Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология)
Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология) читать книгу онлайн
Мимо плыли провода, то вверх, то вниз, и луна за проводами то вверх, то вниз, до, соль, ми, опять соль, верхнее до. Ми-соль-ля-до. Очень быстро стемнело, мы едем через пустыню, я засыпаю.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Антонина Ивановна думает, что Янка боится жизни, чувствует все вокруг непрочным, хрупким и временным, вот и боится пошевелиться, чтобы не сломать ненароком.
Все наоборот. Нет ничего постоянней и надежнее, нет ничего более вечного, чем она сама. Ничто не вместит прожитый день лучше, чем случайно подхваченная мелочь, ненужная безделушка, а в сумке много места, да и карманы бездонные. Янка плывет через свою жизнь прозрачной спокойной рыбкой и ничего особенного не делает, потому что никуда не торопится.
Иногда она замечает, как меняются чужие лица, как на пустырях растут новые дома, как лавочки перекрашивают из голубого в зеленый цвет, и вспоминает, что смерти нет; и плывет себе дальше, прозрачная рыбка, веселое дневное привидение, самая счастливая девочка на Земле.
Оксана
Из цикла "Книга живых и мертвых"
Цветные фотографии Оксана забирает в «Кодаке», а черно-белые сама печатает в ванной. Ей нравится скатерть, которой занавешивается дурацкое окошко из ванной в кухню, и старое одеяло, которым надо заткнуть щель под дверью, и красная лампочка, и папины заслуженные кюветы в трещинах и рыжих пятнах.
Показывать фотографии папе – то еще удовольствие. Много ли толку рассказывать, что вот эта девушка с мертвыми глазами и чувственным ртом – школьница и ходит в церковь, а вот эта, с внимательным острым взглядом и высоким лбом, - дурочка из понаехавших, рязанская клуша, пэтэушница. А эта трепетная Суламифь, вцепившаяся нежными пальчиками в бронзовый кувшин, - и не Суламифь вовсе, ее зовут Айдан, она уборщица в соседнем доме.
- Смотри, - говорит Оксана, - это Люба.
На фотографии девочка-подросток с недобрым и ярким лицом.
- Правда, красавица?
Папа равнодушно скользит взглядом по черно-белому глянцу и говорит: ты не хуже.
Он всегда так говорит.
Дочь занимается глупостями, вот что написано у него на лице. Виданное ли дело, изводить время на красивых теток в эффектных позах, с них и мыльницы было бы довольно.
Он глядит на свежеотпечатанное фото Оксаны – та сидит на подоконнике в белой майке и широких штанах, грустная, руки у нее не женские – жилистые и крепкие, стрижка глупая, а подбородок тяжелый и резкий, мальчишеский. Как бы у нее спросить, думает он, неужели напрямую: «Девочка моя, ты часом не того… не по бабам?»
Непохожа на мать, и хорошо. Мать в ее возрасте была тонкая, вся будто вытянутая вверх, нежная, - вон висит фотография, где она в майской лесной дымке, укрывшись среди голых веток, прижимает к губам прошлогодние ольховые сережки. Что-то случилось с нею потом, что-то не удержалось на месте, поплыло, растворилось, превратило ее в невзрачную тетку. С Оксаной ничего не случится, она и в старости будет такая, как сейчас.
Сомнения рассеиваются, когда Оксана приводит домой Володю, такого же высокого, угловатого, с крепкими и длинными руками. Папа понимает: это любовь. Это она, дурочка, из кожи вон лезет, пытаясь быть похожей на Володю, как сестра-близнец. Отсюда и стрижка эта, и майка, и гантели по утрам.
Володя снимает натюрморты, он медлителен и флегматичен. Покупает на вернисаже любопытное старье и придирчиво выбирает фрукты в ларьках. Оксана все сует ему под нос своих цветных и черно-белых девочек, все рассказывает про них, сверкая глазами, а Володя глядит вскользь и тоже говорит: ты не хуже. От этого у папы просто камень с сердца падает.
Когда все только начиналось, Оксана с некоторой гордостью считала себя существом меркантильным и циничным. Красивые женщины любят себя, иначе быть не может. Они будут хорошо платить за фотосессии. Но практика, практика и еще раз практика, нужна твердая рука и узнаваемый стиль, нужно хорошее портфолио, в конце концов.
А потом, однажды, пытаясь поймать теплый блик на загорелой коже незнакомой красивой девочки, почувствовала, как сжимается горло от восторга и нежности, будто бы сама своими руками слепила ее из глины, вдохнула душу и выпустила на свет; так Господь любит своих детей, с таким же очумелым восторгом глядит на них сверху.
