Теряя сына. Испорченное детство

Как бы то ни было, она с искренним энтузиазмом восприняла мою просьбу последить за домом Юсукэ. Тоже мне, героиня романа плаща и кинжала.

Она могла бы звонить мне по телефону, но ей больше нравятся встречи в кафе. Когда она показывается в дверях, я уже сижу на нашем обычном месте, в углу, подальше от окна. Она бросает взгляд через плечо – проверяет, нет ли «хвоста», – и быстро идет к столику.

– За тобой никто не шел? – спрашиваю я, понизив голос. Пусть девочка развлекается.

– Вроде нет, – говорит она, запыхавшись – видимо, перебегала улицу. – Никого не видела.

– Хорошо. Принесла мне что-нибудь?

Она расстегивает школьный рюкзак и достает тетрадь. Она всегда пишет отчеты по-английски. Я-то считаю, что вообще ничего не стоит записывать – слишком рискованно, но она заявила, что это прикрытие. Если кто-нибудь нас увидит – к примеру, моя бывшая свекровь, – она скажет, что попросила меня проверить ее школьное сочинение. Кроме того, она всегда напоминает, что в ее семье никто не умеет читать по-английски.

Несмотря на темные дела, которыми она занимается после школы, и ее вид – торчащие во все стороны пряди волос, переливающийся всеми цветами радуги блеск для губ, а сегодня еще и виниловые сапоги до колен, – учится она серьезно и хорошо. Она сама пришла ко мне в поисках репетитора по английскому. Так мы и познакомились. Ее отчеты всегда выполнены очень аккуратно.

Она раскрывает тетрадь и ладонью разглаживает страницы. Садится прямее, откашливается и начинает читать:

– Позавчера, в пять часов вечера, бабушка вышла на улицу одна, без Кея. Думаю, она идти в магазин.

Я делаю над собой усилие, чтобы не поправить ее, и спрашиваю:

– Она оставила его одного?

– Да. Она выйти, и я вижу Кея в гостиной. Он смотрит телевизор.

«Ну, это неплохие новости», – думаю я. Я бы никогда не оставила шестилетнего ребенка одного в доме – а если пожар? – но ее беспечность может сослужить хорошую службу в суде.

– Еще что-нибудь?

– Я думаю, у господина Юсукэ появилась подружка.

Мне кажется, будто меня слегка толкнули в грудь.

– Подружка? – «Так скоро?» – думаю я. Со дня развода прошел уже год, но за это время я ни разу даже не была на свидании. А он, значит, пытается найти новую маму для Кея? – Почему ты так думаешь?

– В его машине пахнет духами. «Герлен», по-моему.

– В машине? Ты подходила к его машине?

Что-то Майя увлеклась шпионскими играми. Это может плохо кончиться – и для нее, и для меня.

– Э… да. То есть нет. Я не подходила специально. Он просто подвез меня, когда был дождь.

– И там пахло духами.

Майя кивает. Она глядит на меня из-под челки. Беспокоится. Решила, что я на нее разозлилась.

Я вымученно улыбаюсь:

– Хорошая работа. Что-нибудь еще? Кей ходит в подготовительную школу? Он учится музыке или еще чему-нибудь?

– По-моему, осваивает соробан [1]. Это моя мама сказала.

Я лезу в кошелек за заранее приготовленным конвертом.

– Ну ладно. Постарайся выяснить, по каким дням он ходит на занятия и где это происходит. И, если получится, что-нибудь об этой новой подружке. – Я подвигаю к ней конверт. В нем пять тысяч иен.

Майя берет конверт и сует его в рюкзак. Затем кивает.

– Спасибо, – говорит она.

– Не за что. Тебе спасибо.

Примерно раз в месяц мы с Вероникой ужинаем вместе. Готовим по очереди, что кому нравится. Я обычно делаю макароны с сыром, картофельное пюре, омлет с копченым лососем.

Сегодня мы сидим в безупречно чистой квартире Вероники – нигде ни пылинки, даже на шкафу смешную рожицу не нарисовать. Окна открыты навстречу морскому бризу, стереосистема крутит филиппинскую музыку. Мы валяемся на татами, под головами по дзабутону [2].

