Власть без славы. Книга 2

— Я хочу устроить сбор, чтобы преподнести архиепископу Мэлону прощальный подарок, — сказал Джон Уэст Ренфри. — Я созову для этого митинг и приглашу нескольких богатых католиков. Я первый внесу пять тысяч фунтов, а ты дай тысячу, если у тебя есть.

— Брось, Джек. На митинг я, конечно, приду. Мы с Арти кое-чем помогаем нашей местной церкви, но тысячи фунтов у меня нет. Даже тысячи шиллингов не найдется.

— Куда же ты деваешь свои деньги? На скачках просаживаешь? Либо букмекерство, либо игра — пора бы тебе это знать, Ренфри. Ну, ладно, я тебе подарю тысячу фунтов, а ты ее пожертвуешь Мэлону. Это поддержит наш престиж в лейбористской партии.

Дэниел Мэлон сидел в своем со вкусом обставленном кабинете и ломал голову над вопросом — зачем его вызывают в Рим? Что это могло означать? Может быть, его деятельность идет вразрез с политикой Ватикана? Что мог наговорить папе и коллегии кардиналов тот иезуит, который недавно поехал в Рим?

Во всяком случае, отступать сейчас не приходится — по крайней мере пока он не побывает в Риме.

Мысли Мэлона обратились ко вчерашнему митингу, на котором председательствовал Джон Уэст. Произнеся пламенную, полную лести по адресу Мэлона речь, Джон Уэст объявил подписку с целью собрать пятьдесят тысяч фунтов в виде прощального подарка мельбурнскому архиепископу и первый внес чек на пять тысяч фунтов. Среди присутствующих на митинге было собрано двадцать тысяч фунтов.

Дэниел Мэлон присел к столу, взял перо, торчавшее в серебряной филигранной чернильнице, и принялся писать Джону Уэсту письмо с отказом от подарка. Копию письма он пошлет в католическую газету, — пусть вся его паства знает, что он не принял этого дара.

Закончив письмо, он перечел его:

Теперь все будет в порядке. Джон Уэст не так уж плох, как изображают его иезуиты. Они говорят: бери Деньги, но дружеские отношения с ним не выставляй напоказ; слушать их, так они заставят своего архиепископа обидеть хорошего католика. На этот раз, решил Мэлон, я, уповая на господа бога и его пресвятую матерь, сделаю наоборот: я открыто признаю Джона Уэста своим союзником и откажусь от его денег.

Правда ли то, что говорят о Джоне Уэсте? Все его поведение опровергает рассказы о его прошлом. Трусы из Протестантской федерации изображают его чуть ли не убийцей, но ведь они всегда врут! Чего только не пишут в «Одиноком волке»! Разве человек не может раскаяться в своих поступках? Хорошо, если б он хоть изредка ходил к обедне и причащался — тогда бы я сумел дать отпор иезуитам. С них станется донести на Джона Уэста самому папе.

B комнату на цыпочках вошел молодой священник.

— Вас желает видеть мистер Джон Уэст, ваше преосвященство.

— Вот легок на помине, я как раз пишу ему письмо. Пусть войдет.

Появился веселый и оживленный Джон Уэст.

— Садитесь, мистер Уэст.

— Я пришел сообщить зам новость, ваше преосвященство. Мне удалось устроить так, что наша процессия будет заснята на кинопленку; получится настоящий фильм.

— Чудесно, мистер Уэст, — вот это называется широкий размах!

— Да. А кроме того, нам привезут из Ирландии фильм о дублинском восстании. Он называется «Ирландия будет свободной» — это самая настоящая кинокартина. Лучшей пропаганды для нашей старой Ирландии и не придумаешь!

— Прекрасно, мистер Уэст! Как странно, что вы пришли именно сейчас! Я только что написал вам письмо. Речь идет о вашем вчерашнем добросердечном поступке.

Джон Уэст пробежал глазами письмо. — Но, ваше преосвященство, помилуйте…

— Простите, мистер Уэст, но в этом письме я изложил свои убеждения. Я бесконечно благодарен вам, но… Быть может, вы пожертвуете эти деньги на церковь?

