Хюльдра (СИ)

- Умение держать себя – по нулям, - тихо сказал Лаврович, и,глядя на нее, вытянул еще одну салфетку. На ней он начертил жирный ноль,который он, подумав, обвел еще три раза и снова оценивающе уставился на Алиску.

Стиль – отвратительный. Мешковатые свитера из «H&M» и треники из «Uniqlo», вечно непричесанные волосы,ногти без маникюра и иногда чудовищная неаккуратная красная помада. Огрехов встиле Алисы Заваркиной было так много, что их исправление (естественно, свстречным сопротивлением на каждом шагу) виделось Лавровичу каторжной работой.Он вывел еще один ноль.

Качество оболочки? Симпатичное лицо, но слишком мягкое иневнятное: скошенные подбородок, губки бантиком, глаза цвета трухлявого пня.Лавровичу нравились темноглазые и чернобровые, с прямым носом, что намекал бына каких-нибудь благородных предков. У Алиски хорошая кожа, но слишком белая.На морозе она приобретала неприятный глазу вишневый румянец, а на жаре –мгновенно краснела и обгорала так, что до нее невозможно было дотронуться.Лишние неудобства. Что касается тела… У Лавровича вырвался разочарованныйвздох. У нее имелся и целлюлит, и мягкий животик, и вялый трицепс, и немногосутулые плечи, характерные для человека, много времени проводящего закомпьютером.

- Плохая форма, очень плохая, - Лаврович покачал головой ивывел на салфетке «троечку».

За сексуальность он, даже не думая, поставил ей «десятку»,пытаясь отогнать от себя навязчивые картины их совместного постельногопрошлого.

Лаврович принялся за соседний «Пузырь» - «Ум». В логичностией не откажешь, это факт. Но загвоздка в том, что она проявляется только вчертежах на салфетках, а не в жизни. Сколько раз он наблюдал еенепоследовательность? Сквозь ячейки «рыболовной сетки»  даже попытки Алискисдать курсовую раньше срока и побеги посреди семестра на море виделись сущимиглупостями. Почесав нос, он вывел «пять».

С «Образованием» все, казалось бы, просто: Лаврович и Алисазакончили один факультет, пусть и оценки у нее были чуть похуже. Но она ни дняне проработала по специальности, после выпускного заявив, что ничему так и ненаучилась и теперь пойдет в журналистику, как ее сестра. И Лаврович сноваразделил оценку на два: оценил ее диплом о высшем образовании как имеющийся, нобесполезный. Снова на «пятерочку».

Про ее начитанность он ничего не знал. Читает ли она книги?Интересуется ли чем-нибудь, кроме… Чем она вообще интересуется? Лаврович вдругпонял, что они никогда не разговаривали об ее интересах. В его понимании этоозначало только одно: ей нечего было сказать! Лаврович твердой рукой вывел ещеодин ноль.

- Двадцать три разделить на шесть – это получится меньшечетырех, - констатировал Лаврович. Разочарование кольнуло его, но он тут же уверилсебя, что на одной сексуальности супруги крепкой семьи не построишь. Онпосмотрел на Алиску, которая все еще торчала у стойки, общаясь теперь не сбаристой, а со своей сестрой.

Лаврович невольно передернул плечами. До чего же жуткаябаба, эта сестра! К ее физиономии, возможно, когда-то симпатичной, навсегдаприклеилось выражение стервятника, зорко следящего за подыхающей добычей. Еетело было покрыто тонкими длинными шрамами, которые она и не думала скрывать, асолдатскую стрижку и невротичную худобу не могли нивелировать ни дизайнерскиешмотки, ни высокое общественное положение. И ее репутация, к тому же… Муж-гей,брат-наркодилер, сын неизвестно от кого, детство в детдоме…

Лаврович поморщился и пририсовал к своей «рыболовной сетке»еще один пузырь, в который бисерными буковками вписал «Достойная семья».Салфетку с оценками Алисы, он скомкал и спрятал в карман.

- Возможно, следует уделить особое внимание пункту обупотреблении алкоголя, - сообщил Лаврович Алиске, когда та вернулась за стол,прихватив с собой два бесплатных кофе: эспрессо для себя и латте с имбирнымсиропом и сахаром для него.

- Но ты же сам употребляешь алкоголь, - удивилась Алиса.

- Я могу, а моя будущая жена не должна, - отрезал Лаврович,дивясь ее непонятливости.

- Понятно, - протянула Алиса, подозрительно глядя на своегодруга, - ты пририсовал что-то еще? Дай посмотреть.

Алиса выдернула салфетку из-под его локтя, прежде чемЛаврович успел возразить.

