Царь-дерево

Но кто сумеет разобраться в том, что творится в сердце девушки? Оно похоже на темную осеннюю воду или на переливающееся огнями звездное небо. Ян Фань умер три года назад, а она все еще ждет чего-то. Если хорошо подумать, то просто смешно. Ян Фань в ее сердце — как звезда, которая перестала светить. Она хранит себя для него? И при этом не считает свою безответную любовь какой-то жертвой? Скорее это гордый, несбыточный и прекрасный сон.

Она вышла из комнаты и открыла дверь к Сю Фэнь. Сю Фэнь возилась с обувью — кажется, пришивала подошву. Она может сидеть за этим делом часами. Ли Хуэй прошла к Сунь Кайюаню. Он лежал как мертвый, в глубоком сне. Дверь в папину комнату открыта — значит, отец вернулся. Непонятно, когда же он пришел. Уже спит на диване. Глаза у него крепко закрыты, морщины на лице разгладились, рот приоткрылся. Он слишком устает. Нет, он слишком одинок, слишком одинок… Часто она видела, как он засыпал поздним вечером: газеты, бумаги, в руке ручка, очки свалились на пол. А сколько раз по выходным она уходила из дому, вылетала как беззаботная птичка — отдыхать с друзьями, слушать музыку, спорить о литературе, рисовать, купаться. Потом она возвращалась домой и видела, что папа стоит молча на террасе, стоит, наверное, уже долго, и она всегда начинала испытывать угрызения совести оттого, что оставила его дома одного. О чем он думал? Неужели он не испытывал ни беспокойства, ни тоски, неужели у него не было каких-то своих сокровенных мыслей? Но кому он об этом может сказать, кому может раскрыть свое сердце? Ли Хуэй давно уже не маленькая, восемь лет в степи сделали свое дело. Но после того, как умерла мама, после десяти лет беспорядков и хаоса между ее жизнью и жизнью отца как будто образовался какой-то ров. Этот ров разделял их, и они, представители разных поколений, часто не могли друг друга понять. Как будто утратили общий язык, потеряли возможность сопереживания. Ли Хуэй называла этот ров «рвом поколений». Подобная ситуация так или иначе является общей для всех, но казалось, что ни у кого этот ров не был таким глубоким, как у них.

У этого старого революционера и его друзей был один главный повод для оживленного разговора — война. Как они дважды форсировали Хуанхэ, как шли по равнине, жили в диких горах. Они говорили об отношениях между командирами и бойцами, о всеобщем энтузиазме, самопожертвовании, о том, что они тогда ели, как развлекались и какие пели песни. Другой темой были разговоры о каппутистах [71], о нынешней борьбе. Иногда они даже снимали одежду и, словно какие-то драгоценности, показывали рубцы и шрамы от старых ранений.

Ли Хуэй смотрела и слушала. Ее не прельщали все эти «экспонаты из Исторического музея». Ей хотелось весны, свежих цветов, зеленой травы, ветра, несущего запахи моря, чистой маленькой реки, порхающей узорчатой бабочки. Она жаждала содержательной, счастливой жизни… Разве в этом есть что-то плохое? Она еще молода, только-только вступила в пору надежд, только-только вышла из темноты и безнадежности. Ей так хочется открыть все тайны этой жизни! Прошлое принадлежит старшему поколению, будущее принадлежит молодежи. А настоящее? А настоящее совсем не обязательно находится в распоряжении молодых. Папе, наверное, нелегко понять все это. Но он всегда ужасно беспокоится, чтобы не сделать какую-нибудь ошибку, не обидеть ее. Он ее очень любит. Хотя ему и приходится бороться с собой, он всегда, когда нужно, дает ей деньги, разрешает уходить развлекаться, не спорит по поводу ее одежды. Если что ему и не нравится, он держит это при себе. У молодых свои понятия о красоте, и как он может указывать ей, что красиво, а что нет. Поэтому, даже если у него и есть какие-то собственные соображения, он предпочитает о них не говорить. Но как же тогда она может понять, что у него на сердце, и как могут разговаривать они по душам?

Однажды у них случилась серьезная размолвка, но и тогда они совсем мало говорили друг с другом. В один из поздних вечеров раздался телефонный звонок, спрашивали Ли Хуэй. Говорил молодой человек, но себя он не назвал. Отец довольно долго колебался, но потом все-таки позвал уже спавшую Ли Хуэй. Закончив разговор, Ли Хуэй вернулась к себе в комнату и стала одеваться. Отец встал в дверях:

— Кто это звонил?

— Один приятель. — Она вытаскивала из-под кровати боты и даже не подняла к нему лица.

— А почему тебе так часто звонят? У тебя так много приятелей?

— Папа, у тебя же тоже очень много друзей! И почему ты вообще об этом спрашиваешь?

— Но уже ночь, и на улице дождь. Куда ты идешь?

— Я иду к маме одного моего одноклассника. Как будто я девушка, на которой он собирается жениться.

— Что?

— Но тебя это совсем не касается!

— Я твой отец. И если меня это не касается, то кого же это тогда касается?

Лицо его окаменело, Ли Хуэй испугалась. Она подошла к нему и прижалась головой к его груди.

— Я тебя люблю. Не хочу, чтобы ты на меня сердился и чтобы ты волновался из-за меня. Но я обязательно должна выполнить свое обещание. Он мой одноклассник, он никак не может найти себе девушку. Его мама сильно болеет и может скоро умереть. Я пойду и успокою ее. Он приходил к нам, его зовут Фан Син…

— Ерунда какая-то! — Он отстранил ее от себя и вышел из комнаты.

Ли Хуэй долго разговаривала с больной мамой Фана, потом заснула прямо рядом с ней на кровати. На следующий день, вернувшись домой, она узнала, что папа уже уехал. На столе лежало его письмо:

Да, время спрашивает с нас строго. Ли Хуэй не относилась к тем, кому было наплевать на судьбу страны. Что она сделала для страны в свои двадцать семь лет? Отец в этом возрасте уже командовал на войне. Письмо сильно подействовало на нее, она заплакала, слезы капали на бумагу.

Она вспомнила все это, стоя в дверях и глядя на спящего отца, и почувствовала, как ее сердце дрогнуло. В комнате тихо, так тихо, как в полной пустоте. На столе фотография мамы. Красивое лицо, блестящие, словно чего-то ждущие глаза, ямочки на щеках, губы поджаты. Действительно Ли Хуэй похожа на нее. Раньше каждый вечер мама брала вязание, и они сидели с папой, долго разговаривали, или она слушала, как он ей читает. Она была такая живая, порывистая. Иногда она из-за чего-нибудь охала и ахала, иногда неудержимо, как ребенок, смеялась, уткнувшись лицом в грудь отца. Тогда отец был, наверное, счастлив. У него не только была в жизни поддержка, но, что еще важнее, у него был единомышленник, с которым он мог делиться всеми радостями и горестями. А сегодня вокруг него только эта глубокая тишина.