— Скажите, этот дом принадлежит церкви? — перебил Джон Уэст, обводя взглядом уютную, роскошно обставленную комнату.

— Нет, мы снимаем его. А что?

— Не купить ли мне его на эти деньги? Сколько он может стоить?

— Судя по плате, которую с нас берут, больше, чем золотой прииск.

— Должно быть, около двадцати тысяч. Я верну мистеру Рэнфри и другим чеки, которые они пожертвовали, и сам куплю для вас этот дом. Позвольте мне, ваше преосвященство, сделать хотя бы это в доказательство моего уважения.

— Я приму этот дар, мистер Уэст, и да благословит вас бог. А все-таки я пошлю копию письма в наши газеты, мистер Уэст, если вы ничего не имеете против.

Однажды вечером, за неделю до праздника святого Патрика, Нелли Уэст укладывала сына в кроватку, стоявшую возле ее постели.

Поцеловав мальчика, она ласково сказала: — А теперь бай-бай, Ксавье. Мама сегодня пойдет обедать в столовую.

— Пусь папа плидет, — пролепетал мальчик. Тактичная миссис Моран часто говорила, что ребенок — вылитая мать, но Ксавье унаследовал привлекательную внешность своего отца — Билла Эванса.

— Когда папа приходит домой, ты всегда уже спишь, — солгала Нелли. — Но если ты будешь хорошим мальчиком, то, может быть, скоро я позволю тебе ложиться попозже. — Ребенок не сомневался, что Джон Уэст — его отец, и это сперва смущало Нелли, но потом она решила поддерживать эту ложь и дала себе слово, что мальчик никогда не узнает правды.

Нелли и Ксавье фактически жили, как в тюрьме. Мальчик ни разу еще не выходил из дому, а Нелли бывала только в церкви, и то лишь по воскресеньям. Вот уже несколько месяцев миссис Моран упрашивала Нелли по крайней мере хоть сойти вниз к ужину. Сегодня она сказала дочери, что Джон тоже этого хочет.

Нелли решила вытерпеть эту пытку. Белое платье ей шло, она выглядела в нем очень миловидной, но лицо ее было грустно, почти угрюмо. Она присела к туалетному столику, разглядывая в зеркало свое лицо и волосы.

Ну вот, думала она, и кончилась наконец осада. Теперь надо делать вид, будто в доме все благополучно. Нелли вспомнила о тоске и унижении, пережитых ею в ту пору, когда она носила ребенка от Билла. Эти первые месяцы после разрыва с мужем оставили в ее памяти и сердце глубокие рубцы, которые никогда не залечит время. Оробевшие дети то и дело приходили к ней в комнату и спрашивали: «Ты больна, мама?», «А скоро ты поправишься?», «Папа тоже, должно быть, болен: он совсем с нами не разговаривает», «Папа никогда к тебе не приходит?»

Джон Уэст не разговаривал ни с кем из своих домочадцев. Нелли редко видела его, но всегда знала, дома ли он или еще не вернулся. Случайно встретившись в коридоре или на лестнице, они не заговаривали друг с другом, но Джон Уэст окидывал жену осуждающим, полным ненависти взглядом. Что бы она делала, если бы не приехала мать? Захлебываясь от неудержимых рыданий, Нелли все рассказала матери, и та поняла ее. Мать сказала, что ради детей Нелли должна забыть Билла Эванса и помириться с Джоном Уэстом.

Никогда ей не забыть той ночи, когда родился ребенок, — даже через сто лет это не изгладится из ее памяти. К тому времени Билл стал для нее горько-сладостным воспоминанием, но она знала, что ребенок, который вот-вот должен был появиться на свет, будет напоминать ей о нем до конца жизни. Физические страдания как бы растворялись в вихре беспорядочных мыслей, а миссис Моран в это время стояла возле нее, помогая, советуя, уговаривая. Из соседней комнаты слышались мерные шаги Джона Уэста — он ходил взад и вперед по комнате, и один бог ведает, о чем он в это время думал. Быть может, он разделял отчаянную надежду, появившуюся у Нелли, когда роды близились к концу, — надежду на то, что ребенок родится мертвым?