Духless: Повесть о ненастоящем человеке

шу, обещаю. Никогда в жизни. Правда. Я раньше не понимал, а теперь понимаю. Я не буду больше, Владимир Владимирович, поверьте мне, пожалуйста! — Я даже готов был расплакаться от того, что лезу к президенту со своими глупостями в то время, когда он работает.

— Ладно, ладно. Верю.

— Спасибо вам, Владимир Владимирович!

— Не за что. Заботиться о гражданах — мой долг. Да, и вот еще что. Ты машину свою больше так не бросай посреди двора, а то «скорая помощь» к подъезду не проедет, если чего случится, понял?

— Ага. Понял.

— Ну, бывай, — сказал Путин и полетел дальше.

На прощание он махнул мне крылом. Или мне это показалось? В любом случае, мне бы очень хотелось, чтобы он махнул мне на прощание крылом…

СССР

Работников советской торговли отличает кристальная честность и высокая культура обслуживания населения.
Цитата из прошлого

В одиннадцать часов утра следующего дня мой мобильный делает последнюю попытку разбудить меня чьим-то звонком и окончательно разряжается. Тем не менее, я улавливаю каким-то удивительным образом его жужжание на тумбочке и разлепляю глаза. Естественно, что пробуждение в чужой квартире — это некоторое повреждение вашей пространственно-временной ориентации. В особенности если вчера вы выкурили на двоих достаточное количество «травы». Поэтому первые несколько минут уходят у меня на самоидентификацию в пространстве.

Я встаю с постели, бреду на кухню, в углах которой висит самый отвратительный в мире запах — запах холодного табачного дыма, включаю чайник и отправляюсь в ванную. Несмотря на вчерашнее употребление каннабиатов, самочувствие в целом неплохое. Если не думать о том, что я снова не выспался и, похоже, это состояние становится хроническим, то можно даже улыбнуться самому себе в зеркало. Что, собственно, я и делаю. Умывшись, я возвращаюсь на кухню, наливаю в кружку кипяток, завариваю в нем пакетик чая, разбавляю этот стафф холодной водой из стоящего на столе графина и делаю пару глотков. Пить эту гадость мне совершенно не хочется, посему я просто полощу чаем рот, выплевываю все в раковину, ставлю туда кружку и собираюсь выйти вон. Оглядевшись по сторонам и оценив засохший на столе хлеб, пару тарелок в раковине, рассыпанный по полу табак и прочую атрибутику разгрома на Мишкиной кухне, я забираю чашку из раковины, тщательно ее мою, вытираю бумажным полотенцем и ставлю обратно в шкаф. С чувством сотрудника зондеркоманды, аккуратно затаптывающего окурок в землю посреди горящей польской деревни, я удовлетворенно хмыкаю и иду в комнату и начинаю одеваться.

На свете есть не много вещей, способных по своей мерзости сравниться с ощущением на своем теле вчерашней одежды, насквозь пропитанной табачно-марихуановым дымом, потом ночного диспута, притом измятой и бесформенной. Я с отвращением надеваю мятую рубашку, брюки, сворачиваю и кладу во внутренний карман пиджака галстук, оглядываю себя в зеркало и открываю входную дверь. Стремление побыстрее сбежать на свежий воздух просто-таки дикое.

Выходя из квартиры,