Оула

Трое молодых парней и две явно перезревшие девицы масляно щурились от весеннего солнца и сигаретного дыма. Они курили, пили кофе и внимательно рассматривали необычного посетителя.

— Где он сейчас?.. Кто знает? — обернулась к остальным одна из девиц. — Не-ет, к сожалению, мы не знаем…

— А домашний адрес? — Оула почувствовал, как безнадежно теряет Виталия Богачева.

— У нас раньше комнаты были рядом…, — проговорил один из парней, — а уволился, комнату забрали…

«Все, — думал Оула, медленно идя к метро, — значит не судьба свидеться с Виталием… Ну, ничего, — утешал он сам себя, — может, еще на поезд успею?…»

— Извините, пожалуйста, — вслед за дробными каблучками послышался сзади негромкий женский голос.

Оула обернулся. Перед ним остановилась миловидная, средних лет женщина в легком расстегнутом плаще.

— Еще раз извините, это вы искали Виталия Богачева?

— Да, — ответил рассеянно Оула.

— Я его знакомая…, была…, — женщина немного смущалась и бросала осторожные взгляды по сторонам и назад, — он на «Речном вокзале»… Вы приезжий?.. Это конечная…, там гастроном…, рядом с выходом…, вот… он в нем и работает…, найдете… Да, садитесь в первый вагон, — и резко повернулась, успев тихо проговорить «всего хорошего», быстро пошла назад.

Через полтора часа вместе с людской массой Оула вынесло наружу. Слева от входа, шагах в сорока блестел стеклянными витринами гастроном.

Оула решительно направился к магазину, но вдруг на середине дороги остановился: «Ну и что же я ему скажу!?.. Мол, здравствуй, Виталий Николаевич, как живешь?!.. И почему, собственно говоря, он журналист, а работает в гастрономе? Может, пишет про тяжкий труд работников торговли!?.. Или…»

— Эй, дедуль, лыжню…, не спать, не спать на ходу…, — и тут же несильный толчок развернул Оула. Спохватившись, он торопливо вышел из людского потока и, отыскав скамейку, сел на краешек.

«Так, что же я скажу Виталию!?..» — думал Оула, глядя на остатки грязного, замусоренного льда.

Решение встретиться с журналистом Виталием Богачевым Оула принял неожиданно для себя. Оно возникло утром, буквально часа за два до прибытия поезда в Москву.

События последних дней — встреча с Финляндией, отчим домом, матерью, своим прошлым настолько потрясли Оула, что он еще больше растерялся. Как бы не представлял себе эту встречу, как бы к ней не готовился, результат его ошеломил.

Главная и самая желанная мечта — увидеть свой дом, грела его все эти годы, не давала покоя, держала в определенных рамках, делила Оула, резала его живого на две части — сбылась. Свершилась, а внутри, в душе образовалась пустота. Глухая, гулкая, холодная пустота…

Все стало вдруг непонятным. Появились вопросы, сотни, тысячи вопросов. И самый важный вопрос: «Как жить дальше? В чем смысл его жизни? Почему так произошло, что его маленький народ растворился. Исчезла его культура. Она попросту переселилась в сувенирные магазины и киоски. Ей торгуют за мелкие деньги.»

Оула прекрасно понимал, поскольку с детства видел рождение и смерть, что все на Земле когда-то появляется, а затем уходит. «Рождаются люди, звери, деревья… Приходит время, и они умирают. Это происходит в основном оттого, что проходит отпущенное природой время. И целые народы когда-то родились, — рассуждал Оула, — родились и уйдут. Но почему они должны уходить не по зову природы, а по чьей-то прихоти, почему посторонние люди могут вмешиваться в чужую жизнь, почему рушат то, что сотнями лет строилось!?» Почему на его земле больше других, посторонних людей, а саамы, хозяева стесняются жить так, как они всегда жили и делать то, что они всегда делали?!.. Почему одеваются под других, почему ведут себя как другие.

Почему так рвется сердце!?.. Почему так больно?!.. И самое страшное, что все это придет и к ним на Ямал, в северную Сибирь! А когда спохватятся, когда поймут, что если потерять всего лишь одно звено цепи, то вся цепь развалится — будет поздно.

И опять Оула не будет спать. Теперь он уже никогда не успокоится. Но что он может сделать!?..