На плите в кухне стоит металлическая миска с адобо [3]. Вероника всегда говорит, что его запах напоминает ей о Маниле, о доме.

– Ты собираешься когда-нибудь вернуться? – спрашиваю я. Не в первый раз мы говорим об этом. Это уже что-то вроде ритуала.

– Когда-нибудь, – говорит она, наматывая на руку свои черные волосы. Из шелковых прядей выглядывает ярко-красный ноготь. – А ты? Хочешь вернуться в Америку?

– Когда-нибудь. – Я чуть не пробалтываюсь о своем плане. Мне очень хочется рассказать, но это опасно. Чтобы отвлечься, я делаю большой глоток пива из бутылки.

И мы переходим к еще одной излюбленной теме – нашим представлениям о настоящей любви.

– Это будет высокий парень, – говорит Вероника. – Баскетболист.

Я потягиваюсь, разглядывая ногти на ногах – аккуратные, блестящие, покрытые бесцветным лаком.

– А мой будет как Мел Гибсон в фильме «Год опасной жизни». – Я хихикаю. – Он все мое тело хайку испишет. Но только никаких кистей. Языком.

Вероника морщит нос:

– Это всего лишь секс. Мне нужен такой парень, который будет варить куриный бульон, когда я буду болеть и валяться в постели. Парень, который будет помогать Луису с уроками и научит его чинить машину.

Я киваю. Давно не занималась любовью, это влияет на мои мысли.

– А я хочу мужчину, который не будет разбрасывать носки по всему дому и будет дарить розы каждый месяц. Он прокатит меня на воздушном шаре и покажет мне разные страны.

Вероника идет к холодильнику и достает еще бутылку пива. Открывает и подходит к окну – посмотреть на море. Все, на сегодня мы выдохлись.

– Завтра у него день рождения, – говорит она еле слышно. – Ему будет девять. В голове не укладывается.

Я дотрагиваюсь до ее плеча, чувствую, как она вся поникла.

– Мужчины, – тихо говорю я. – Зачем они вообще нужны?

Но беда в том, что они все-таки нужны – не вылезающие из протертых плюшевых кресел, с миллионом проблем… Они все-таки нужны нам. Мы нуждаемся в их деньгах, чтобы платить за дом, покупать билеты на самолет и оплачивать междугородние разговоры.

На следующий день у нас с Вероникой легкое пивное похмелье, и говорить нам уже особо не о чем. Мы красимся, натягиваем полиэстеровые (почти шелк) платья и идем на работу.

Первые наши посетители – чиновники из местного отдела образования. Мы не первое заведение, куда они заглянули сегодня, – они уже красные как раки и передвигаются с трудом.

Мама Морита провожает их к столику в углу. Они валятся в кресла, рвут с шеи галстуки, передают друг другу песенник.

К ним подходит Вероника с блокнотом, чтобы записать заказ. Один тип – сразу видно, что он в парике, – пытается усадить ее к себе на колени. Она отмахивается.

– Дамэ, дамэ, – грозит она пальцем. – Веди себя хорошо.

Бетти и Йоко разливают виски. Чем больше посетители пьют, тем больше мы зарабатываем. Мы разработали целую программу игр, связанных с употреблением алкоголя. Некоторые ввела в обиход лично я – помнила их еще с университетских времен. Бетти достает из кармана монету. Будет играть с ними в «пей-не пей».

Я пока сижу перед стойкой, потягиваю сельтерскую. Мама Морита меня бережет. У нее четыре филиппинки и только одна американка.

Подтягиваются еще посетители – несколько банковских служащих, пара сотрудников страховой компании, – и скоро, кроме меня, у стойки никого не остается.

Дверь снова распахивается, входит еще один человек. Он толстый, почти лысый, в больших очках в черной оправе. Внешние уголки его глаз опущены вниз, из-за этого его лицо выглядит печальным. В отличие от других сегодняшних посетителей, он еще трезв. На секунду он как бы в нерешительности задерживается в дверях, но мама Морита подплывает к нему, берет за руку, усаживает его за столик. Он садится спиной к стене и оглядывается по сторонам. Прежде чем он успевает заскучать, я с улыбкой подхожу к нему.

– Конбанва.

Он приподнимается с места и кланяется:

– Додзо, додзо.