Армия любовников

яю... Эту полью водичкой, а эту подкормлю. Эта у меня на белых... Эта на черных... Эту выпущу вечером, а эта хороша к утреннему кофе".

Именно о порядочности или ее отсутствии мы говорили с Ольгой, то есть она говорила про бульон, который варит Кулибин, а я как бы про умное... Она меня раздражала тем, что, с одной стороны, задета таким вниманием Кулибина к той женщине, с другой - этой своей готовно-стью ей же чем-то помочь, как-то лучше устроить ее в больнице. И я сказала ей, что ее добро - плохого корня.

Она посмотрела на меня "злыми глазауси". Я отчетливо поняла, почувствовала: она сейчас от меня уйдет и больше не придет никогда. Я как бы увидела истончавшуюся в ней силу преодоления, которую всегда знала как могучую. В ней не осталось духа борьбы даже на мои слабенькие, чуждые ей мысли, и ей легче уйти от них к чертовой матери, чтоб не вникать, не углубляться в эти "хорошие плохие корни".

И я думаю. Пусть уходит. Я ничем ей не могу помочь, даже помочь себе у меня не получается. Я только знаю, что не надо ей пристраиваться к этому бульону.

Ольга встала и подошла к зеркалу, чтоб подкрасить губы.

Было странное несовпадение двух Ольг. Эта, стоящая спиной, остро хотела уйти, она отторгала меня, не понимая, с какой стати она тут и о чем ей со мной говорить. Спина как бы уходила от меня навсегда. Тогда как отражение лица в зеркале... О! Оно было совсем другим... На нем были растерянность и печаль, которые надлежало скрыть при помощи всего имеющегося косметического вооружения.

И тут я поняла, что за все годы, что мы с ней дружа не дружили, наши отношения так срослись, а несовпадения так совпали, что не уйти и не оторваться.

- Знаешь, - сказала она мне, - я иссякла. Не те лица, не те слова. Все какое-то случайное... Могло быть, а могло и не быть... А Кулибин меня просто доконал.

- Он и с тобой носился. Вспомни!

- Ну да, ну да... Все познается в предсмертье? Но надо жить... Надо крутиться, а я замираю на ходу... Как будто во мне что-то щелкает и говорит: "Не туда и не за тем"... Хочется чего-то простого и устойчивого, как куб. Скажи, куда мне кинуться?

- Не вздумай, - сказала я. - Куб у тебя есть. Его зовут Кулибин.

- А! - сказала она тускло. - Лябовь...

Она собрала "негров" и убедилась, что они давно самоопределились. Она вдруг поняла, что мир, в котором она плавала как рыбка, изменил свои молекулы. В ее патронаже никто и не нуждался. "Челнок" щелкал четко, туда-сюда, туда-сюда. Ее помнили за добро первых уроков, но тут уже шла академия. Ее охватила паника, и неизвестно, куда бы она подалась, не приедь Ванда. Ванда открывала здесь лавку. Ей надо было, чтоб кто-то ее держал. Ольга поняла, что надо суметь скрыть от Ванды свое беспокойство. Надо напрячься и победить. Скрыла - и победила. Встретила Ванду с шиком, пустила ей пыль в глаза. Пришлось нанять шофера, чтоб быстро оказываться в разных точках Москвы. С ходу, с лету она выходила на нужных людей. Она видела, что одинаково нравится и налитым густой, неподвижной