Оула хотелось поделиться наболевшим, посоветоваться, может есть какой-то выход, может просто устарел и напрасно баламутит воду?.. А с кем? Ведь не с Бабкиным или Барановым. Это посторонние. Хоть и свела их судьба с Севером, но «сколько волка не корми…» У Бабкина квартира в Тюмени, а у Баранова и вовсе в Москве… Не-ет, они по разную сторону фронта с ним…

Вот и пришла мысль о знакомом журналисте Виталие Богачеве, который так смело и прямо рассуждал, когда гостил у них в тундре. Оула помнил, как он искренне переживал с ними вместе за последствия разработок газовых месторождений, об опасности трубопроводов и дорог, сомневался в красивых посулах руководства края и так далее, и тому подобное.

«Так, что же я ему скажу? — думал Оула, сидя на скамеечке. — Или просто поговорить, как говорится, за жизнь и то польза, и то отдушина!..» Он поднялся и теперь уже без раздумий пошел на встречу с журналистом.

— Кто!? Богачев!? — немного раздраженно ответила яркогубая кассирша. — Тоня, Тонь, ты не знаешь, есть у нас Богачев, нет!? — обратилась она к кому-то поверх голов.

Не получив ответа, Оула прошел дальше, спрашивая у продавцов.

— Ково!?.. — громко переспросила пожилая уборщица, протиравшая огромное окно. — Виталку что ли? — она смерила Оулу недвусмысленным взглядом, после чего отвернулась. — Во дворе он, твой алкаш несчастный, — добавила она, уже не глядя.

— В каком дворе? — не сразу сообразил Оула. — И кто…, то есть, кем он здесь работает!?

— Кем же ему быть, — не поворачиваясь и продолжая тереть тряпкой стекло, проворчала уборщица, — не директор же…

Мало что понимая, Оула вышел из гастронома и, пройдя арку, оказался по другую сторону гастронома. Здесь огромными штабелями высились ящики, коробки, шарахались в стороны плоские драные собаки, пахло мочой, пивом и помойкой.

Оула шел, стараясь не наступать на разбухший, расквашенный картон, ощетинившиеся гвоздями рейки тары, зловонные массы какого-то порченого продукта…

За высокой кучей старых пивных ящиков шла возня, и время от времени слышалась пьяная ругань:

— …Дай я ему, с-суке, вломлю!.. В пятак Фил…, в пятак его падлу…, интел-лигент х…в, пусти я сам его пор-рву…

Оула обошел кучу. В самой гуще ящиков, кряхтя и матерясь, то ли боролись, то ли хотели подняться с земли трое пьяных. Присмотревшись, он узнал среди них Виталия. «Мать честная, — Оула не верил глазам, — как же так…» Прокашлявшись, он произнес как можно строже и внушительнее:

— А ну прекратить безобразие!

— Э-э, мужики, менты!

Все трое замерли и уставились на Оула.

— Да какой в жопу мент, Вовик! — проговорил один из них хриплым голосом. — Смотри, рожа-то копченая.

— Э-э, дядя, крути педали дальше, а то…, — он не договорил.

— Ни-илыч! Е… твою мать, Олег… Ни-лыч…, ты как здесь!?.. — улыбаясь от уха до уха, на ноги поднимался Виталий Богачев. Грязный, измятый, с двухнедельной щетиной он едва-едва походил на того журналиста, которого знал и помнил Оула.

— Это Нилыч с Ямала, братаны…, — он обвел счастливым взглядом собутыльников, — эт-то вот такой мужик! — Виталий задрал вверх грязный палец. — О-о, вот это встреча!.. Фил…, Вовик, наливай…

— Я те щас налью!.. — один из собутыльников поднес к носу Виталия кулак. — Пусть сбегает, а мы еще поглядим…

— Эй, как тебя, «Ямалыч», ну-ка мухой за бутылкой…

— Две…, эй, седой…, Ямалыч…, бери два пузыря…

Между тем Виталий с трудом поднялся на ноги и, широко раскинув руки в приветствии, неустойчиво пошел к Оула.

— Вот это да, вот это встреча!.. Нилыч, да ты что, на оленях прикатил!?..

— Пошли, Виталий Николаевич, где ты живешь, — пребывая все еще в недоумении, проговорил Оула и крепко взял журналиста за локоть.

— Эй, эй, куда!?.. — послышалось от ящиков.

— Пойдем… Где ты живешь?

— Хрен его знает…, а нет, знаю…, у Люськи-зар-разы… — Виталий старался идти ровно, но его все равно водило и Оула приходилось изрядно напрягаться. — Сегодня что у нас…, вторник, да…, значит она еще в рейсе… Слушай, Олег Нилович, может, возьмем хотя бы «мерзавчика» за встречу…, а? У тебя есть… деньги?