Комната

Ма как-то странно смотрит на меня.

— Это ты его прогнала! — кричу я.

Она достает совок и сметает на него обломки тарелки.

— Как она оказалась на полу? Теперь у нас осталось всего две большие тарелки и одна маленькая…

Повар в «Алисе в Стране чудес» бросает в малыша тарелки и кастрюлю, которая чуть было не отбивает ему нос.

— Мышонку понравились крошки.

— Джек!

— Он — настоящий, я его видел.

Ма отодвигает плиту, и мы обнаруживаем маленькую щель в дверной стене. Ма достает рулон алюминиевой фольги и начинает засовывать скатанные из нее шарики в эту щель.

— Не надо. Прошу тебя.

— Извини, но если заведется одна мышь, то скоро их будет уже целый десяток.

Что за чушь она несет?

Ма кладет фольгу и крепко хватает меня за плечи.

— Если мы оставим эту мышь, то скоро повсюду будут бегать ее дети. Они будут воровать нашу еду и разносить микробы на своих грязных лапках…

— Пусть едят мою пищу, я не голоден.

Но Ма не слушает меня. Она придвигает плиту к дверной стене.

Потом мы заклеиваем лентой «Ангар» в книге «Объемный аэропорт», и он снова начинает выступать над страницей, но «Зал багажа» починить уже нельзя — он весь разорван.

Мы сидим в кресле-качалке, и Ма, чтобы загладить свою вину, три раза читает мне «Дилана-землекопа».

— Давай попросим новую книгу в воскресенье, — предлагаю я.

Она кривит рот:

— Я уже просила три недели назад; я хотела подарить тебе книгу на день рождения. Но он сказал, чтобы мы отстали от него — у нас и так уже целая полка книг.

Я гляжу поверх ее головы на полку — на ней может уместиться в сто раз больше книг, если снять с нее другие вещи и положить под кровать рядом с яичной змеей. Или на шкаф… но на шкафу уже живут замок и лабиринт. Нелегко запомнить, где хранится та или иная вещь, Ма иногда говорит, что ненужные предметы надо выбрасывать, но я обычно нахожу для них местечко.

— Он думает, что мы должны все время смотреть телевизор.

Это звучит смешно.

— Если мы будем это делать, то останемся без мозгов, как он сам, — говорит Ма.

Она наклоняется, чтобы взять «Мою большую книгу детских стихов». Она читает мне по одному стихотворению с каждой страницы, которое я выбираю. Больше всего я люблю стихи о Джеке, вроде «Малыш Джек» или «Уголок маленького Джека».

Джек наш ловок,

Джек наш храбр,

Прыгнул через канделябр.

Я думаю, он захотел посмотреть, загорится ли его рубашонка или нет. В телевизоре мальчики всегда ложатся спать в пижамах, а девочки — в ночнушках. Моя ночная футболка самая большая из всех. У нее на плече дырка, в которую я люблю засовывать палец и щекотать себя, засыпая. В книге есть еще стишок «Пудинг и пирог Джека-Уэка», но когда я научился читать, то увидел, что в нем на самом деле говорится о Джорджи-Порджи. Это Ма слегка изменила слова, но это не вранье, а просто притворство. То же самое случилось и вот с таким стихом:

Джеки-Джек, сын трубача,

Украв свинью, дал стрекача.

В книге это сделал Том, но Джек звучит лучше. Украсть — это когда мальчик берет какую-нибудь вещь, принадлежащую другому мальчику. В книгах и телевизоре у всех людей есть вещи, которые принадлежат только им — все это очень сложно.

Уже 5:39, поэтому мы идем ужинать. Пока лапша размокает в горячей воде, Ма находит трудные слова на пакете с молоком и проверяет меня. Питательное означает еду, а пастеризованное означает, что молоко просветили лазерным лучом, чтобы убить микробов. Я хочу еще пирога, но Ма говорит, что сначала надо съесть сочный свекольный салат. Потом я ем пирог, который уже почти совсем засох.

Я забираюсь на качалку, чтобы снять коробку с играми с книжной полки. Сегодня я выбираю шашки и буду играть красными. Шашки похожи на маленькие шоколадки, но я много раз лизал их и обнаружил, что у них нет никакого вкуса. Они прилипают к доске с помощью волшебного магнита. Ма больше любит шахматы, но у меня от них болит голова.

Когда приходит время смотреть телевизор, она выбирает планету диких животных, где показывают, как черепахи зарывают в песок свои яйца. Из скорлупы вылезают маленькие черепашки, но мама-черепаха уже ушла, это очень странно. Интересно, встретятся ли они когда-нибудь в море, мама и ее детки, узнают ли друг друга или просто будут плавать рядом.

Передача о диких животных заканчивается слишком быстро, и я переключаюсь на другой канал. Здесь двое мужчин в одних трусах и теннисных туфлях бешено мутузят друг друга.

— Эй, вы, драться нельзя, — кричу я им. — Младенец Иисус на вас рассердится.

Но тут мужчина в желтых трусах заезжает волосатому прямо в глаз.

Ма стонет, как будто он ударил ее.

— Мы что, так и будем это смотреть? — Я говорю ей: — Через минуту приедет полиция со своей этой виий-а, виий-а, виий-а и отведет этих плохих парней в тюрьму.

— Но ведь это же бокс… грубый, но все-таки спорт, и боксерам разрешают драться, если они надевают специальные перчатки. Все, время закончилось.

— Давай поиграем в попугая, для пополнения моего словарного запаса.