Это было страшно. Это было невыносимо радостно. Чтобы никто не догадался, Оксана презрительно щурилась, делала безразличное лицо и говорила: я продаю свой влюбленный взгляд, это мой стиль, да, это пошло, чего вы хотите, мне за это платят.
Девушку Веру она просто-напросто украла. Подглядывала, как серьезный юноша фотографировал ее лежащей в кленовых листьях – до тошноты банально. Как он поправлял ей волосы и перекладывал ее тонкую белую руку, будто неживую. Проследила Веру до дома, встретила утром, подошла и познакомилась.
Ездили под Тверь в заброшенную деревню; Вера ходила босая по заросшему пепелищу, Оксана снимала, неудобно примостившись на уцелевшем крыльце. Ходили за город, где товарная узкоколейка; Вера в красном платье прижималась щекой к ржавому вагону и глядела мимо объектива.
Одно было плохо: Вере совершенно не нравились эти фотографии.
Чтобы Веру не упустить, Оксана иногда снимала ее в студии – с зачесанными набок волосами, подкрашенными губами и в цветастой блузке с глубоким вырезом. Сидящей на стуле с широко расставленными ногами, обтянутыми черными колготками. Стоящей у стены в неестественной, вычурной позе. Это Вере нравилось, за это она благодарила и чмокала в щечку, глупо хихикала и говорила: а я все же ничего, скажи, Оксан?
- Это Вера, - говорит Оксана, выкладывая фотографии на кухне перед папой и Володей. Она совершеннейшая идиотка, хотя так сразу и не подумаешь. Красивая, правда?
- Правда, - говорит папа и надевает очки, чтобы разглядеть получше.
- Правда, - говорит Володя.
Оксана наливает себе суп и быстро ест, обжигаясь, кроша в руке черный хлеб, переводя недоуменный взгляд с Володи на папу, не понимая, откуда взялось чувство, будто ее предали.
Вера Кузмицкая
Игра на выбывание
На улице падает мохнатый снег и наслаивается на наличнике рамы в пористый валик — такой ровный, что так и хочется проткнуть чистое стекло пальцем и нарисовать в нем пошляцкое сердечко. Вот сейчас я сделаю последний глоток, махну рукой в сторону бара, и он подсядет ко мне с каким-нибудь идиотским вопросом:
а) не помешаю?
б) почему такая красивая девушка одна?
в) позволите вас угостить?
г) как вас зовут?
д) тут так скучно, давайте я вас Украду?
Нежное подчеркнуть.
Валяйте, скажу я, вне зависимости от заданного вопроса, и посмотрю, скажем, в стакан, а он будет топтаться возле стула, прикидывая, прошел ли в чертвертьфинал. потом все-таки сядет, подзовет официанта (вариант вэ, молодец, + 1 очко за каждый правильный ответ) и спросит у меня, что я буду (- 1 очко), предложит
а) виски (+ 1 очко)
б) мартини (+ 1 очко)
в) мартини с водкой (+ 1 очко)
г) все остальное, включая претензиозный глинтвейн, кофе и потанцуем под армстронга (-2 очка).
Я люблю эту игру.
Кстати, любите ли вы армстронга? (- 1 очко — господи, почему кстати?); я тоже, чем вы занимаетесь? (- 1 очко); хороший вечер. по-моему (молодец, +1 очко за паузу и каждый честный ответ).
Вы смотрели "Чучу"? спрошу я, это очень важный вопрос, он стоит 7 очков.
а) да (+ 7 очков)
б) все остальное, включая попытки Вспомнить и просьбы Дать Диск (-1; можно бросать трехочковый).
У вас красивые глаза (в пуле в этом месте пьяно кричат "подставы не бьют"!; - 1 очко).
Ну зато у него красивые глаза, хорошее пальто, длинные пальцы и, кажется, он года два жил с нервной сухопарой особой, которая целыми днями ходила по его дому в маске из клубники и говорила ему — лаааапа, ну не дуйся на меня, думаю я, подсчитывая очки, - 3, он спрашивает — вас подвезти?
— I think this is the beginning of a beautiful friendship, — говорит он, прогревая мотор (+1 очко).
— Нет, я не смотрел "Касабланку", — говорит он, трогаясь с места. — я слышал это в каком-то фильме Кустурицы. Ну, и сколько у меня там уже?