- Знание иностранных языков? Да ты же сам ни на одном неговоришь! – веселилась Алиска, - кандидатская диссертация? Это что? Требованиек будущей жене? Ты всерьез?

- Мне не нужен человек, который ни к чему не стремится, -проворчал Лаврович, нахмурившись. Он попытался выдернуть у нее салфетку, ноАлиса ловко увернулась.

- А это что? «Достойная семья», - прочитала Алиска, и улыбкасползла с ее лица. Она подняла глаза на Лавровича, и он вдруг испугался тому,как преобразилось ее лицо: глаза сузились, скрыв мягкий свет, ноздри раздулись,а оскал обнажил клыки. Когда Алиса подалась вперед, Лаврович невольноотшатнулся.

- Ты решил добавить этот пункт, глянув на мою сестру? –поинтересовалась она хрипло и страшно. Лаврович не удивился бы, если за ееспиной вдруг выросли бы кожистые крылья. – Тебе не нравится моя сестра?

- Да, кому она, в самом деле, может нравиться? – Лавровичпопытался перевести все в шутку, но мимические мышцы отказались емуповиноваться, и улыбка вышла вялая и виноватая. Даже его голос прозвучал тихо ижалко, и в нем откуда-то взялись предательские умоляющие интонации. По вискупредательски стекла капля пота.

- Мне. Мне она нравится, - сказала Алиса еще тише.

Отодвинувшись от его лица, она разорвала пополам салфетку,которую все еще держала в руках.

 - Твой план провалится, - спокойно и тихо сказала она, - тыостанешься одиноким и разбитым, потому что ни одна женщина никогда не увидит втебе человека. Ты будешь дойной коровой для тех, кто отдается за коктейли и длятех, кто пишет диссертации. Они будут называть тебя занудой, тратить твоиденьги, мерзнуть на твоих сквозняках и шпынять твою кошку, а ты будешь молчастрадать. Так происходит с теми, кто слишком много думает.

Закруглив свой страшное пророчество, Алиса резко отодвинуластул, подхватила свое пальто и вышла, оставив его в состоянии крайнегосмятения. И как будто этого было мало, Лаврович еще и наткнулся на холодныйвзгляд Анфисы Заваркиной, стоящей за стойкой и, вероятно, слышавшей частьразговора.

- У нас все в порядке, - поспешил уверить Лаврович этугарпию.

Но это было вранье. Отношения были безнадежно испорчены, и втот вечер Лаврович впервые в жизни напился в стельку. Когда он вернулся домой,его трясло, и впервые за все время обитания в этой квартире он плотно закрылвсе окна и балконные двери и беспомощно огляделся, будто не узнавая своегообиталища.

Вокруг был стекло, голые оштукатуренные стены и кожанаямебель с хромированными деталями. Без  лишних безделушек, без пошлых мещанскихсалфеточек. Безупречный порядок поддерживала в квартире приходящаядомработница. Лаврович еще утром гордился своим минимализмом, просыпался подавтоматически включающуюся сонную и нежную мелодию вальса, выбранного Алиской,с удовольствием варил себе ароматный кофе в дорогой кофеварке, а теперь ончувствовал себя замурованным в каменном кубе без надежды когда-нибудь увидетьбелый свет. Лаврович, несмотря на царящий здесь холод, покрылся нездоровойиспариной, и на мгновение ему даже показалось, что стены его уютной квартирывдруг покрылись плесенью, трещинами и следами разрушения.

Зиму Лаврович прожил без Алисы, стараясь не вспоминать ни оней, ни о самой ссоре. Когда ему удавалось, он продуктивно работал, завтракал сколлегами, болтался с Пашкой по заведениям, цеплял девиц. Но когда он случайнонатыкался на ее подарок, спрятанный в глубине бельевого шкафа – плюшевого лосясо смешными мягкими рогами, символ любимой ею Норвегии – или она являлась емуво сне – смеющаяся, сияющая, безумно сексуальная – то на него накатывалинавязчивые мучительные воспоминания.

Стараясь от них отделаться и хоть как-то облегчить своесуществование, он пропадал в барах или ночных клубах с сомнительнымиприятелями, нюхал кокаин и напивался так, что на утро не помнил ни себя, нитого, что делал прошлой ночью. В те бесконечные недели он просыпался с тяжелой,отупляюще больной головой, и тут же заливал нутро вискарем пополам собезболивающим и принимался ходить из угла в угол по своей квартире. Шанежка,сидя в своей спальной корзинке, что стояла на холодильнике, смотрела на негоосуждающе.