю.

— Шурик, подай бушлатик ещё раз, — развёл руками Корефуля.

— Я балдею. Просто Дед Мороз какой-то. Всё, что ни попросишь…

— Увы, дитя. Только одно желание. Шоколадку, значит шоколадку.

— Маргарита, твоя очередь. Ну не дуйся солнышко. Тебе не идёт. Ведь когда-то была такая жизнерадостная женщина… — решил быть дедом морозом до конца Корефуля.

— Я не женщина. Я кухонный комбайн, нянька, — стала перечислять Ритуля, отобрав у Любаши рюмку, — передовик производства, а завтра в семь мне на смену…

— Ну, Ритка, прекращай, и не начинали ещё! — дружно взвыли присутствующие.

— Ритуля, до семи ещё столько времени, чтобы вспомнить, что ты самая прекрасная женщина в этой конюшне. Проси чего хочешь. Исполняю в течение 15 минут, — пообещал Корефуля.

— Ритка, проси букет цветов. Розы, — взяла инициативу в свои руки Любаша.

— Понял. 15 минут, — не смутился Корефуля и стал одеваться.

— Д-девки, совесть имейте. Какие розы зимой в 23 часа? — пытался усовестить Вистующий.

— Слово — не воробей. Правда, Ритка? — не уступала Любаша.

Третий провожал Корефулю по коридору. За их спиной уже кто-то из хвостистов делал вид, что собирался всего лишь отдолжить в сорок шестой сковородку.

— Девчёнки, Димули у вас нет? Ой, чудовище! У кого ты уже конфету выклянчил? А заелся! Любаша, не надо было давать ему, мальчикам шоколад не рекомендуется, — несся вслед им женский голос.

— Шурик, ты оставайся. Будут цветы, — пообещал Корефуля.

— Подожди, мне только звякнуть надо.

Телефон-автомат был на лестничной клетке.

— Смольный? Ну, я. Ну прости, не получилось сегодня. Понимаю, что не у тебя. Ну извинись. В следующий раз. Да не бросай ты трубку!

В сорок шестой прибавилось. Женский Голос сидел на койке рядом с Ритулей и жаловался на что-то, гладя вихры своего Димули. Какой-то хвостист уже в шутку тискал визжащую Танюшу. Игроки же, насытившись, утратили всякий интерес к окружающему. Спорили о чём-то терминологическом.

— Ч-читайте Конецкого. «Бич» вовсе не Бывший Интеллигентный Ч-человек, а происходит от английского «бичкамер» — безработный моряк. Устарешее слово, — споря, Вистующий заикался больше обычного.

— Какой научный подход! С указанием первоисточников и ссылками на корифеев. Я что, виноват, что твой Конецкий ни разу в жизни на биче не сидел? Ничего, на нас только тренируются. А вот когда вся страна на бич сядет, тогда и посмотрим, устарело ли слово — издевался Играющий.

— О биче, как явлении, я читал только у одного старпома-дальневосточника. «Белые рубки пароходов», кажется. С указанием цен на пирожки во Владивостоке. И мельком у Куваева, — развивал историю вопроса Пасующий.

— Виталий Коржиков. «Мореплавание Солнышкина». Детская книга, — называл еще один источник играющий.

Игроки были научниками-океанологами и изучали окружающий мир по монографиям.

Любаша, оставшись без присмотра, пользовалась близостью к бутылке. Голова её то и дело сваливалась с подпирающей руки, а взгляд скользил поверх голов, пытаясь хоть за что-то зацепиться и навести резкость. Зацепкой стал Корефуля.