Журавленок и молнии

андал на все королевство!

Ни сна, ни отдыха, а зарплата у короля, между прочим, меньше, чем у любого из министров. Потому что считается: в Верхней Унутрии и так все принадлежит его величеству. Принадлежит-то принадлежит, а разве от этого легче? Если, скажем, износились королевские башмаки, не будешь ведь просить в обувной лавке бесплатно новые туфли. Или захотелось пирожного, а в карманах королевских панталон — ни одного медяка? Конечно, хозяин кондитерской, что напротив дворца, будет закатывать глазки и восклицать: «Ах, ваше величество, какая радость, какая честь, что вы пришли! Нет-нет, забудьте о деньгах!» Но попробуй не расплатиться. Завтра же пойдут разговоры: «Король объедает своих подданных, король злоупотребляет служебным положением, король — тиран!»

От такой жизни у Эдоардо Пятьдесят Четвертого несколько раз со звоном лопалось терпение, и он требовал, чтобы его отпустили на пенсию. Но Государственный совет не отпускал, потому что не было замены. На престол разрешалось вступать лишь с двадцати двух лет, а наследный принц — будущий король Эдоардо Пятьдесят Пятый — до этого возраста еще не дотянул.

Он был ничего принц, толковый. Носил титул Правителя Нью-Ахтенберга (такой городок под столицей), имел звание лейтенанта королевской гвардии, был членом Государственного совета, но в короли никак не годился: его высочеству недавно стукнуло одиннадцать лет. Вместе с другими мальчишками и девчонками он учился в столичной средней школе. В пятом классе «D».

Сказка эта как раз и начинается с того, как однажды в понедельник его высочество вернулся из школы.

...Принц вошел во дворец и зашагал по сводчатым коридорам. Он отражался в высоких мутноватых зеркалах, которые стояли здесь со времен Эдоардо тридцать девятого. Над беретом принца сердито дергалось помятое страусовое перо. По законам Верхней Унутрии члены королевской семьи должны были ходить на работу и в школу в старинных придворных костюмах. Что делать, принц ворчал, но ходил. Однако сегодня его дворцовое одеяние выглядело не по-королевски. Бархатная курточка была в известке и пыли, шелковый чулок разорван на коленке, а широкий кружевной воротник словно драли недавно сердитые коты. Дыру на колене принц прикрывал старым портфелем с королевской монограммой, но ничем нельзя было прикрыть большой синяк под левым глазом, поэтому принц шагал торопливо и не отвечал на приветствия дежурных гвардейцев, которые стояли между зеркалами и салютовали его высочеству шпагами...

В комнате принца сидел насупленный королевский шут. Шуту было тоже одиннадцать лет, и они с принцем учились в одном классе. Но сегодня шут в школу не ходил: по понедельникам он дежурил во дворце.

Такая уж традиция: при дворе должен быть шут. Сын директора зоопарка Генрих фон Кваркус (по прозвищу Генка Петух) быть шутом не хотел, но его назначил на эту должность премьер-министр Лео Гран-Градус. Генрих упирался, говорил, что у него нет чувства юмора, но премьер пожаловался отцу Генриха, и тот пообещал надрать сыну уши: тогда,